Вид из окна

— Ясно.

Когда Клавдия Васильевна была уже на пороге, Вера остановила её неожиданным вопросом:

— Клавдия Васильевна, если б вам пришлось выбирать: любовь или деньги, что бы вы выбрали?

Секретарша замерла, не в силах осознать серьёзность и глубину вопроса, а главное — его своевременность. Но постепенно лёгкий испуг на её лице сменился грустью.

— Вера Сергеевна, мне проще, у меня ни того, ни другого никогда не было, — напомнила она. — Но если б выбор был, я, конечно же, выбрала бы любовь. Может, это и неправильно, просто потому, что я не ощущала веса денег, но когда тебе далеко за сорок, а ты одна… Вам-то, Верочка Сергеевна, грех жаловаться, с вашими внешними данными вы мужиков можете поротно строить.

— Мне не надо поротно, мне, как и всем нормальным бабам, надо одного, настоящего и любящего, — призналась ей в ответ Вера. — Богатые тоже плачут, Клавдия Васильевна, хоть это и банально. А я богатой стала благодаря двум свидетельствам: свидетельству о браке и свидетельству о смерти. Какой-нибудь дурочке, ахающей над гламурными журналами, моя судьба покажется счастливым лотерейным билетом. А мне… Мне кажется, я потеряла всё в обмен на бизнес…

— Вы изменились за эти дни. Очень заметно.

— Нет, Клавдия Васильевна, я просто вспомнила, какой я была. Может быть, какая я есть.

— Я тебе скажу, какая ты есть! — в кабинет без приглашения, бесцеремонно потеснив Клавдию Васильевну, ввалилась Лена Солянова.

Вера только покачала головой.

— Ты даже не пригласила меня на похороны! — продолжала атаку подруга.

— Похороны — не свадьба, чтобы на них приглашать. Могла и сама прилететь.

— Да я вчера только узнала! Хромову дозвонилась. Твой-то мобильник мёртвый. Как он умер? Что произошло?

— Да никто толком не знает. Сердечный приступ в подъезде…

— По его сердцу можно было Куранты сверять… А ты, подруга, и на свадьбу не пригласишь. Я ей, понимаешь, мужика нашла, а она теперь меня по боку!

— Лена, кончай трындить… Я ещё сама ничего не знаю. Да и говоришь ты так, будто у меня в одном месте так чесалось, что без мужика — ну никуда.

— Тем более, я тебе не просто мужика нашла, человека! — со значением подчеркнула Солянова.

— Век не забуду, — отмахнулась Зарайская.

— Ладно, Вер, ну скажи, что у вас складывается?

— Ничего. Он пишет, я вот тоже на работу вышла. Правда, такое ощущение, что не на свою. Плюс к тому — охота на Хромова, какая-то несуразная, нелепая смерть Михаила Ивановича, странный запой Словцова…

— Он всё-таки алкоголик! Витя так и сказал мне: если мужик не пьёт, значит, алкаш. Но это не значит, что плохой мужик.

— Да запой странный, он также резко остановился, как и начал. Я даже не заметила, пил ли он на поминках, а теперь снова отказывается, нос воротит, будто не пил никогда.

— Вера, а самое-то главное!? Ну?

— Лена, у тебя самое главное — постель? Стихи он читает в постели, устраивает?

— Круто! До, во время или после?

— Вместо!

— Зарайская, ты меня не дразни! Я про любовь, а ты мне про фигалогию. Скажи просто, тебе с ним хорошо?

— Да, мне с ним хорошо. Довольна?

— А мне-то чё довольной быть, я с ним не пробовала.

— Я щас Виктору позвоню, настучу про твой нездоровый интерес.

— Мама, я лётчика люблю, — пропела-хихикнула Солянова. — Звони, может, хоть приревнует для разнообразия.

— Лен, а теперь сосредоточься, и ответь мне, как подруга, только очень серьёзно. Без ерничанья твоего вечного.

— Ну? — максимально настроилась Лена, выдавливая на лицо серьёзность.

— Я хочу всё бросить, весь этот холдинг долбанный, всю эту возню вокруг бесконечного деланья денег: товар — деньги — товар штрих…

— И что? В шалаш?

— Ну не совсем, но куда-нибудь, где потише и поскромнее… Понимаешь, я точно знаю, мне всё равно придётся выбирать, либо деньги, либо он.

— А ты уверена, что он — это навсегда?

— Сейчас это не имеет значения. Дело в том, что после встречи с Павлом поменялось что-то внутри меня. Как если б у планеты в одночасье поменялись полюса…

— Верка — ты больна!

— Согласна. Если любовь можно считать формой заболевания. Лен, я полюбила, может, в первый раз в жизни.

— А он — во второй? — с сомнением сказала Солянова.

— Да пойми ты, это неважно! Я люблю — и этого достаточно.

Лена смотрела на подругу с тревогой и восхищением.

— Вер, вот даже сейчас я тебе завидую! Вижу, соберись твой Словцов завтра на Марс, ты напросишься с ним. А меня Солянов даже на кукурузнике не смог уговорить полетать.

— Ну это потому что ты залетела ещё до этого, — улыбнулась Вера, — и тебе полёты в это время были противопоказаны.

— Точно, я даже на солёные огурцы смотреть не могла…

— Вера Сергеевна, Дмитрий Александрович на линии! — сообщил селектор голосом Клавдии Васильевны.

Вера рванула телефонную трубку к уху, взглядом давая Елене понять: не мешай, молчи.

— Слушаю тебя, Вера Сергеевна? — мягким баритоном пропела трубка.

— Здравствуй, Дима, как твои дела?

— Великолепно, спасибо. Пока ещё не у прокурора. У тебя как?

— По-разному… Найдёшь для меня полчаса?

— Для тебя — хоть вечность. Давай завтра, часиков в одиннадцать, устроит?

— Устроит. Спасибо.

— Да не за что. Жду тебя.

— До свидания.

— Ага. До свидания.

Вера положила трубку и долго смотрела на неё, словно таким образом можно было передать мысли, или наоборот заранее считать ответ на интересующий вопрос.

— Вер, по тебе вижу, что ты что-то задумала.

— А ты не видь, пожалуйста, живи, как обычно, очень тебя прошу. Это важно, Лен. Ладно?

— Вер, да я ради тебя могу год с дурацкой улыбкой на лице ходить!

— Вот и походи пару недель, хорошо?

— Хорошо. Но если вздумаешь слить свой холдинг, меня не бросай?

— Лен, о чём ты?

5

Иногда всё хочется остановить. Именно остановить. Начать, наверное, нужно с планеты. Фига ли она так безотчётно крутится? День-ночь, день-ночь, месяц-год, жизнь-смерть… И где тот Фауст, который должен прокричать: остановись мгновение, ты прекрасно!? Ибо «свистят они, как пули у виска»…

Когда Павел садился писать, неожиданный восторг творчества мог резко смениться необъяснимым раздражением на всё. Даже на вращение Земли. Но сейчас он хотел остановить время не столько из-за пробуксовки сюжетных линий романа, сколько из-за неопределённости в отношении самого себя. Он спускался вниз, садился перед плазменным экраном телевизора и смотрел, как наступает Апокалипсис. Земля и без Словцова вращалась как-то не так. В Европе уже в конце марта стояла аномальная жара, то тут, то там происходили наводнения, по всему свету просыпались вулканы, на побережья обрушивались цунами, по Америке очередью шли торнадо. И все сюжеты о природных катаклизмах тут же сменялись бреднями об экономическом развитии, удвоении ВВП, расширении ВТО, саммитах большой восьмёрки, расширении ЕЭС и НАТО на восток… Словом, прогресс не замечал своих убийственных шагов по планете.

Лиза присела рядом на диван и также обречённо посмотрела на экран.

— Конец Света? — спросила она, читая его состояние.

— Похоже, — отвечал Павел.

— Вот наступит Конец Света, а у меня так и не было счастья. Я одна. Скажи мне, Павел Сергеевич, в чём такая разница между мной и Верой?

— Лиза, ты прекрасна, как безупречная конфетка. И тебя хочется съесть всю и сразу. А Вера? Когда находишься рядом с Верой, конфеток не хочется. А хочется просто быть рядом с ней.

— И как стать такой, как она? Что ещё нужно? Изнутри светиться?

— Не знаю, это внутреннее. Чисто женское. Метафизика. Исследованию и объяснению не поддаётся.

— Всё правильно, как посмотрит на меня мужик, я сразу вижу — трахнуть хочет, аж из штанов выпрыгивает. Но потом у него рожа, будто он шоколада объелся, а ему ещё чего-то должна.

— Лиза, не бери в голову. Всё у тебя будет. Просто ты всю жизнь охотилась за богатыми принцами, а богатые принцами последнее время не бывают. Так, торгаши, бандиты, аферисты… Чего ж ты от них хочешь? Ведь ты бы не пошла замуж за нищего студента, который сочинял бы тебе стихи?