Жан Жорес

Жорес чувствует, что в мире многое меняется, что капитализм уже не тот. Но, будучи больше моралистом, чем теоретиком, он не смог глубоко понять суть новой эпохи. И он воспринимает ее характеристику у Гильфердинга, которого он считал «учеником Маркса». Жорес высказывает идеи сверхимпериализма, говорит о «начале капиталистической солидарности», что она может помочь сохранить мир. Но что можно требовать от Жореса, который никогда не претендовал на звание марксиста, если даже Карл Каутский слепо воспринял многие сомнительные идеи Гильфердинга и даже усугубил их? Ну а Гэд вообще не задумывался над новыми явлениями; для него капитализм был раз и навсегда неизменной вещью. Добросовестные попытки Жореса разобраться в эволюции капитализма без помощи научного марксистского метода не могли увенчаться серьезным успехом, хотя интуиция и подсказывала ему правильную тактику. Если Каутский создал целую теорию организованного капитализма, при котором революция уже якобы не нужна, то Жорес, напротив, считал, что новые условия облегчают революционное преобразование общества. И в этом смысле Жорес поднялся выше большинства лидеров II Интернационала.

В сумятице мировой дипломатии, в намеренной путанице взаимного шантажа, в пестром хороводе событий он сумел рассмотреть зловещие трещины в здании тогдашнего мира, грозившие ему обвалом. С 1905 года он присматривается к англо-германским противоречиям, внимательно следит за распрями, спорами и соперничеством, влекущими мир к пропасти войны. Он изо всех сил пытается затормозить сползание на край этой пропасти. И он показывает, что, рухнув вниз, ни Германия, ни Англия не выиграют. Выступая в палате 18 ноября 1909 года, он обращается к здравомыслящим немцам и англичанам с пророческим предупреждением:

— Пока соперничающие Германия и Англия открыто или тайно ставят друг другу палки в колеса во всех уголках земного шара, США под шумок растут и тоже начинают претендовать на мировое господство… Что это значит, господа? Это значит, что, если Англия и Германия передерутся и ослабят друг друга, они назавтра окажутся лицом к лицу с окрепшим могуществом США, которые, воспользовавшись их распрей, расширят свои рынки сбыта, опутают мир своими сетями.

Борьба против войны не освобождает Жореса от его остальных и многочисленных забот. В январе палата обсуждает вопрос о школьном обучении. Церковь пытается оказывать влияние на выбор и содержание учебников. Жорес произносит большую речь, продолжавшуюся на двух заседаниях. А в Париже неожиданное наводнение. Сена высоко поднялась и во многих местах вышла из беретов. Жорес, проходя после заседания, по мосту Конкорд, вдруг замечает необычно высокий уровень воды. — Я не знал, что я наговорил так много, — смеется он.

А как он говорил! Благодаря Жоресу французская парламентская история, даже по мнению его противников, переживает свой самый блестящий период. Жорес выступает очень часто. Он не жалеет сил, и, пожалуй, он один сделал в парламенте больше, чем все остальные социалистические депутаты, вместе взятые. А это означало огромную, напряженную работу.

Жорес поражал своей способностью к импровизации. Однажды он выступает в каком-то провинциальном городе. Жорес совсем забыл, что ему надо обязательно сегодня дать статью в «Юманите», Он вспомнил об этом только вечером. Тогда Жан в присутствии группы друзей по телефону продиктовал без всякой подготовки блестящую статью, которую на другой день все увидели в газете. Он никогда не читал своих речей по написанному тексту. Но это совсем не значит, что он к ним не готовился. В 1910 году ему пришлось выступить в Тулузе с лекцией о Толстом. На клочке бумага у него было лишь несколько слов, а говорил он, особенно в конце, с такой страстью и так быстро, что стенографистки ничего не смогли записать. Но надо было дать текст в газету.

Тогда Жорес сел и, не отрывая пера от бумаги, написал четыре страницы текста, слово в слово воспроизводившего все, что он сказал. Он обладал потрясающей памятью, которая могла соперничать только с его работоспособностью.

В начале февраля 1910 года в Ниме собирается очередной съезд социалистов, на котором Жоресу приходится спорить с Гэдом о том, добиваться ли пенсий для рабочих. Естественно, Гэд считает такой закон вредным, поскольку это будет сдерживать стремление рабочих к революции. Тем не менее, хотя Жорес сам видит куцый характер закона о пенсиях, вскоре ему удалось добиться его принятия палатой.

В марте Жорес дважды выступает в палате при обсуждении практических проблем ликвидации конгрегации. Затем он произносит речь во время обсуждения закона по поводу зачисления на военную службу осужденных судом. И так без конца, невозможно даже просто перечислить все выступления Жореса.

А в апреле и мае новые парламентские выборы. Опять Жореса выдвигают в Кармо. Радикалы теперь объединяются с правыми и делают все, чтобы провалить Жореса, но он побеждает. Число объединенных социалистов, возглавляемых Жоресом, увеличивается в палате с 55 до 74.

Но главная забота Жореса — борьба с войной. Его беспокоит резкое усиление шовинизма во Франции и в Германии. В это время все активнее действует новая монархистская организация «Аксьон франсез», возглавляемая Шарлем Моррасом, идеологом «интегрального национализма». А за Рейном бурные демонстрации устраивают пангерманисты. Немцев и французов натравливают друг на друга.

16 августа 1910 года Жорес публикует в «Юманите» специальную статью об опасности национализма и говорит, что оба народа должны совместно объединить свои усилия в пользу мира. Всякая двусмысленность имеет опасный характер, и надо дать двум народам высокую идею, которая объединила бы немцев и французов сознанием общей заинтересованности в мире. «Напомнить об этом всем пролетариям и всем демократам, — пишет Жорес, — является, без сомнения, одной из задач конгресса в Копенгагене».

В августе Жорес едет в Данию на новый конгресс Интернационала. Большевиков здесь представляли Ленин и Луначарский, который оставил детальное описание работы конгресса. «В Копенгагене, — пишет Луначарский, — Жорес был настоящим героем съезда, все его выступления отмечалась огромным успехом».

Жорес входил в комиссию по вопросу о кооперативах. Он не считал этот вопрос крайне принципиальным в тот момент и исходил лишь из практических задач объединения весьма широкого, но раздробленного французского кооперативного движения с социалистами. И для этого он соглашался идти на уступки в тексте резолюции конгресса. Жорес искусно проводил свою линию против правых немецких оппортунистов и против левых. Луначарский с восхищением наблюдал, как Жорес с добродушным видом, не вступая в споры, водил всех на веревочке. Он пускал в ход самые разнообразные приемы. Так, он вдруг обратился к Вандервельде:

— Вандервельде, вы, кто так изумительно знает французский язык, не можете же вы не согласиться, что ваша формулировка не совсем французская. Я возражаю против нее только с точки зрения грамматической, Я уверен, вы согласитесь со мной, что если мы повернем фразу вот так, то это не шокирует ни одного пуриста с точки зрения французского языка.

Вандервельде польщен. Ему хочется считаться классическим писателем и оратором на французском языке. Комплимент Жореса его совершенно очаровывает, и он немедленно сдается. А Жорес, не стесняясь, весело подмигивает, давая понять, как он обошел Вандервельде и провел нужный ему нюанс.

Но Ленин, подходивший крайне скрупулезно и принципиально к политическим формулам, считает, что в резолюции все же допущена ревизионистская фраза. Он вместе с одним чехом в комиссии голосует против. Но потом, посовещавшись с Гэдом, Ленин пришел к выводу, что нет основания подымать борьбу на пленарном заседании, где он голосует за резолюцию, подготовленную при решающем влиянии Жореса. Ленин писал вскоре, что «Интернационал дал правильное в основных чертах определение задач пролетарских кооперативов».

Конгресс обсуждал и проблему борьбы с войной. В комиссии об арбитраже и разоружении французских социалистов представлял Вайян. В эти годы старый коммунар решительно поддерживал Жореса, и они действовали рука об руку.