Жан Жорес

Школьная жизнь шла спокойно, повинуясь размеренному ритму давно заведенного порядка. Но однажды произошло событие, историческое для коллежа. Для Жореса оно закончилось триумфом, как бы предвосхитившим судьбу будущего великого оратора.

В этот день супрефект Тарна, дом которого стоял рядом с коллежем, испытывал истинную радость. Наконец-то он отомстит этому шумному заведению, обитатели которого вечно докучали ему, забрасывая свой мяч в его сад. Он мог заранее предупредить директора, что новый префект департамента решил посетить главное учебное заведение Кастра. Но чиновник злорадно сказал об этом лишь за час до визита, повергнув в панику всех педагогов. Каким образом сохранить репутацию коллежа в глазах представителя высшей власти, если для подготовки достойной встречи оставалось так мало времени?

Только преподаватель риторики Жерма сохранил полное присутствие духа. Он сразу вспомнил о недавнем успехе своего самого способного ученика, вызвавшего аплодисменты класса «Речью Верцингеторига, обращенной к Цезарю». Вообще-то великий вождь древних галлов не произносил никакой речи, когда он вынужден был сдаться римскому полководцу. Он лишь подъехал на коне к возвышению, на котором сидел Цезарь, сорвал с себя роскошные доспехи и смиренно сел у ног победителя, пока не был заключен под стражу. Но почему не приукрасить историю, особенно с учебной целью и ради воспитания патриотических чувств учеников? Жорес блестяще справился со своей задачей и сразу приобрел репутацию самого красноречивого ученика. Поэтому его немедленно вызвали и, посадив в кабинет директора, велели приготовить приветственную речь.

Когда господин префект в мундире, расшитом серебром от каблуков до треуголки, быстро и торжественно вступил в школу, его встретили 150 учеников и десятка два дрожащих преподавателей. Объявили, что приветствие префекту прочитает ученик класса риторики Жан Жорес. Из рядов вышел и неуклюжей крестьянской походкой направился к высокому гостю светло-рыжий коренастый мальчуган с листками бумаги в руке. Но, о ужас! Неужели у него нет штанов приличнее? А туфли! Они были перевязаны веревочками. Удивленный чиновник внимательно его рассматривал и, улыбаясь, приготовился слушать.

Маленький оратор заговорил. Его голос сначала звучал глухо и робко. Но, сказав несколько фраз, он воодушевился, глаза загорелись, и речь — уверенная, стройная, умная — полилась свободно. Конечно, не обошлось без привычных латинизмов. Но в целом это было так ярко и оригинально, что слушатели перестали замечать невзрачный вид ученика, а сам он так и не заглянул ни разу в свой текст…

— Поздравляю вас, профессор, с прекрасной речью, — сказал довольный префект, пожимая руку месье Жерма.

— Речь не моя, — отвечал преподаватель риторики. — Ее составил сам молодой Жорес.

Когда префект узнал, что он к тому же родственник адмирала и сенатора Жореса, то его удовольствие стало еще более полным. При случае будет приятный повод завести беседу с сенатором от своего департамента. Префект приказал директору удвоить обычный отдых учеников. Красноречие сверстника принесло им два дня свободы вместо одного. Теперь уже далеко за стенами школы часто говорили, что у этого мальчишки с фермы Федиаль язык действительно здорово подвешен.

Жан — признанная гордость коллежа. Его рвение порой даже вызывает раздражение некоторых преподавателей; он задает слишком много вопросов, и ему не раз приходилось выслушивать замечания:

— Придерживайтесь программы!

Жан и его младший брат Луи монополизировали все награды, раздававшиеся в конце учебного года. Правда, Луи не отличался такой страстью в учебе, как Жан. Но старший одновременно со своей программой проходил программу Рыжего. Он читал ему целые курсы лекций. Луи не любил истории и литературы, но Жан преодолевал эту неприязнь и тянул за собой брата. Зато благодаря этому он изучал математику, которой не было в классе риторики. Ведь Луи готовил себя к морской службе. Карьера двух адмиралов из семьи Жореса была заманчивым примером. Привлекала и перспектива близкой и реальной материальной обеспеченности. Что касается Жана, то он не думал об этом; его «практичность» не шла дальше неутолимой жажды знаний. Но это была та самая непрактичность, которая создает людей выдающихся.

Наибольшей удачей, которая выпала на долю Жореса в коллеже Кастра, была, однако, не многочисленная коллекция наград: за успехи. Такой удачей оказался счастливый случай, открывший Жану дорогу к университетскому образованию. Однажды директор церемонно ввел в класс маленького сухого старичка с птичьей шеей, говорившего тонким голоском. Это был Феликс Дельтур, инспектор министерства просвещения, автор известных трудов по греческой и римской литературе, обладатель премии академии за сочинение о Расине. Он любил посещать провинциальные коллежи и лично экзаменовать учеников. Он искал таланты, как охотник преследует дичь, чтобы обогатить ими университет. Дельтур и на этот раз с интересом вглядывался в лица учеников. Вдруг из латинской книги, которую он взял со стола преподавателя, выпал лист бумаги. Инспектор стал его читать и, прочитав до конца, быстро спросил преподавателя:

— Кто писал этот текст?

— Ученик Жорес, который находится здесь, — ответил Жерна, узнав автора по почерку.

Жорес, повинуясь знаку преподавателя, испуганно встал и подошел к столу. Он ожидал замечания за неаккуратность. Но инспектор улыбался, перечитывая текст еще раз, и, протягивая его владельцу, заметил:

— У вас, мой друг, наверное, есть планы на будущее, поскольку вы так хорошо пишете на языке Цицерона?

— Когда я получу степень бакалавра, — бормотал Жан, — я буду сдавать экзамен, чтобы занять должность на почте в Тарне.

— Вот как! — изумился инспектор. — Нет, это расточительство… Но мы еще поговорим о вашем будущем. Идите на место.

В кабинете директора Дельтур, собрав преподавателей, расспрашивал их о Жоресе, внимательно просматривал его тетради, а потом велел позвать этого лучшего, по общему мнению, ученика. Он два часа беседовал с ним.

— Все говорит о вашем предназначении, — закончил беседу инспектор. — Поэтому после коллежа вы поедете в Париж и потом поступите в Высшую нормальную школу.

— Но у моих родителей нет денег.

— Я помогу вам получить стипендию. Вашей матери будет гораздо приятнее видеть вас не почтовым чиновником, а профессором университета.

Отослав затем Жана собирать книги и тетради, Дельтур сказал директору коллежа:

— Я никогда не встречал ребенка, обладающего таким сочетанием интеллектуальных способностей. Я займусь им… Меня особенно трогает его образцовая набожность.

О ирония судьбы! Старый Дельтур был поражен набожностью Жореса! Мог ли он думать, что доживет до того дня, когда Жорес поразит его своей революционностью и беспощадной борьбой против всего, что было так близко сердцу этого старого консерватора? Крайний клерикал и монархист, мечтавший о реставрации на троне Франции принца Орлеанского дома, оказался благодетелем и воспитателем будущего великого социалиста. Поистине это тот случай, когда нельзя не вспомнить старого изречения о том, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным! Но до этого пока далеко, и еще не один год Жан будет радовать своего покровителя блистательными успехами в учебе.

…Старик не на шутку увлекся Жаном и не поленился в тот же день отправиться с ним на ферму Федиаль, чтобы познакомиться с его родителями. Аделаида без всякого удивления выслушала похвалы Жану из уст генерального инспектора. Нет такой матери, которую требовалось бы долго убеждать поверить в исключительные качества ее сына. Тем более что она уже не раз и раньше наслаждалась восторгами знакомых и соседей по поводу успехов Жанно. Отец высказал лишь тревогу, что Париж опасный город для юноши. Но Дельтур быстро успокоил его: он возьмет на себя ответственность за Жана, свободное время мальчик будет проводить в его доме. Федиаль и ее обитатели понравились Дельтуру. Его не могла не расположить и другая деталь: он понял, что Жюль Жорес тоже орлеанист; над его постелью висел портрет Генриха V, тогдашней надежды монархистов.