Страница 10 из 11
— Жена.
— Значит, есть еще и жена. Но деньги у любовницы, я уверен. Та еще штучка.
— Расскажи мне о ней. Я знаю, что мы с ней до странности похожи.
— Это правда. Я его тем более не понимаю. Иметь в любовницах двух одинаковых женщин, одну по месту работы, в родном городе, а другую…
— Зато я теперь все понимаю! — взвилась она. — А я-то, дура, в Р-ске искала! Ей, значит, все, а мне ничего! Узнаю Мукаева!
— Вот это уже слова разумного человека, — с удовлетворением сказал Саша. — Вспомни, как тебя обидели.
— Теперь я понимаю… — Слезы окончательно высохли. — Понимаю, к чему были эти разговоры. О казино, ресторанах, «Мерседесе» и больших деньгах!
— Значит, у него было много денег? — жадно спросил Саша.
— Надо думать! Вот с кем он меня перепутал! Господи! Вот теперь я все понимаю! Какая же я была дура!
— Умница. Вот теперь умница. Нам надо подумать, как до этих денег добраться.
— Знаешь, я боюсь.
— Чего?
— Не знаю. У меня странное чувство. Мне туда нельзя.
— Куда нельзя?
— К ней.
— Не говори ерунды, — отмахнулся он. — Подумаешь, похожи! Мало ли на свете похожих людей? Короче, я буду говорить, а ты слушай…
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Утро — полдень
У нее невыносимо разболелась голова. Ладошкин не отпускал ни на шаг, окружая таким вниманием и заботой, словно бы она была из хрусталя. Даже дотронуться боялся, а спать ушел вниз, в гостиную. «Ждет, — догадывалась Ольга. — Или… Ему что-то от меня надо?» Она делала вид, что ничего не замечает. Спала беспокойно, то и дело вздрагивала, просыпалась и радовалась, что он всего этого не видит. Выражение ее лица, внезапные слезы и то, как она отчаянно сжимает руками подушку. Нервы. Ошибка стоит жизни. Ошибаться нельзя.
Утро следующего дня началось с того, что за завтраком Лешка вкрадчиво спросил:
— Ты не хочешь прокатиться?
— Куда?
— В Р-ск.
Она невольно вздрогнула:
— В Р-ск? Зачем?
— У него там мать. В Горетовке. Кстати, вы знакомы?
— Виделись пару раз, — неохотно сказала она.
С матерью Саранского у нее были напряженные отношения. Должно быть, Иван все свалил на нее. Это она, мол, детей не хочет. И Лидия Станиславовна стала относиться к гражданской жене сына с неприязнью. К тому же Ольге не нравилась сама Горетовка, не нравился особняк Саранских, не нравилась природа в окрестностях. Она привыкла к другому и тосковала по суровому, но красивому краю, в котором родилась. Дома не была уже лет пять, но часто видела во сне свой родной город. Видела почему-то с высоты птичьего полета. Самолет летел из мрака ночи на восток, на солнце, которое разгоралось все ярче и ярче, пока глазам не становилось так больно, что рука сама тянулась к шторке иллюминатора: опустить. Потом борт начинал снижаться, ложился на правое крыло, но казалось, что это земля опрокинулась, над головой вместо неба сопки и голубые озера воды, готовой вот-вот пролиться…
И в этот момент она вздрагивала и просыпалась. Здесь же все было чужое, хотя и прошло десять лет, как она уехала из дома. Привычка — это не то же, что голос крови, голос Родины. Все равно будет тянуть туда, где плохо, тяжело, но счастливо. Коротко, дня два-три, но зато это не сравнимо ни с чем. Никакие деньги и удовлетворенные амбиции этого дать не могут. Дома бы побывать… Дома… В Горетовку же Ольгу не тянуло вовсе. Ехать в деревню, к женщине, которая относится к ней с такой неприязнью… Нет уж, увольте! Она так и сказала:
— В Горетовку я не поеду.
— Но надо же ей сказать.
— Скажи сам.
— Тут нужна женская деликатность.
— Позвони ей.
— Э-э-э… — он замялся. — Его тело… то есть то, что от него осталось… лежит в морге. И перед тем, как… Надо бы провести опознание.
— Считай, что я его опознала.
— Ты не понимаешь! — Он вскочил и забегал по кухне. — Ну как ты не понимаешь?! Мы должны знать наверняка, он это или не он!
— А кто же еще? Кому придет в голову спалить дом? Он это сделал мне назло.
— Дура!
— Я ему никто. — Она проигнорировала оскорбление. Не то время, чтобы обращать внимание на пустяки. — И похоронами заниматься не обязана.
— А как же его ребенок?
— Какой ребенок?
— Ты же сказала, что беременна.
— Мало ли что я сказала. И вообще. Он детей не хотел. Обо мне не позаботился. С какой стати я должна теперь им заниматься?
— Оленька… Так надо, понимаешь?
— Кому? — она смотрела в упор.
— Нам. Надо туда съездить.
— А почему ты не можешь поехать один?
— Я не хочу тебя оставлять в таком положении, одну… — мялся Ладошкин.
— Я же тебе сказала: нет никакого положения.
— Давай так. Отныне мы всегда будем вместе.
— Ты мне что, предложение делаешь?
— Э-э-э…
— Я согласна.
Она тоже встала. Смотрела сверху вниз, ростом он был ниже. Ладошкин отвел глаза:
— Ну? Когда мы распишемся?
— Э-э-э…
— Мне нужны новые документы. Хорошо, что я не поторопилась. Это будет кстати: новая фамилия и прописка. Здесь, в этом доме. Ты ведь пропишешь у себя жену? Недельки через две. Так? И ты признаешь своим ребенка?
— Ты же только что сказала…
— Мало ли что я сказала! Я сказала, что не поеду в Горетовку. А теперь говорю: поеду. Если ты так на этом настаиваешь. Гормоны, понимаешь? С беременными это случается. Но сначала я позвоню Марусе. Мне надо привести себя в порядок.
Он без сил опустился на стул и вытер со лба пот. Ольга ушла в гостиную, где остался мобильный телефон. Набрала номер и услышала знакомый голос:
— Маруся, ну куда же ты пропала?
Никто уже и не помнил, как на самом деле звали этого странного человека. Всех своих многочисленных клиенток, независимо от возраста и положения, он звал Марусями. Это имя к нему и прилипло. Маленький, полный, но подвижный, словно ртуть, и глаза такие же, блестящие, металлические, пегие волосы стянуты на затылке в хвост простой аптекарской резинкой. Эта копеечная резинка уже стала достопримечательностью салона, где самая дешевая стрижка стоила четыреста долларов. Всем своим клиенткам Маруся был лучшей подружкой, они охотно с ним откровенничали. Ходили слухи, что он гей, но это мало кого волновало. Его сексуальная ориентация и то, как он проводит свободное от работы время. Во время сеанса Маруся никогда не говорил о себе, только о женщине, над головой которой колдовали его руки. Качество бесценное в век безмерного эгоизма, когда людей интересуют только они сами, их собственные достижения и проблемы. Запись к Марусе была на месяц вперед, Ольге повезло, что было лето и многие клиентки разъехались. Кто по модным Л»рортам, кто по дачам. Договорились быстро, после чего она пошла объясняться с Лешкой.
Тот выглядел неважно. Пил какие-то таблетки и морщился.
— Что с тобой? — спросила она равнодушно.
— Так. Пустяки. — Упаковка мгновенно исчезла со стола.
— Маруся примет меня послезавтра. Так что можем съездить в Горетовку хоть сегодня.
— Да? — он откровенно обрадовался.
— А лучше завтра, — мстительно сказала она, решив его еще немного помучить. — А сегодня поедем в магазин.
— В холодильнике полно продуктов, — попытался возразить он.
— А мне хочется чего-нибудь такого… особенного… Ну, ты понимаешь.
— Так ты беременна или нет?
— Догадайся. Ха-ха!
— Мне надо позвонить, — пробормотал он.
— Кому? Гинекологу?
Теперь он смотрел на нее со злостью и даже не сдерживался. «Жених! — усмехнулась она и мстительно подумала: — Это тебе за предательство. Впрочем, о чем это я? Предать можно друга, жену, любимого человека. А я ему никто. И всегда была никто. Так что, все правильно».
…Она все думала: как бы это сделать? Что бы такое придумать? Какой ход? Все должно выглядеть естественно. Он подошел к ней сам. Как говорится, на ловца и зверь бежит. Похоже, что у них с менеджером по персоналу был взаимный интерес, хотя она понятия не имела, чем его так заинтересовала. Тем не менее едва Ладошкин отошел в аптечный киоск, к ней подскочил высокий плечистый мужчина в белой рубашке. «Александр Нахрапьев», — прочитала она на бейджике и невольно улыбнулась.