Страница 5 из 12
Перед отъездом сына за границу Климов решил устроить в загородном особняке скромную пирушку. Среди своих. Отметить заодно и диплом, и помолвку. И отъезд, разумеется. Туда они и поехали втроем: он, жена и сын. Гости должны были собраться к вечеру. Климов дремал на заднем сиденье, он очень устал за неделю. Жена сидела рядом с сыном, они оживленно болтали. Собирались встретиться через два месяца в Швейцарии. Климов благодушно слушал, как они планируют слетать на пару дней в Париж, прогуляться по Елисейским Полям. Жена обожала Париж. Город ее мечты, которая сбылась. Ей было сорок два года, но никто не дал бы больше тридцати, так она была хороша собой, в отличной физической форме, три раза в неделю ходила в тренажерный зал, потом на массаж, а затем к косметологу. И летала в Париж -пройтись по бутикам. Да что там Париж! Климов не колеблясь весь мир положил бы к ее ногам!
Как он был счастлив в тот миг! Его «Мерседес» летел по трассе со скоростью двести километров в час, но Георгий Кимович не ощущал стремительности движения. Хорошая, надежная машина. А навстречу им мчалась такая же хорошая, надежная машина. Которая, обгоняя идущую впереди, вдруг выскочила на встречную полосу. Оба «Мерседеса» не успели затормозить. Столкновение было неизбежно. Сын резко вывернул руль, и их машина вылетела на обочину, пробила ограждение, еще метров пятьдесят летела по воздуху, а потом врезалась в кирпичное здание.
Очнулся Климов в больнице. Ему долго не говорили правду. Травмы были серьезные, но для жизни не опасные. Долгое время он думал, что жена и сын лежат в соседних палатах. А когда сказали, что оба погибли на месте, первое, что Климов подумал: «Лучше бы за рулем был я…» Потом в сердце впилась раскаленная игла. Он остался один. Совсем один. И никакие деньги не могли компенсировать эту потерю.
С тех пор прошел ровно год. Климов впал в глубокую депрессию, состояние его с каждым днем ухудшалось. Врачи всерьез опасались второго инфаркта. Пятидесятичетырехлетнего мужчину ничто не интересовало. Он лежал, бессмысленно глядя в потолок, в отдельной палате, больше похожей на гостиничный номер, где были персональный холодильник, телевизор, спутниковая антенна, Интернет и все мыслимые и немыслимые удобства. У дверей — охрана. К нему без конца заходили врачи, вокруг него суетились медсестры. Но Климову было на все это глубоко наплевать. Он безумно любил свою жену. И сына. Оба его покинули, оставив одного на этом свете. Единственная, с кем он хотел теперь разговаривать, была Смерть. Климов призывал ее к себе, но и эта женщина его покинула, разочаровавшись. Это была расплата. Но за что? За какие такие грехи?
Первый раз Любу вызвали к нему в клинику через месяц после аварии. Однокурсница, которая работала теперь здесь штатным психологом.
— Ничего не могу с ним сделать, — пожаловалась она. — Лечение не идет впрок. Кости срастаются плохо. Обратились ко мне. А я бессильна. Он ни на что не реагирует. Лежит, в потолок смотрит. Не идет на контакт. Может, тебе с ним поговорить?
— А почему я? — растерялась Люба.
— Ну как же? Извини, что об этом напоминаю, но…
Люба и так уже все поняла. Несколько лет назад она тоже потеряла мужа и не родившегося ребенка. И тоже в результате аварии. Она все это пережила. Им с Климовым есть о чем поговорить. Но как же это больно!
— Я понимаю, — беспомощно сказала однокурсница. — Но и ты пойми. Мне же каждый день звонят! На меня давят! Это же не простой человек!
— А если бы был простой? — не удержалась Люба. И, догадавшись, спросила: — Тебе хорошо заплатили?
— Ты тоже не останешься в накладе, — заторопилась подруга.
— Ты скажи только: что от него требуется?
— Чтобы он бумаги подписал. У него же контрольный пакет акций. А он не сегодня-завтра… В общем, ты понимаешь.
— Нет, — честно сказала Люба. — Надо, чтобы он выжил или чтобы акции продал?
— Я не знаю, — развела руками знакомая. — Честно. Надо, чтобы он хотя бы пришел в себя. Начал есть. Его ж насильно кормят! И хоть что-нибудь сказал бы.
Люба еле слышно вздохнула. Вспомнила, как долго пыталась оправиться после трагедии, произошедшей с ней самой. Заперлась в четырех стенах, боялась выходить на улицу. Едва оказывалась в открытом пространстве, сердце начинало трепыхаться, как заячий хвостик, давление подскакивало. Страх. Липкий, противный страх. Это лечится только временем. И словом.
Она поехала к Климову. Попыталась наладить с ним контакт. Первое время он никак не реагировал. Лежал, отвернувшись к стене, и молчал. Первое слово, которое она от него услышала, было:
— Больно.
— Больно где? В груди? Сердце?
Климов положил руку на грудь и отрицательно покачал головой. Да, в груди, но это не сердце. Люба его поняла. Душа болит. Хорошо хоть, болит. Не умерла. Болит, значит, у него есть шанс выжить. В таких случаях надо сказать: «Жизнь продолжается». Но разве это жизнь, если самые близкие тебе люди ушли безвозвратно?
Заговорила она. Рассказывала ему о себе, о том, что случилось несколько лет назад. Климов слушал. Или не слушал. Люба продолжала говорить. Ее монолог продолжался неделю. В конце концов он узнал о ней все. А она о нем по-прежнему ничего не знала. Но вскоре ему стало легче. Люба потратила на него полтора месяца. Климов пришел в себя, стал нормально питаться, пить, спать, но был по-прежнему молчалив. Так же молча он выписался из больницы. Люба вздохнула с облегчением. Но через месяц Георгий Кимович попытался покончить с собой. И вновь угодил в больницу.
Этот раз был третьим. Причина — больное сердце. И как итог — больничная палата. Но к Любе Климов уже привык и хоть и неохотно, но стал с ней разговаривать. Ему прописали постельный режим, усиленное питание, хороший уход. И — беседы с психотерапевтом. Он принял только Любовь Александровну Петрову. А однажды случилось то, чего она, собственно и добивалась. Климов пошел с ней на контакт!
— Георгий Кимович, ну подумайте, — взмолилась Люба. — Неужели вам не для чего жить?
И лицо Климова вдруг осветилось.
— Есть! — сказал он. — Я вспомнил: есть!
— Ну, слава богу! — обрадовалась Люба.
А Георгий Кимович начал рассказывать:
— Перед тем как уйти в армию, я женился. Я тогда жил в глубинке, километрах в восьмистах от Москвы. В деревне Ольховка. И, знаете, как это бывает. Дело молодое. Закрутил с одной. А тут повестка пришла. Мать моя была женщина гм-м-м… как бы это сказать? Энергичная. Взяла да и поженила нас. Уже на сверхсрочной я получил от жены телеграмму О том, что у меня родилась дочь.
— Вот как? — подалась вперед Люба. — И где она сейчас?
— Не знаю, — развел руками Климов. — Честно сказать, я поступил непорядочно. С женой мы не ужились. А тут еще выяснилось, что, пока я был в армии, она загуляла. Но ребенок мой, — с уверенностью сказал Климов. — Родился через девять месяцев после свадьбы. Все, как положено. И похожа Маша на меня. Подбородок точно Климовский. Тут у меня сомнений нет. Когда я узнал, что жена без меня загуляла, разозлился. Плюнул на все и подался в столицу. Устроился на работу, получил общежитие. Потом поступил в институт. Так началась моя карьера. Деньги я какое-то время жене высылал, но потом мне вдруг стали их возвращать. Справлялся, сказали, что адресат выбыл. Я так понял, что бывшая жена денег от меня больше не хочет. Значит, устроила свою судьбу. Ну и я успокоился. Меня повысили в должности, сделали начальником цеха. Через несколько лет я встретился с Анной.
Он вдруг помрачнел. И замолчал. Люба не стала его торопить. Анной звали его погибшую жену. После паузы Георгий Кимович продолжил:
— То есть я давно на нее заглядывался, но она на меня внимания не обращала. Если бы вы знали, какая это была женщина! Богиня! — с чувством сказал Климов. — Она работала секретаршей при нашем директоре, — тихо продолжил он. — Разные ходили слухи, но я им не верил. Вскоре после того, как мы поженились, Аня ушла в декретный отпуск. И больше уже никогда не работала.
— Сколько лет вашей дочери? — также тихо спросила Анна.