Вдребезги

Мы оба попытались рассмеяться. Получилось неестественно — ну и пусть. Я предложил:

— Если завтра со Стенбергом все уладится, пойдем и пообедаем где-нибудь. Идет?

— И Ами тоже пойдет с нами? — спросил он поспешно. Сигарета взлетела вверх. — В таком случае…

— Нет, ее не будет, — заверил я и сразу пожалел об этом. — Разве что она позвонит и скажет, что ей нечего есть. Иногда такое случается. Но это вряд ли. По крайней мере, я попытаюсь этого избежать. Если хочешь.

Он рассмеялся в ответ. Так же неестественно, как и в прошлый раз, хотя, может, теперь ему потребовалось еще больше усилий.

— Если язахочу? — Снова сигарета полетела через комнату и медленно и неохотно упала в углу. — Если я хочу? Нет, я как раз надеюсь, что мне выпадет великая честь увидеть завтра Ами. А сейчас тебе пора домой. Ведь прошлой ночью ты не сомкнул глаз.

— Верно. — Я тоже вспомнил об этом и сразу заторопился. Завтра, когда я пойду к Стенбергу, мне надо быть бодрым и внушающим доверие. — Спокойной ночи.

Теплый летний воздух был тяжелым и серым, как и в предыдущий вечер. Огни на шхерах казались бледнее, но по-прежнему посылали над водой свои дружеские мерцающие приветствия. После прокуренной комнаты Гуннара приятно было окунуть лицо в теплый чистый ветерок, долетавший с моря. Но я не направился прямиком домой, а сделал небольшой круг и невольно прошел мимо дома Ами.

Вероятно, я и не заметил бы, что в ее окне горит свет, если бы все остальные окна не были погружены в глубокий сонный мрак. Поэтому я увидел его задолго до того, как оказался у ее дома, но догадка, что это именно ее окно, возникла намного позже, когда я уже прошел мимо. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, и в первый момент я не осознал, что она касается и меня лично. Просто подумал: ага, она еще не легла, должно быть, у нее было какое-то дело вечером. Я считал, что обладаю абсолютным правом собственности на Ами, что, возможно, на самом деле объяснялось обыкновенной усталостью. Я просто не представлял себе, чем она могла заниматься в час ночи у себя дома, а посему подумал: очевидно, я перепутал, это — чужое окно. Ами уже, верно, давно спит.

Я машинально прошел дальше, но мои шаги становились все медленнее, и наконец я остановился. Это все же окно Ами — или чужое? К этой мысли, поначалу связанной с конкретным фактом, позже примешалось все возраставшее желание узнать, чем могла заниматься Ами в столь поздний час. Я медленно вернулся назад. Вот и дом, где она жила, я стал выискивать освещенное окно, но не мог его найти. Я вглядывался в третий ряд окон — она жила на третьем этаже — и едва не столкнулся с мужчиной, который торопливо вышел на улицу. Он пробормотал извинения и поспешил прочь. Наконец я смог различить ее окно. Оно, как и все прочие, было погружено в серые летние сумерки.

Но пока я брел домой, во мне зародилось какое-то нехорошее предчувствие. Я еще не мог понять, что это, поскольку оно было слишком бесформенным и не превратилось еще в определенную мысль или чувство. То освещенное окно — было оно окном Ами или нет? А если это ее окно, то что она делала так поздно? Да что она вообще могла делать? Я никогда не видел, чтобы Ами дома занималась чем-нибудь, разве только слушала граммофон или листала журналы о кино. Конечно, порой она что-то вышивала, но никогда не завершала начатое. Наволочку или что-то в этом роде. Она объясняла, что это будет за вышивка — райские птицы или попугаи, — и всякий раз называла иначе. Но, Боже милостивый, не станет же Ами вышивать попугаев посреди ночи! Это какая-то нелепица! Может, это не ее окно? Тогда все эти райские птицы и тому подобное отпадают сами собой. Я погасил лампу и решительно отвернулся к стене: надо поскорее заснуть. А если все же это было ее окно? Какой-то мужчина налетел на меня у подъезда. Он извинился и приподнял шляпу или, правильнее было бы сказать, дотронулся до нее. Шляпа была серой, поля спереди опущены. Кто он такой? Длинный плотно облегающий плащ и серая летняя шляпа с опущенными полями.

Внезапно я сел на кровати и дико расхохотался в темной комнате: да у меня у самого точно такая же шляпа! Светло-серая с опущенными спереди полями и светлой лентой. Ха-ха, у нас одинаковые шляпы — у меня с тем господином! Его, поди, тоже стоила сто сорок крон, если он покупал ее в «Стокмане». Ха-ха! Может, Ами заметила это? Наверняка. Она любит примерять шляпы, особенно мужские. Вот она встала перед зеркалом, а он — за ее спиной, так близко, что ей пришлось чуть наклониться вперед, чтобы надеть шляпу. А потом? Интересно, повернулась ли она к нему резким движением и повелительно подняла губы, приблизившись к его лицу, или откинулась назад, как она любит делать? И при этом на ней была шляпа, как две капли воды похожая на мою. Ха-ха-ха!

Комната удивленно слушала, и мебель тоже, а письменный стол и книжная полка — так те явно были шокированы. Мне даже стало неудобно перед ними. Я как-никак лег спать. А утром — ах, черт! — утром Стенберг даст ответ. Кстати, какая шляпа у Стенберга? Котелок? Не всегда. Иногда он надевает светло-серую фетровую шляпу с поднятыми вверх полями. Поднятыми вверх, и с черной лентой. Ты уверен? Завтра посмотрю, какая у Стенберга шляпа. Наверняка с поднятыми полями…

6

Два восемь четыре три восемь.

— Алло, это Ами?

Зевок.

— Доброе утро, Амишка, ты что, еще не проснулась?

— Нет.

— Такты вчера не легла сразу, как пришла домой?

— Легла.

— Но я проходил мимо около часу, и мне показалось, в твоем окне горел свет.

Молчание.

— Алло?

— Я забыла погасить лампу, когда ложилась. Немного почитала перед сном. Вот и забыла выключить.

— Скажи, Ами, тебе нравятся светло-серые мужские шляпы? Я вчера вечером забыл свою в автомобиле и не помню номер такси. Стоит мне купить точно такую же?

Она положила трубку.

Пять три ноль шесть шесть. Тррр.

— Добрый день, директор Стенберг. Как мило, что директор звонит так рано. Я только-только собирался вам сам позвонить.

— Это по поводу того дела, о котором герр Парланд рассказывал вчера. Я обдумал все за ночь.

— Да.

— Я соглашусь, если будет третий поручитель.

— А господин директор уверен, что это совершенно необходимо?

— Абсолютно. И еще одно. Никакого продления. Если герр Парланд согласен, то мы все устроим. Это ведь был НАБ? [1]

— Большое спасибо, директор, тогда я зайду. Да, конечно, НАБ. До свиданья.

Трубку положили.

Один ноль пять три семь.

— Привет, Свен, это Генри. Слушай, можешь оказать мне одну услугу? У тебя есть бумаги в НАБ?

— Больше чем достаточно. А что?

— Ты мне нужен как третий поручитель.

— А кто еще?

— Стенберг.

— А одного его имени не достаточно?

— Видишь ли, он заупрямился. Желает третьего поручителя. Но это простая формальность. Так ты согласен?

— Сколько?

— Одиннадцать.

— Вот как. Ты, похоже, любишь ворочать миллионами. Впрочем — отчего бы и нет? Если Стенберг тоже в деле.

— Я буду у тебя в половине первого. Слуга покорный.

Телефон разъединился.

Четыре четыре пять шесть.

— Привет, Гуннар, это Генри. Все наладилось. Куда пойдем обедать?

— Все и правда устроилось? Поздравляю! И прости, что я вчера…

— Ерунда. Стенберг захотел третьего поручителя, и Свенка дал согласие. Разве не здорово? Я хочу и его пригласить. Что скажешь о «Палладиуме»? Встречаемся там в пять.

— А Ами придет?

— Нет. Скажи, как, по-твоему, можно узнать мужчину, если известно, что у него светло-серая летняя шляпа с опущенными спереди полями? Как у меня…

Трубку положили.

7

— Вчера я играла в карты, — говорит Ами. — Сначала выиграла сто шестьдесят марок, а потом они пропали быстрее, чем появились. Но это тоже было весело.

— Сколько? — спрашиваю я как можно спокойнее и хватаюсь немного преждевременно за нагрудный карман.

1

Национальный акционерный банк. ( Здесь и далее примеч. переводчика.)