Страница 26 из 43
Взгляд погребальной маски чиму не может не преследовать нас повсюду. Ее глаза, похожие на язычки пламени или листья, без зрачков, как на масках из Бенина или портретах Амедео Модильяни, пронзают взором время, идущее сквозь нас. Мы читаем в их взгляде окрашенный грустью вопрос и, как нам сдается, не можем его расшифровать, ведь только им одним внятно наше предназначение, они прозревают черту, где тень от грядущего накрывает собой еще не погасший блеск прошлого.
«Инкам были знакомы все уака (духовные сущности) всех мест. Каждому уака они велели посылать золота или серебра, как это помечается в их кипу [34]. И посылали они драгоценные металлы всем уака во все места… Священное золото и серебро, мы их так называем… Вот какие истины известны нам по поводу Пачакамака, так назвался он, кто движет миром. Известно, что, когда он в гневе, мир шевелится. Говорят еще, что все дрожит, когда он поворачивает голову в одну сторону или в другую. А потому он старается не вертеть головою. „А ежели он пошевелится телом, мироздание разрушится“. — Так считали люди, вот что они о нем говорили» [35].
Чичимеки
История чичимеков будоражит своей укорененностью в мифе — как, впрочем, большинство важных событий всеобщей истории — и находит место в пространстве между реальным и воображаемым, у истоков того гуманизма, который называется «индианизмом» [36].
Испанцы, вторгшиеся на Американский континент, на пути к завоеванию Мехико-Теночтитлана услышат старинное предание, согласно которому большие нации высокогорья были созданы завоевателями, пришедшими из таинственной северной страны Ацтлан, чтобы утвердить новый порядок в хаосе прежних тольтекских княжеств.
Индейский историк Фернандо де Альва Иштлилшочитль, чьи взгляды далеки от беспристрастия, основывает именно на этом мифе происхождение наций, главенствующих на Мексиканском нагорье: после голода и бедствий, отметивших правление Топильцина, «в первый год Текпатль (в год Тростника), ко времени, когда тольтеки были полностью разбиты, чуть не в последние дни, какие ему оставались, Шолотль, получив вести от разведчиков, отправленных посмотреть, что сталось с землями Топильцина […], утратившего всякую власть над своей варварской страной, прибыл в эту местность» [37]. Именно там, в мифическом пространстве на севере страны Ацтлан, рядом с пещерой Чикомосток, появятся те, кто потом сделается владыками мезоамериканского мира и вновь соберет воедино рассеявшееся наследие древних тольтеков: чичимекские теомамас (видные жрецы, «держатели моря»), о которых говорит индеец-хронист дон Эрнандо де Альварадо Тесосомок в своей «Хронике мешикайотль» («Мексиканской Хронике»), — дикари, несущие в заплечном ларце их бога Уицилопочтли, закаленные, одетые в шкуры, питающиеся любой дичью, какую им удается поразить стрелою на своем пути: олениной, крольчатиной, птицами и даже змеями. Захватчики из племени акулуа, пришедшие тоже из южных земель, дадут начало трем династиям, которые будут править в долине Анауак: Тесосомок, второй владыка Аскапоцалко; Мишкоуатль, первый тлатоани в поселении Тлателолько; Акамапичтли, первый владыка Теночтитлана и пятый повелитель Кулуакана. Вот так миф о долгом варварском кочевье завершает самую великолепную и славную из мезоамериканских цивилизаций.
Чичимекские цари, первооткрыватели новых земель, суть символ золотого века. «Свирепые варвары, принадлежащие самой могущественной нации, какая только есть в Новом Свете, если не считать наших испанцев», — пишет Фернандо де Альва Иштлилшочитль. Они были одеты «в крашеные шкуры куниц, пум, ягуаров и других кровожадных зверей». Волосы носили «длинные до плеч и челку на лбу». Оружьем им служили луки со стрелами, а их повелители охотились с сарбаканами, метавшими отравленные стрелы. Они единобрачны и не почитают идолов: «солнце зовут своим отцом, землю же — матерью». А во время войны «цари возлагали на голову гирлянду из дубовых листьев, а к макушке крепили перья королевского орла. В мирное время и в сезон дождей они украшали голову лавровым венком и пучком из нескольких тонких зеленых перьев, взятых у очень редкой драгоценной птицы под названием кецаль».
Уже запущен миф о варваре, обладающем природным благородством: «Эти люди, — добавляет Иштлилшочитль, — доблестны и вдобавок надежные политики. Они блюдут данное слово и не предают. Добродетельны и почитают дружбу, благородны в мыслях и в действиях. Почтенные повелители здешних земель, бахвалясь, говорили, что они — непобедимые чичимеки, которым повинуется все на этой земле. А сказать о владыке, что он чичимек, это вознести ему самую великую хвалу, какая ни есть на свете [38]…»
«Описание Мичоакана» — документ, содержащий драгоценные сведения о чичимекской мифологии, поскольку автор постоянно ссылается на уакусечский золотой век, когда люди были одновременно и сильнее и добродетельней. Их обычай ходить обнаженными, употреблять лишь лук и стрелы, их первоначальные ритуалы, культ огня как символа верховной власти и память о венерианском календаре (праздник Урендекауэкара в церемонии антциуанскаро) — все это противостоит порче нравов во времена последних казонци, изнеженности обихода и чрезмерности человеческих жертвоприношений. Хотя область мифа редко совпадает с исторической правдой, можно предположить, что предки уакусеча (ту ветвь, что идет от Энеани через Уанаказе, Сакапу Хирети и клан Апарича) представляли собой племенную группу, говорившую на прототараскском наречии — последними представителями оборвавшейся цивилизации Мимбра, каньона Чако и Меза-Верде, последними выжившими представителями которой остались зуньи Нью-Мексико.
Перемены, последовавшие после испанской колонизации, лишь частично поколеблют это убеждение. Чичимекский мир цепляется за мистическую связь со своим золотым веком вопреки ожесточенной войне, навязанной конкистадорами. И только в новое время — когда от чичимекской культуры уже ничего не осталось — появляется образ северного индейца, жестокого кочевника, обездоленного бунтаря, противостоящего европейской цивилизации.
Восстания, то тут, то там вспыхивавшие в Новой Испании и в Новой Галисии, — среди племен акашес, зуаке, тепеуане, кора, шишиме — вплоть до пуэблос в Нью-Мексико, — предвосхитили «варварские» войны, что в XIX веке огнем и кровью захлестнут провинции Мексики.
От всего чичимекского мира нам осталось только варварство. Кончился золотой век, непокорные кочевники пустынной Америки под пером набожного Диего Муньоса превратились в «чудовищ, рожденных природой, потому что в нравах своих они столь отличаются от людей, а по уму сродни зверям» [39]. Их нагота и доблесть не стали синонимами добродетели. Они — «desnudos», «infieles», «gandules» [40]. Их длинные волосы, их воинские обычаи, их неспособность осесть на земле и обрабатывать ее по-европейски, кажущееся отсутствие у них законов и общественных установлений делают их в глазах пришельцев врагами рода человеческого, число коих надо свести к минимуму, если не к нулю.
Миф о добродетельном и неукротимом чичимеке — предке «доброго дикаря», так любимого христианскими философами XVII и XVIII веков, — в новое время сменился мифом о варваре (будь то липан-апачи, команчи, сери, яки, папаго, кикапу, маскойя, а также майя «говорящих крестов» из Кинтана-Роо и цоцили из Чьапаса), против которого должны объединиться цивилизованные народы. Целые кампании в прессе [41]в связи с «варварскими войнами», уличающие США и Англию в использовании дикарей приграничных земель для давления на противника, а также поднимающие тему ответственности крупных землевладельцев, «содержавших своих индейцев-рабочих в условиях, приближающихся к рабским», — очередное свидетельство того, сколь сложен чичимекский миф и как он постепенно врастает в систему нового гуманизма, стержнем которого стал «индианизм».
34
Древняя система счета и записи чисел у инков.
35
«Dioses у hombres de Huarochin», Ed. Siglo XXI, Mexico.
36
Термин «индианизм» («Indigénisme»), произведенный от слов «индеец» «Indien» и «абориген» («Indigène»), означает культурно-политическое направление мысли, распространенное среди белого населения Южной Америки, которое, проповедуя защиту индейских культурных ценностей, сильно склоняется к патерналистскому воспеванию «детской чистоты» и первозданной невинности индейцев, оправдывающему строгий надзор за ними. ( Прим. перев.)
37
Historia de la пасіón chichimeca, UNAM. Mexico, 1977, p. 80.
38
Ibid., р. 76.
39
Diego Muñoz. Descriptión. Mexico, 1965, p. 28.
40
Здесь: «оборванцы», «безбожники», «бездельники» (исп.; прим. перев.).
41
См.: J. L. Ramos, J. Chávez, A. Escobar, C. Sheridan, R. Tranquilino, T. Rojas Rabiela, El Indio en la prensa national mexicana del siglo XIX, cuader-nos de la casa Chata. Mexico, septembre 1981.