Золотоискатель

Я едва слушал ее, потому что в ту пору голова моя была занята лишь мыслями о море и Приватире, его плаваниях, пиратских логовах в заливе Антонжиль, в Диего-Суаресе, в Мономотапе, о его стремительных, как ветер, набегах, во время которых он забирался чуть ли не до самого Карнатика в Индии, чтобы перехватывать спесивые, тяжело груженные корабли голландских, английских и французских компаний. Я читал тогда книги, где говорилось о морских разбойниках; их подвиги, их имена будоражили мое воображение: Эвери, прозванный Маленьким Королем, похитивший и сделавший своей пленницей дочь Великого Могола; Мартел, Тич, майор Стид Боннет, ставший пиратом «от смятения ума»; капитан Ингленд, Джон Рэкем, Робертс, Кеннеди, капитан Энстис, Тейлор, Дэвис и знаменитый Оливье Левассер по прозвищу Сарыч, который вместе с Тейлором захватил корабль вице-короля Гоа, перевозивший баснословный груз алмазов из сокровищницы Голкондского султаната. Но самый мой любимый герой — это капитан Миссон, пират-философ, основавший вместе со своим лейтенантом, монахом-расстригой Караччьоли, в Диего-Суаресе пиратскую республику Либерталия, где процветали свобода и равенство независимо от расы и происхождения ее граждан.

Я никогда не говорил об этом с Лорой, потому что она считала все это химерами, — такими же, как и те, что разорили нашу семью. Однако иногда своими мечтами о море и Неизвестном Корсаре я делился с отцом и подолгу рассматривал относящиеся к сокровищу бумаги, которые хранились у него в свинцовом ящике под простым столом, служившим ему для работы. Бывая в Форест-Сайде, я всякий раз закрывался вечером в длинной холодной и сырой комнате и при свече листал письма, карты, документы с отцовскими пометками и расчетами, сделанными им на основе оставленных Приватиром указаний. Я старательно переписывал документы, перерисовывал карты и увозил их с собой в коллеж, чтобы помечтать на свободе.

Так прошли годы. Я был еще более одинок, чем когда-то в Букане, ибо моя жизнь в коллеже, в его холодных дортуарах, была печальна и унизительна. Мне было плохо среди моих товарищей, меня стесняла их близость, их запах, их шуточки, большей частью неприличные, их любовь к непристойностям и нездоровый интерес к вопросам пола — все то, чего я не знал до сих пор и что вошло в мою жизнь после того, как нас изгнали из Букана.

Еще был сезон дождей — не бури и ливни, что бушуют у моря, а мелкий, монотонный дождь, днями, неделями сыпавшийся на город и окрестные холмы. В свободные часы, дрожа от холода, я шел в библиотеку Карнеги и читал — все, что мог найти на французском и английском: «Путешествия и приключения на двух необитаемых островах» Франсуа Легюа, «Восточный Нептун» Дапре де Манвильета, «Путешествия на Мадагаскар, в Марокко и Ост-Индию» аббата Рошона, а также Шарля Аллома, Гренье, Ойе де Гранпре, листал газеты в поисках картинок, имен — всего, что могло служить пищей для моих мечтаний о море.

Ночью, лежа в холодном дортуаре, я повторял про себя имена мореплавателей, бороздивших океаны, ускользавших от вражеских эскадр, гонявшихся за химерами, миражами, за неуловимым призрачным блеском золота. Эвери, капитан Мартел, Тич Черная Борода, который на вопрос, где он спрятал свое золото, отвечал, что «об этом будут знать лишь он сам и дьявол, и тот из них, кто останется жив, заберет себе всё». Так рассказывал в своей «Истории английских пиратов» Чарлз Джонсон. Капитан Винтер и его приемный сын Ингленд. Хоуэл Дэвис, повстречавший однажды на своем пути корабль Сарыча — после того как оба подняли черный флаг, они решили объединиться и плавать отныне вместе. Пират Коклейн, помогавший им в захвате форта на побережье Сьерра-Леоне. Мэри Рид, носившая мужское платье, и Энн Бонни, жена капитана Рэкема. Тью, присоединившийся к Миссону и поддержавший его в создании Либерталии, Корнелиус, Кэмден, Джон Плантен, ставший королем Рантабе, на Мадагаскаре; Джон Фалемберг, Эдвард Джонер, Дэниел Дарвин, Жюльен Ардуэн, Франсуа Лефрер, Вильгельм Оттрофф, Джон Аллен, Уильям Мартин, Бенджамин Мелли, Джеймс Баттер, Гильом Плантье, Адам Джонсон.

И все остальные путешественники, плававшие тогда по бескрайним морям и открывавшие новые земли. Дюфужре, Жонше де ла Голетри, Шарль Никола Мариэтт, капитан Лемейер, заметивший неподалеку пиратский корабль «Кассандра» под командованием Тейлора, «с пятью-шестью миллионами фунтов, награбленными в Китае, на борту» — так говорит Шарль Аллом. Жакоб де Бюкуа, присутствовавший при агонии Тейлора, который поведал ему, возможно, свою последнюю тайну. Гренье, первым исследовавший архипелаг Чагос, сэр Роберт Фаркхар де Лэнгл, сопровождавший Лаперуза на Аляску, или же человек, чье имя я ношу, — Летан, скрепивший своей подписью акт взятия острова Маврикий капитаном «Охотника» Гильомом Дюфреном 20 сентября 1715 года. Эти имена слышатся мне по ночам, когда я лежу с открытыми глазами в темноте дортуара. Мерещатся мне и названия кораблей, прекраснейшие названия на земле, что красуются на корме, оставляющей белый пенистый след в глубоком море, — они навечно запечатлены в моей памяти, которая есть море, небо и ветер. «Зодиак», «Удачливый», «Мститель», «Победоносец», которым командовал Сарыч, «Гальдерланд», который он захватил, «Защита» Тейлора, «Призрак» Сюркуфа, «Летящий дракон» Кэмдена, «Летучий», доставивший Пенгре на остров Родригес, «Амфитрита» и «Большая ласточка», которыми командовал корсар Лемем, погибший впоследствии на «Фортуне». «Нереида», «Оттер», «Сапфир», на которых англичане Роули прибыли в сентябре 1809 года на Пуэнт-о-Гале, чтобы захватить Иль-де-Франс. А названия, сказочные имена, которые я затвердил наизусть, будь то просто островки, куда путешественники или корсары заходили пополнить запасы пресной воды и набрать птичьих яиц, или тайные убежища в глубине затерянных бухт, логова морских разбойников, или же острова, на которых они строили свои города, дворцы, создавали свои государства: бухта Диего-Суарес, бухта Святого Августина, бухта Антонжиль на Мадагаскаре, остров Святой Марии, Фул-пойнт, мыс Тентенг. Коморские острова, Анжуан, Маэли, Майотт. Сейшелы и Амиранты, остров Альфонса, Коэтиви, Джордж, Рокпиз, Альдабра, Асунсьон, Космоледо, Эстоу, Сен-Пьер, остров Провидения. Хуан-де-Нова, острова архипелага Чагос: Диего-Гарсия, Эгмонт, Дэнжер, Игл, Три Брата, Перрос-Баньос, Соломон, Легур. Острова Каргадос-Карахос, чудесный остров Сен-Брандон, куда нет хода женщинам; Рафаэль, Тромлен, Песчаный остров, банка Сайя-де-Малья, банка Назарет, Агалега… Эти имена слышались мне в ночной тишине, далекие, но такие знакомые, родные, и сейчас еще, когда я пишу их, сердце мое бьется чаще и мне кажется, что я там был.

Жизнь начиналась, когда после недельной разлуки мы встречались с Лорой. Мы шли вдоль железнодорожной ветки на О-Блё, по грязной тропе, ведущей к Форест-Сайду, и, не обращая внимания на прохожих под зонтиками, болтали, вспоминая нашу жизнь в Букане, наши походы по тростниковым плантациям, сад, овраг, шум ветра в иглах казуарин. Мы говорили быстро-быстро, и все это подчас походило на сон. «А Мананава?» — спрашивала Лора. И я не мог ничего ей ответить, потому что где-то глубоко внутри мне становилось больно, и я думал о бессонных ночах, когда, лежа с открытыми в темноту глазами, я слушал слишком ровное дыхание Лоры и ждал наступления моря. Мананава, сумрачная долина, где рождается дождь и куда мы ни разу не решились проникнуть. Еще я думал о ветре с моря, в котором медленно, словно д у хи из креольских легенд, парили два белоснежных «травохвоста», и эхо разносило по долине их хриплые, трескучие крики. Мананава, где, по словам жены старого Кука, жили потомки беглых рабов, тех, что убили своих хозяев и спалили тростниковые поля. Там скрывался Сенгор, там великий Сакалаву бросился вниз с утеса, чтобы не сдаваться преследовавшим его белым. И с тех пор, говорила она, перед бурей из Мананавы доносятся тяжкие вздохи, вечные стенания.

Мы шагали с Лорой, держась, словно влюбленные, за руки и наперебой вспоминая прежние времена. И я снова повторял обещание, данное ей давным-давно: настанет день, и мы отправимся в Мананаву, вместе.