Страница 44 из 53
Саади спустился к реке, искупаться перед молитвой. Он обратился лицом к долине своего детства Аль-Муджиб и коснулся лбом песка. Когда ночная тьма окутала берег, Саади разделся и поплыл против течения.
Неджма, не снимая шаровар, вошла в холодную воду с ребенком на руках. Лула расплакалась, и Неджма начала ее успокаивать, шепча нежные слова. Ей вдруг стало весело, хотелось смеяться. При свете звезд река сверкала, как серебряная лента в оправе черных берегов. Акации шелестели листвой под порывами ветра.
Когда Неджма выбралась на песок, Саади уже успел подоить козу. Он дал Луле теплую бутылочку, потом они по очереди напились молока из оловянной миски. Неджма хотела развести огонь, чтобы согреться, но Саади боялся, что костер заметят солдаты. Они поели ягод, диких фиг и по горсточке горьких оливок. Ребенок спал на песке, завернутый в покрывало Неджмы.
Они легли, не раздеваясь, лежали и слушали, как ветер шумит в кронах деревьев, как нескончаемо плещет волной река. Саади склонился к лицу Неджмы, коснулся губами ее губ, и она напиталась его жарким, пьянящим дыханием. Когда он взял ее, она не испытала боли и обвилась вокруг него, слушая бешеный стук его сердца.
Они решили остаться в долине и устроились у глубокого и синего, как море, озерца. По берегам росли акации, тамариск и одичавшие оливы, над водой летали птицы. На высившемся над долиной холме Саади обнаружил развалины фермы — несколько высоких каменных и глинобитных стен и остатки обуглившейся крыши. Огонь уничтожил все вокруг, пощадив лишь загон для скота. Неджма не захотела войти в дом мертвых, Саади запер коз в загоне и соорудил шалаш ниже по течению реки.
Время в долине текло медленно и спокойно. По утрам Неджма смотрела, как над рекой, между холмами, встает солнце. Сверкающая вода напоминала сотканную из искорок дорогу меж двух темных берегов. Небо светлело, и из мрака выступали скалистые утесы. Она шла к озерку, оставив Лулу спать в шалаше, и мыла тело, лицо и голову, а потом молилась, обратившись лицом на восток. После молитвы девушка разжигала костер из собранных Саади сухих веток и бросала в котелок белый козлобородник, дикую морковь и другие терпкие горькие коренья, названий которых не знала. Они разводили огонь только на рассвете — Саади уверял, что его не заметят с самолета. Из-за тумана Неджме начинало казаться, что война, должно быть, закончилась и все, кто был в лагерях в Тукраме и Нур-Шамсе, погибли, а солдаты вернулись по домам.
Напоив Лулу молоком, Неджма устраивалась в тени тамариска и смотрела на воду: она давно не чувствовала такого покоя в душе и мира вокруг. Прикрыв глаза, Неджма вспоминала, как плещется море у скал, как кричат чайки, сопровождая к пристани рыбацкие лодки.
Саади уходил на поиски пропитания. Босой, одетый в шерстяную тунику, с белым, скрывающим лицо и волосы покрывалом на голове, он карабкался по каменистым холмам, чтобы набрать кореньев и миртовых ягод. Однажды он нашел в ветвях акации похожий на маленькое солнце улей, выкурил пчел, влез на дерево и забрал соты. Неджма насладилась густым, с привкусом воска, медом, и даже Лула пососала соты.
Каждый день их жизни от рассвета до заката был соткан из монотонного шума реки, криков и плача Лулы и нежного блеяния козы с козленком. Саади называл Неджму «жена моя» — и первый весело смеялся. Больше всего она любила вечера, когда Саади, совершив вечерний намаз, садился рядом и они разговаривали, а Лула тихо спала. Казалось, что в мире совсем не осталось людей и они — первые, а может, последние, но это не имело никакого значения. В сером небе появлялись летучие мыши, они кружили над водой, охотясь на комаров. Саади и Неджма по очереди пили парное молоко из миски. В небе, в прогале между холмами, сверкали звезды, прохладный ночной ветерок шумел в листве тамариска.
Когда становилось по-настоящему холодно, Саади нежно склонялся к лицу Неджмы, и она вкушала его жизненную силу. В это мгновение их охватывала такая пылкая страсть, что Неджме казалось, будто она всегда жила лишь для того, чтобы ощутить, как их тела становятся единым целым, как смешиваются дыхание и пот и все вокруг исчезает. Потом усталость брала свое, и она погружалась в сон, а Саади тихим голосом читал ей стихи или пел песню о родной долине, об отце, матери, братьях и стадах, которые они водили на водопой к большой реке. Он пел для нее и для себя, а потом заворачивался в плащ и тоже засыпал.
Однажды ночью их разбудил звук шагов: по берегу реки к озерку двигались тени. Саади напрягся, готовый защищать их жизни, но тут они услышали детский плач. Это оказались беженцы, они тоже шли по ночам и прятались днем. На рассвете Неджма отправилась к реке, неся Лулу в покрывале. Женщины с детьми бежали из лагерей в Аттиле, Тулькарме, Калансу или из близлежащих городов — Яффы, Мухалида и Тантуры. Они рассказывали ужасные вещи о разрушенных, сожженных домах, убитых животных, арестованных или скрывшихся в горах мужчинах и женщинах, шагающих по дорогам с детьми на руках и свертками с едой на головах. Некоторым повезло уехать на грузовике в Ирак. Солдаты были повсюду. Они разъезжали по дорогам на броневиках, направляясь в Эль-Куд и дальше, к соленому озеру.
Старухи причитали, называя по именам погибших сыновей, и с укором спрашивали Саади: «Почему ты не воюешь? Почему не взял автомат и как трус бежишь вместе с женщинами?» Он не отвечал, а потом они увидели Неджму с ребенком на руках и отстали от него. Их одолело любопытство. «Это твой сын?» — «Дочь, — солгала Неджма. — Я назвала ее Лула, что значит „первый раз“». Женщины разразились смехом. «Значит, ты зачала, когда впервые легла с ним!»
Саади сказал, что им нужно уйти: теперь здесь появятся и другие люди и солдаты всех заберут. Он говорил очень спокойно, даже буднично, потому что привык кочевать. С самого детства он только и делал, что собирал свои жалкие пожитки и уходил в пустыню пасти стадо. Но Неджма с тоской огляделась вокруг. Здесь она жила, не думая о войне. Как когда-то давно, за стенами Акки, где смотрела на море и не думала о будущем.
Они отправились в путь на рассвете, гоня перед собой козу с козленком, и поднимались вверх по долине, где река прозрачным потоком текла по валунам. Однажды утром — они были на вершине горы недалеко от Хауары — Саади показал Неджме зеленую тень у горизонта. «Это великая река Гхор».
Чтобы обогнуть скалы, они свернули на юг, к Яссуфу, Лублану, Джиджилии, а потом снова пошли на восток, на Междель. Саади с тревогой смотрел на огромную долину. В воздухе стояла пыль. «Солдаты уже там». Неджма никого и ничего не видела. У нее гноились глаза, она так устала, что засыпáла прямо на земле и даже не слышала, как плачет ребенок.
Они переночевали в развалинах Самры. Проснувшись поутру, Саади обнаружил, что козленок умер. Коза стояла рядом и толкала сына рогами, не понимая, почему тот не поднимается. Саади выкопал в земле яму, похоронил козленка и сложил на могиле пирамиду из камней, чтобы бродячие псы не смогли ее раскопать. Потом он подоил козу, но из растрескавшихся сосков вытекло совсем мало молока пополам с кровью.
Вечером они вышли к долине. Река мутным потоком текла между старыми деревьями. Берега были истоптаны тысячами ног, изуродованы гусеницами танков, загажены, завалены мусором и старыми покрышками.
Они направились к границе, на юг, к Аль-Рихе и в сумерках нагнали других беженцев. Худые, дочерна загорелые, босоногие и оборванные мужчины из Аммана рассказали им о лагерях, где людей губили голод и лихорадка. Детей умирало так много, что их даже не хоронили, а просто бросали тела в пересохшие каналы. Те, у кого оставались силы, уходили на север в надежде добраться до «белой» страны — Ливана или до Дамаска.
Перед наступлением темноты Саади и Неджма перешли на другой берег реки по мосту, который охраняли солдаты короля Абдаллы. Они провели там всю ночь. От земли исходил такой жар, словно в ее глубинах горел огонь. На рассвете Неджма впервые в жизни увидела море Лота — огромное соленое озеро. От воды к скалам плыли странные голубовато-белые облачка. У кромки берега, там, куда выплескивались волны, колыхалась на ветру желтая пена. Саади указал на окутанные туманной дымкой горы на юге. «Это Аль-Муджиб, долина моего детства». Его одежда превратилась в лохмотья, босые ноги были изранены камнями, лицо под белым покрывалом высохло и почернело. Он взглянул на Неджму, державшую на руках Лулу. Девочка хныкала и искала губами грудь. «Мы никогда не доберемся до Аль-Муджиба. Не увидим дворцов дженунов. Наверно, они тоже исчезли». Голос Саади был совершенно спокоен, но слезы проложили дорожки на его щеках и намочили край посеревшего от пыли покрывала.