Страница 38 из 121
ЖИЗНЬ *
У двух проституток сидят гимназисты: Дудиленко, Барсов и Блок. На Маше — персидская шаль и монисто, На Даше — боа и платок. Оплыли железнодорожные свечи. Увлекшись азартным банчком, Склоненные головы, шеи и плечи Следят за чужим пятачком. Играют без шулерства. Хочется люто Порой игроку сплутовать. Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута Засунут силком под кровать. Лежи, как в берлоге, и с завистью острой Следи за игрой и вздыхай,— А там на заманчивой скатерти пестрой Баранки, и карты, и чай… Темнеют уютными складками платья. Две девичьих русых косы. Как будто без взрослых здесь сестры и братья В тиши коротают часы. Да только по стенкам висят офицеры… Не много ли их для сестер? На смятой подушке бутылка мадеры, И страшно затоптан ковер. Стук в двери. «Ну, други, простите, к нам гости!» Дудиленко, Барсов и Блок Встают, торопясь, и без желчи и злости Уходят готовить урок. <1910>ЛОШАДИ *
Четыре кавалера Дежурят возле сквера, Но Вера не идет. Друзья от скуки судят Бока ее и груди, Ресницы и живот. «Невредная блондинка!» «Н-дас, девочка с начинкой…» «Жаль только не того-с!» «Шалишь, а та интрижка С двоюродным братишкой?» «Ну это, брат, вопрос». Вдали мелькнула Вера. Четыре кавалера С изяществом стрекоз Галантно подлетели И сразу прямо к цели: «Как спали, хорошо-с?» «А к вам, ха-ха, в окошко Стучалась ночью кошка…» «С усами… ха-ха-ха!» Краснеет Вера густо И шепчет: «Будь вам пусто! Какая чепуха…» Подходит пятый лихо И спрашивает тихо: «Ну, как дела, друзья?» Смеясь шепнул четвертый: «Морочит хуже черта — Пока еще нельзя». «Смотри… Скрывать негоже! Я в очереди тоже…» «Само собой, мой друг». Пять форменных фуражек И десять глупых ляжек Замкнули Веру в круг. <1910>ИЗ ГИМНАЗИЧЕСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ *
Пансионеры дремлют у стены (Их место — только злость и зависть прочим). Стена — спасенье гимназической спины — Приткнулся, и часы уже короче. Но остальным, увы, как тяжело: Переминаются, вздыхают, как тюлени, И, чтоб немножко тело отошло, Становятся громоздко на колени. Инспектор в центре. Левый глаз устал — Косится правым. Некогда молиться! Заметить надо тех, кто слишком вял, И тех, кто не успел еще явиться. На цыпочках к нему спешит с мольбой Взволнованный малыш-приготовишка. (Ужели Смайльс не властен над тобой?!) «Позвольте выйти!» Бедная мартышка… Лишь за порог — все громче и скорей По коридору побежал вприпрыжку. И злится надзиратель у дверей, Его фамилию записывая в книжку. На правом клиросе серебряный тенор Солирует, как звонкий вешний ветер. Альты за нотами, чтоб не увидел хор, Поспешно пожирают «Gala Peter». Но гимназистки молятся до слез Под желчным оком красной классной дамы, Изящные, как купы белых роз, Несложные и нежные, как гаммы. Порой лишь быстрый и лукавый глаз Перемигнется с миловидным басом: И рявкнет яростней воспламененный бас, Условленным томим до боли часом. Директор — бритый дряхленький Кащей, На левом клиросе увлекся разговором. В косые нити солнечных лучей Вплыл сизый дым и плавится над хором. Усталость дует ласково в глаза. Хор все торопится — скорей, скорей, скорее… Кружатся стены, пол и образа, И грузные слоны сидят на шее. <1910>ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ *
А. И. Куприну
Из-за забора вылезла луна И нагло села на крутую крышу. С надеждой, верой и любовью слышу, Как запирают ставни у окна. Луна! О томный шорох темных тополей, И спелых груш наивно-детский запах! Любовь сжимает сердце в цепких лапах, И яблони смеются вдоль аллей. Смелей! Ты там, как мышь, притихла в тишине? Но взвизгнет дверь пустынного балкона, Белея и шумя волнами балахона, Ты проскользнешь, как бабочка, ко мне. В огне… Да — дверь поет. Дождался наконец. А, впрочем, хрип, и кашель, и сморканье, И толстых ног чужие очертанья, Все говорит, что это твой отец. Конец. О носорог! Он смотрит на луну, Скребет бока, живот и поясницу, И, придавив до плача половицу, Икотой нарушает тишину. Ну-ну… Потом в туфлях спустился в сонный сад, В аллее яблоки опавшие сбирает, Их с чавканьем и хрустом пожирает И в тьму вперяет близорукий взгляд. Назад! К стволу с отчаяньем и гневом я приник. Застыл. Молчу. А в сердце кастаньеты… Ты спишь, любимая? Конечно, нет ответа, И не уходит медленный старик — Привык! Мечтает… Гад! Садится на скамью… Вокруг забор, а на заборе пики. Ужель застряну и в бессильном крике Свою любовь и злобу изолью?! Плюю… Луна струит серебряную пыль. Светло. Прости!.. В тоске пе-ре-ле-за-ю, Твои глаза заочно ло-бы-за-ю И… с тррреском рву штанину о костыль. Рахиль! Как мамонт бешеный, влачился я, хромой, На улицах луна и кружево каштанов… Будь проклята любовь вблизи отцов тиранов! Кто утолит сегодня голод мой? Домой!..……………….. <1910> вернутьсявернутьсявернутьсявернуться