Страница 22 из 137
«Когда, как бес…» *
Когда, как бес, Летишь на санках с гор, И под отвес Сбегает снежный бор, И плещет шарф над сильною рукой,— Не упрекай за то, что я такой! Из детства вновь Бегут к глазам лучи… Проснулась кровь, В душе поют ключи, Под каблуком взлетает с визгом снег,— Благословен мальчишеский разбег! Но обернись: Усталый и немой Всползаю ввысь, Закованный зимой… За легкий миг — плачу глухой тоской. Не упрекай за то, что я такой. <1923>Корчевка *
Хочешь сказку? Нынче днем Я бродил в лесу по склонам, Видел яркий мох под пнем И лужок в пуху зеленом. На холмах — январский снег, А в бору трава живая! Вглубь стремя веселый бег, Нить журчала ключевая… По шоссе везли дрова, Кони были шире печки. В небе стыла синева И волнистые колечки. Возле бора средь камней Люди молча, шаг за шагом, Обошли вкруг старых пней — И исчезли за оврагом… Гулко рявкнул динамит: Сноп земли поднялся с пнями… Словно тысячи копыт В медь ударили над нами!.. Я смотрел: здесь будет Новь, Труд упорный вспашет поле — И под темным бором вновь Зашумят хлеба на воле. <1923> ГарцВ старом Ганновере *
В грудь домов вплывает речка гулко, В лабиринте тесном и чужом Улочка кружит сквозь переулки, И этаж навис над этажом. Карлики ль настроили домишек? Мыши ль грызли узкие ходы? Черепицы острогранных вышек Тянут к небу четкие ряды. А вода бежит волнистой ртутью, Хлещет-плещет тускло-серой мутью, Мостики игрушечные спят, Стены дышат сыростью и жутью, Догорает красный виноград. Вместе с сумерками тихо В переулок проскользни: Дня нелепая шумиха Сгинет в дремлющей тени… Тускло блещет позолота Над харчевней расписной, У крутого поворота Вязь пословицы резной. Переплеты балок черных, Соты окон — вверх до крыш, А внизу, в огнях узорных, Засияли стекла ниш,— Лавки — лакомее тортов: Маски, скрипки, парики, Груды кремовых ботфортов И слоновые клыки… Череп, ломаная цитра, Кант, оптический набор… Как готическая митра, В синей мгле встает собор: У церковных стен застывших — Лютер, с поднятой рукой, Будит пафос дней уплывших Перед площадью глухой… Друга нет — он на другой планете, В сумасшедшей, горестной Москве… Мы бы здесь вдвоем теперь, как дети, Рыскали в вечерней синеве. В «Золотой Олень» вошли бы чинно, Заказали сыра и вина, И молчали б с ним под треск камина У цветного, узкого окна… Но вода бежит волнистой ртутью, Хлещет-плещет тускло-серой мутью. Мостики игрушечные спят. Стены дышат сыростью и жутью. Друга нет — и нет путей назад. 1922Глушь *
Городок, как сон средневековый: Красных кровель резкие края, В раме улиц — даль, поля, коровы И речонки синяя струя… А октябрьский ветер реет-свищет, Завивает плащ вокруг плеча. И тоска чего-то жадно ищет Средь уютных складок кирпича. Целый день брожу неутомимо По горбатой старой мостовой. Строй домишек проплывает мимо. Фонари кивают головой. На порогах радостные дети. За дверями мир и тишина. Пышный плющ вдоль стен раскинул сети. Сверху девушка смеется из окна… За углом скелет пустого храма: Кирпичи и палка с петухом. Дремлет сад — цветная панорама, Сонно бродят гуси с пастухом. Прохожу вдоль старого погоста. Спят кресты, краснеет виноград. Жили долго — медленно и просто — Внуки их во всех дворах шумят… вернутьсявернутьсявернутьсявернуться