Третья тропа

Клим открыл один из них.

— Здесь найдешь всю химию и бумагу, а воду принесешь в ведрах из речки… Когда кончишь — закроешь все, а ключи повесишь на щит у входа в мастерскую.

Клим сходил на Третью Тропу и предупредил Сергея Лагутина, что разрешил Вовке проявить и отпечатать снимки. Комиссара удивило, что в первом отделении работают не все, но он не вмешался, а Сергей ни на кого не пожаловался.

Возвращаясь на штабную поляну, Клим услышал веселый перезвон пустых ведер. Вовка Самоварик бежал к речке за водой, но не по просеке, а по кустам. Видно, не хотел встречаться со своим грозным командиром отделения. Вовка и назад, с полными ведрами, пробирался сквозь кусты. Он слышал саксофонное завывание магнитофона и голос Славки Мощагина:

— Заведи что-нибудь повеселей — скоро въезжать будем!

Магнитофон захлебнулся. Чуть позже по лесу понеслась лихая дробь ударных инструментов. Богдан приветствовал этой записью окончание работ. Осталось только внести в палатку и расставить тумбочки.

— Все! — Славка Мощагин откинул и закрепил полы палатки. — Заходите! Любуйтесь!

Это относилось к тем, кто не участвовал в работе.

Гришка Распутя не двинулся с места, а Забудкин вскочил с пенька. Встал и Богдан.

— Подождите! — крикнул Фимка.

Вдвоем с Димкой они торжественно подняли, вынесли на самое видное место и воткнули в землю свое сооружение. Это был искусно сделанный лук. В натянутую тетиву упиралась широкая, плоская стрела, готовая сорваться и устремиться вдоль просеки к речке. На стреле четкими крупными буквами было написано «Третья Тропа».

Указатель понравился всем, даже Сергею Лагутину. Он и сейчас был против самого названия, но все остальное заставило его без прежней неприязни посмотреть на Фимку и Димку.

— Красиво сработали!.. Название, конечно, не то, но это уж не ваша вина.

— Я лично, — веско произнес Богдан, — одобряю все, включая и название.

— А тебя, между прочим, не спрашивают! — Сергей неохотно повернулся к нему. — И учти — у меня в отделении голосования не будет!.. Кто хочет посмотреть палатку — за мной!

Теперь уже все, кроме Распути, пошли за Сергеем к палатке. Первым нырнул в нее Забудкин. У Сергея глаза сошлись к переносице, когда он увидел, как этот просидевший весь день на пеньке слизняк завалился в обтрепанных брюках и пыльных ботинках в чистенькую опрятную кровать, стоявшую у задней стенки.

Без слов, задохнувшись от негодования, Сергей деревянно дошагал до кровати. Вид у него был такой, что Забудкин, вцепившись пальцами в одеяло, заверещал:

— Моя!.. Это моя!.. У двери сыро и холодно!.. Косточки ноют.

Сергей взял его за шиворот, оторвал от кровати, крутанул и швырнул к выходу. Опрокидывая стулья, Забудкин пролетел мимо стола и вывалился бы из палатки, если бы сержант не успел перехватить его. Мальчишка прижался к нему, а Кульбеда заговорил неторопливо, спокойно и не так уж складно, но по-чему-то слушали его внимательно, не прерывая. Сначала он похвалил Сергея:

— Силен у вас командир!.. Ох и силен — ничего не скажешь!.. У нас в деревне тоже силач был — подковы гнул, хоть правой, хоть левой… Всякое ему подсовывали. Жиманет пальцами — и в крошку!.. Кто-то под спор ему стакан сунул… Он и его — аж стекла брызнули. А один осколок насквозь через ладонь вышел… Зажило быстро. Только пальцы не те стали, не железные.

Всякие были и небылицы про силачей, запросто сгибавших подкову, слышали или читали все. И не содержанием немудреного, назидательного рассказа подействовал на ребят Кульбеда, а голосом, что ли, — мирным, домашним, своим искренним желанием дружбы и добра.

Забудкин всхлипнул, потерся, как котенок, носом о гимнастерку сержанта и, осмелев, с упреком сказал Сергею:

— Обижаешь!.. А кого обижаешь?..

— Ты бы не лез в сапогах на кровать! — виновато ответил Сергей. — И вообще — вперед работать надо, а потом место себе выбирать!

— Ты так бы и объяснил ему! — посоветовал Славка Мощагин. — Без рук!

На штабной поляне запел горн. Кульбеда взглянул на часы.

— Ужин.

Сергей обрадовался — этот сигнал прервал неприятный разговор.

— Отделение — станови-ись! — крикнул он и заспешил из палатки.

Мальчишки потянулись за ним. Забудкин остался, нерешительно поглядывая то на выход, то на койку, которую он выбрал для себя. Кульбеда взял его за плечи, повернул лицом к выходу и, как сына, шлепнул сзади по мягкому месту.

— Иди, иди! Не откалывайся!

В палатке остались Кульбеда и помрачневший после горна Славка.

— Ты, значит, так, — сказал сержант, отлично понимая муки командира взвода. — Ты, когда выйдешь, не торопись, посмотри, все ли построились отделения… Они построятся! Не волнуйся!.. Вот тогда и скомандуй: «Второе, третье, четвертое отделения — смирно! Бего-ом марш!..» Когда они станут подбегать к первому отделению, не прозевай, дай команду: «Стой!» И получится у тебя колонна по четыре в ряд. Только командуй от сердца, без спешки, громко! Голос командира — он до пяток пронять должен! И не страхом! Страх нагонять — слабость разводить… Ты голосом душу у людей взбодри, силу в них вдохни, веру в твою команду!

Они вдвоем вышли из палатки. Сергей Лагутин выравнивал свое отделение. Впереди каланчой возвышался Гришка Распутя. Сигнал на ужин заставил его встать из-под ели без командирского напоминания. Кульбеда прошел мимо него, негромко, но так, чтобы Гришка услышал, произнес:

— Богатырь!

Распутя глянул на него сверху вниз, выпрямился и стал еще выше.

На просеке около своих палаток заканчивали построение три других отделения. Славка Мощагин подышал глубоко, как перед броском в воду, и по Третьей Тропе понеслась его первая, не очень уверенная, но громкая команда:

— Второе, третье, четвертое отделения!.. Смирно!..

Вечерний звон

К хорошему привыкают быстро. Никого уже не удивил вкусный ужин. И Гришка Распутя, как должное, принял от Наты добавку, которую она принесла, не дожидаясь, когда он вопросительно взглянет на раздаточное окно.

— Еще кому? — спросила она и снова, как в обед, лучисто посмотрела на Богдана.

Тот демонстративно отодвинул от себя тарелку с недоеденным картофельным пюре. Внимание девчонки раздражало его.

Вовка Самоварик на ужин не явился. Клим заметил пустое место за столом и посмотрел на мастерскую. Шторы на окнах фотолаборатории были спущены. Комиссар еще раз предупредил Сергея, чтобы тот не считал Вовку в самовольной отлучке, а повариху попросил оставить одну порцию для опоздавшего.

После ужина Сергей довел свое отделение до палатки, повернул строй лицом к ней и скомандовал:

— Все, кто работал со мной, — забрать личные вещи и занять места! Остальные — принимайтесь за вторую палатку. Как ее ставить — видели! До отбоя — три часа. Успеете, если поднажмете.

— Видели, но еще не усвоили. Трудно очень! — Богдан придурковато поскреб в затылке. — Вы бы нам повторили, товарищ командир!

Сергей помолчал, чтобы не начинать перебранку.

— А нам, — обиженно начал Фимка, — нам указатель не зачтется? Даром мы его…

— Могу объявить благодарность! — не дослушав, сказал Сергей. — А палатку вам ставить все-таки придется. И тому фотолюбителю, — он посмотрел в сторону штабной поляны, — тоже!.. Все!.. Р-разойдись!

Шуруп и четверо других мальчишек, которых Богдан называл шурупчиками, весело бросились к своим рюкзакам и чемоданам, расхватали их и помчались к палатке. Каждый спешил занять место получше, поудобнее. Презрительно прищурясь, Богдан проводил их холодным взглядом, не обещавшим ничего доброго. Он надеялся, что кто-нибудь из них предложит ему свое место.

— Щенки!

Богдан плюнул под ноги, беспечно засунул руки в карманы и пошел на свою лужайку. Фимка с Димкой вытащили ножи и полезли зачем-то в самую гущу кустов. Гришка Распутя преспокойно улегся под елью. Забудкин затравленно порыскал глазами по просеке и, заметив, что сержант Кульбеда и Славка Мощагин собираются натягивать для себя маленькую палатку, успокоился. «Куру в обед дали, а уж койку — обязательно дадут!» — подумал он и поплелся к пеньку.