Страница 23 из 33
Замир хитро улыбнулся и чувственно тряхнул волосами. Умберта покраснела. Странно, но в их отношениях царила нежная стыдливость.
Продолжая рассказ, Замир то проглатывал, то невнятно бормотал какие-то слова, а другие, как будто специально, соблазнительно растягивал:
— К несчастью, как-то раз морской окунь попался на удочку. Дернув хвостом, он сумел освободиться, но крючок вырвал из его жабр драгоценный рожок. Лишенный украшения, окунь понуро вернулся в свою стаю, а рожок попал в руки бедному мальчику, который, увидев его, горько заплакал. Он хотел поймать рыбу себе на обед, а вместо этого поймал бесполезный кусок коралла. Мальчик в сердцах швырнул его в песок, будто в этом рожке был источник всех его несчастий.
Замир загляделся на Умберту. Небо окрасилось в цвет ее глаз, мир вокруг казался мрачным, таинственно глубоким. Внезапно юношу пронзила дрожь, на мгновение он потерял связь с реальностью, губы онемели от слабости. Молекулы цианистой соли расставляли в крови свои ловушки. Он тут же пришел в себя и решил, что любовь на мгновение вскружила ему голову. Как ни в чем не бывало Замир добавил:
— Герои наших историй всегда голодают, не знают, как дожить до вечера.
Представив себе безрадостное детство Замира, Умберта грустно покачала головой, но юноша, чуть бледный в неверном свете луны, сверкнул белозубой улыбкой и продолжил рассказ:
— Красный рожок долго пролежал в песке, пока его не подобрала одна бедная, голодная девочка. Она повесила рожок на шею, и с тех пор удача никогда ее не оставляла.
Девочка стала самой богатой и известной женщиной Иордании, принцессой Джанир. Этот красный рожок я получил из ее рук. Однажды она приехала с визитом в Петру, мой родной город, и среди множества бедных и отчаявшихся детишек выбрала меня. С того дня удача всегда со мной. Наше с тобой знакомство — тоже заслуга принцессы.
Силуэт Замира, окрашенный в золотистые и пурпурные тона, вырисовывался на горизонте. Тихим, дрожащим от любви голосом Умберта прошептала:
— Какая чудная история… Это правда?
— Правда, как все сказки, что становятся былью.
Умберта зажмурилась от восторга. Романтические чувства переполняли ее, она подумала, что когда-нибудь расскажет эту историю их детям. Однако представлять себя женой и матерью детей Замира было достаточно самонадеянно, и Умберта предпочла наслаждаться моментом. Ночь пьянила, обволакивала, как будто приглашая отпраздновать их встречу. В темноте Умберта повела Замира в березовую рощу, где не раз оставалась наедине сама с собой в сени легких, стремящихся в небо ветвей. Они растянулись под березами, утопая в серебристых лучах маленькой луны.
Замир старался вобрать в себя терпкий, хвойный запах Умберты; Умберта пыталась уловить песчаный отблеск в глазах Замира. Наслаждение было сдержанным, как будто они выполняли некий торжественный обряд. На пике удовольствия их души, приплясывая, поднялись в небо, к облакам, и дождем опали на ветви баобаба. Всю оставшуюся ночь его листья сверкали, но великан, нечуткий к подобным нежностям, все время шелестел, пытаясь стряхнуть с себя романтические излишки.
До зари, пока солнце не победило ночь, они проспали в комнате Умберты. Прихотливыми мазками художника утренний свет ласкал мускулистый оливковый торс Замира, напряженный, как у модели на съемках рекламного ролика. Умберта таяла от его близости, как будто он был ее собственным творением. От женской груди не осталось и следа, только длинные черные волосы раздражали, напоминали ей о прежнем Замире, который принадлежал Руджери. Повинуясь внезапному порыву, Умберта схватила ножницы, и клочки волос полетели на розовый шелк простыни.
Сквозь дремоту Замир понял, что происходит, но не стал мешать Умберте. Когда она отстригла последние пряди, юноша совсем проснулся, но подойти к зеркалу не было сил. Весь опухший, он чувствовал себя отвратительно. На шее, которую теперь не прикрывали волосы, Умберта обнаружила красную сыпь. В тревоге она подняла Замира с постели, но от слабости он даже не мог стоять на ногах, тяжело дышал и вскоре потерял сознание.
В больнице Замира долго и тщательно осматривал профессор Маркуччи. Возможность отравления цианидом даже не пришла доктору в голову, и свой вывод он построил на основе анализа на аллергены. Он указал на припухлость на руке Замира:
— Это признак аллергии на березу, одной из самых коварных. Вам нужно пройти курс лечения антигистаминными препаратами и как можно дальше держаться от этих деревьев. Анафилактический шок может иметь серьезные последствия.
Умберта сразу подумала о роще, где они провели ночь. Как же березы, нежные и деликатные, могли стать ядом? Неужели они могли нанести вред ее Замиру? Оказалось, что деревья, которым она всегда полностью доверяла, подобно некоторым видам гримов, таят в себе большую опасность.
По дороге из больницы, в автомобиле, вывернув из очередного поворота, Умберта внезапно посерьезнела. Больше всего на свете ее сейчас волновало здоровье Замира.
— Профессор сказал, что тебе нужно держаться подальше от берез. Да и работать на куполе может быть опасно. Может, устроим небольшие каникулы? — с надеждой в голосе спросила она.
Замир, хотя и несколько вялый после укола антигистаминного препарата, отреагировал немедленно и очень резко, впервые посмотрев на девушку диким, звериным взглядом:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Было бы лучше отправиться вместе в путешествие. Эти деревья могут тебе еще сильнее навредить, а я этого не хочу.
— Я бы не оставил площадку даже под страхом смерти. Мои чувства к тебе — это одно, а работа — совсем другое, не надо их смешивать. Буду пить лекарства, после первого же укола мне стало лучше. Из-за какой-то дурацкой аллергии я должен все бросить? — сухо и жестко ответил Замир.
Столь бурная реакция Замира расстроила Умберту. Говорить больше было не о чем, и, нахмурившись, она молча продолжала рулить по направлению к вилле. Грузовик, груженный сеном, никак не уступал дорогу. Умберта нервно посигналила, пошла на обгон, и клочок, сена упал на ветровое стекло. Замир тут же попытался снять напряжение:
— У меня на родине говорят, что сено приносит удачу. Если на тебя падает сено — это к счастью. Надо радоваться каждому моменту в жизни. Смотри: чудесная погода, солнце, сено, я чувствую себя гораздо лучше. А мы думаем о каких-то болезнях. — Сказав это, юноша провел рукой по волосам Умберты.
Умберта улыбнулась, закрыла окошки, поскольку дорога шла как раз мимо березовой рощи. Замир действительно выглядел лучше, разговорился, повеселел. Чмокнув Умберту в щеку, он вернулся на строительную площадку.
От мысли, что к назначенному на четвертое сентября шоу первенец может еще не родиться, Тициана места себе не находила. Она часами лежала на кровати, отмечая каждое движение сына, и зачастую ни с того ни с сего подзывала Манлио с восторженными возгласами:
— Слышишь, как он пинается? А сейчас головкой крутит. По-моему, он бодрый, живенький, а никакой не ленивый, как сказал этот идиот Серристори. Если я правильно подсчитала, все случится двадцать пятого августа. Совершенно непонятно, почему он должен родиться позже, как ты считаешь?
Манлио не знал, что ответить. Конечно, когда назначали дату праздника, никто не подумал о возможной задержке. Тициана всматривалась в глаза мужа, чтобы найти подтверждение своим словам, но сомнение, которое плескалось в них, только еще больше ее расстраивало. В каком-то справочнике она вычитала, что гимнастика помогает ускорить роды, и теперь посвящала все свое время бесконечным упражнениям. Во время этих сеансов на спину Тицианы каждый раз усаживалась муха, чтобы насладиться получасовым впрыскиванием чистого адреналина. Она бесстрашно отдавалась смертельно опасной игре, кубарем скатываясь вниз по спине, потом усаживалась на пружинящую поверхность груди, все больше раздувавшейся от молока, наконец, опьяненная восторгом, планировала на ноги, ритмично взбивающие воздух. Однажды вечером муха, оторопев от сотен фигур высшего пилотажа, в изнеможении присела в лужицу пота на шее, и неожиданный переход Тицианы к упражнениям для пресса застал ее врасплох. Раздавленная о коврик, муха погибла, счастливо улыбаясь, как тот, кто всегда черпал жизнь полной ложкой.