Посылка

— Ну, наверное, я все равно позавтракаю,— сказал он и развернулся, чтобы отец не успел возразить.

— Да... Лэсли.

Лэс повернулся обратно.

— Надеюсь, ты не забыл захватить свои часы,— сказал отец.— Я сегодня же отнесу их к часовщику и найду приличное... приличное стекло вместо того, что разбилось.

— Папа, это просто старые часы,— сказал Лэс.— Они не стоят ни гроша.

Отец медленно покивал, выставив перед собой дрожащую руку, словно отгораживаясь от аргументов.

— Тем не менее,— проговорил он медленно,— я собирался...

— Хорошо, папа, хорошо. Я оставлю их на кухонном столе.

Отец замолк и секунду смотрел на него пустым взглядом. Затем, словно подчиняясь порыву, а вовсе не потому, что успел о них позабыть, он снова склонился над ботинками.

Лэс постоял секунду, глядя на седые волосы отца, на худые дрожащие пальцы. После чего вышел.

Часы все еще лежали в столовой. Лэс взял их и отнес на кухонный стол. Старик, должно быть, напоминал себе о часах всю ночь, подумал он. Иначе он ни за что бы о них не вспомнил.

Лэс налил свежей воды в кофеварку и нажал несколько кнопок, заказав две порции яичницы с беконом. Потом налил два стакана апельсинового сока и сел за стол.

Примерно через пятнадцать минут пришел отец, в темно-синем костюме, в тщательно начищенных ботинках, с наманикюренными ногтями, со старательно уложенными волосами. Он выглядел очень опрятным и очень старым, когда подошел к кофеварке и заглянул внутрь.

— Сядь, папа,— сказал Лэс.— Я тебе налью.

— Я сам могу,— сказал отец.— Сиди, где сидишь.

Лэс сумел улыбнуться.

— Я готовлю нам яичницу с беконом,— сказал он.

— Я не голоден,— отозвался отец.

— Но тебе нужно позавтракать как следует, папа.

— Я никогда не завтракаю плотно,— сказал отец чопорно, все еще глядя на кофейник.— Не верю в пользу обильного завтрака. Только желудок перегружать.

Лэс на секунду закрыл глаза, и у него на лице появилось выражение безнадежного отчаяния. «Ну, какого черта я вставал? — потерянно спрашивал он себя.— Мы только и делаем, что спорим».

Нет. Он почувствовал, как весь напрягается. Нет, он должен быть бодрым во что бы то ни стало.

— Хорошо спал, папа? — спросил он.

— Конечно хорошо,— ответил отец.— Я всегда прекрасно сплю. Прекрасно. Неужели ты думал, что я не усну из-за...

Он внезапно замолк и с обвиняющим видом повернулся к Лэсу.

— А где те часы? — требовательно спросил он.

Лэс устало вздохнул и протянул ему часы. Отец подошел подпрыгивающей походкой, забрал часы, мгновение посмотрел на них, поджав старческие губы.

— Паршивая работа,— сказал он.— Паршивая.— Он осторожно убрал часы во внутренний карман пиджака.— Подыщу тебе приличное стекло,— пробормотал он.— Такое, которое не разобьется.

Лэс кивнул.

— Отлично, пап.

Кофе был готов, и Том налил им по чашке. Лэс встал и выключил электрогриль. Он тоже уже не хотел яичницы с беконом.

Он сидел за столом напротив сурово смотрящего отца и ощущал, как горячий кофе струйками вливается в горло. Вкус был чудовищный, но в это утро не нашлось бы ничего, что показалось бы ему вкусным.

— Во сколько ты должен быть там, папа? — спросил он, чтобы нарушить молчание.

— В девять часов,— ответил Том.

— Ты точно не хочешь, чтобы я тебя отвез?

— Нет-нет, не хочу,— сказал отец так, словно пытался сохранять терпение в разговоре с надоедливым ребенком.— И на метро прекрасно доеду. У меня останется еще полно времени.

— Хорошо, папа,— сказал Лэс, уткнувшись взглядом в чашку.

Должно же быть что-то такое, что он мог бы сказать, думал он, но в голову ничего не приходило. Молчание висело над ними долгие минуты, пока Том пил черный кофе медленными, размеренными глотками.

Лэс нервно облизнул губы, потом спрятался за своей чашкой, чтобы не было видно, как они дрожат. Говорить, думал он, говорить, говорить, о машинах и эскалаторах в метро, о времени экзамена, когда оба они ни на миг не забывают, что сегодня Тому могут вынести смертный приговор.

Он уже жалел, что встал. Лучше было проснуться и узнать, что отец уже ушел. Он хотел, чтобы все случилось именно так — раз и навсегда. Он хотел проснуться однажды утром и обнаружить, что комната отца пуста, оба костюма исчезли, черные ботинки исчезли, рабочая одежда исчезла, носовые платки, носки, подтяжки, бритвенный прибор — все эти безмолвные свидетели его жизни исчезли.

Но так быть не может. После того как Том провалит тест, пройдет еще несколько недель, прежде чем придет официальное письмо с назначенной датой, а потом еще неделя или чуть больше, прежде чем он отправится на прием к врачу. Начнется чудовищно медленный процесс сборов, уничтожения или раздачи пожитков, процедура трапез, трапез и трапез за общим столом, разговоров, последнего обеда, долгая поездка до государственного центра, молчаливый подъем, жужжание лифта...

Боже мой!

Он понял, что его неудержимо трясет, и на миг испугался, что сейчас расплачется.

Затем он поднял глаза, когда отец встал со стула.

— Мне пора,— сказал Том.

Взгляд Лэса метнулся к настенным часам.

— Но сейчас только без четверти семь,— произнес он натянуто.— Дорога ведь займет не больше...

— Люблю приезжать заранее,— твердо сказал отец.— Всегда не любил опаздывать.

— Но, господи, папа, до города самое большее час езды,— сказал он, ощущая, как в животе что-то жутко ухнуло.

Отец отрицательно покачал головой, и Лэс понял, что он его не расслышал.

— Еще рано, папа,— сказал он громко, и голос его чуть дрогнул.

— Тем не менее,— произнес отец.

— Но ты даже ничего не съел.

— Никогда не завтракаю плотно,— начал он.— Только желудок пере...

Лэс не стал слушать остальное, слова о выработанной за всю жизнь привычке, о том, что это плохо для пищеварения, и все прочее, что обычно говорил отец. Он ощущал, как волны беспощадного ужаса захлестывают его, ему хотелось вскочить и обнять старика, сказать, чтобы он не думал о тесте, потому что тест ничего не значит, потому что они любят его, они всегда будут заботиться о нем.

Но он не мог. Он сидел, окаменев, и с болезненным испугом смотрел на отца. Он не смог даже ничего ответить, когда отец развернулся в дверях кухни и произнес голосом спокойным и бесстрастным, для чего старику пришлось напрячь все остававшиеся силы:

— Увидимся вечером, Лэсли.

Дверь закрылась, и сквозняк, пробежавший по щеке Лэса, заставил похолодеть сердце.

Внезапно он с болезненным стоном сорвался с места и пробежал через кухню. Выскочив из дверей кухни, он увидел, что отец уже выходит из дома.

— Папа!

Том остановился и удивленно обернулся, Лэс прошел через столовую, заметив, что невольно считает шаги: раз, два, три, четыре, пять.

Он остановился перед отцом и выдавил из себя неуверенную улыбку.

— Удачи тебе, папа,— сказал он.— Увидимся... увидимся сегодня вечером.— Он еще хотел сказать: «Я буду молиться за тебя»,— но не смог.

Отец кивнул, всего раз, вежливый кивок джентльмена, выражающего признательность другому джентльмену.

— Спасибо,— сказал отец и развернулся.

Когда дверь закрылась, Лэс вдруг подумал, что она стала непроницаемой стеной, которую его отцу уже никогда не преодолеть.

Из окна Лэс видел, как старик медленно идет по дорожке, сворачивает на тротуар. Он наблюдал, как отец пошел по улице, как он распрямил спину, расправил костлявые плечи и зашагал, прямой и целеустремленный, в серое утро.

Сначала Лэсу показалось, что пошел дождь. Но потом он понял, что дрожащая влага повисла вовсе не на оконном стекле.

Он не смог пойти на работу. Он позвонил и сказал, что болен. Терри отвезла мальчиков в школу, а потом они вместе позавтракали, Лэс помог ей убрать со стола и засунул посуду в посудомоечную машину. Терри ничего не сказала по поводу того, что он остался дома. Она вела себя так, словно это обычное дело.