Посылка

«Холодно»,— подумал он раздраженно и поерзал, чтобы вытащить из-под раздобревшего тела покрывало. По коже бегали мурашки. Он понял, что прислушивается, хотя стояла абсолютная тишина, если не считать его собственного сиплого дыхания. Он неловко повернулся, не понимая, с чего вдруг ему стало так зябко. Наверное, простуда.

Он перекатился на спину и открыл глаза.

За мгновение его тело окоченело, и все звуки намертво застряли в горле.

Склонившись прямо над ним, в воздухе висело белое лицо, дышавшее такой ненавистью, какой он не видел ни разу за всю свою жизнь.

Он лежал, глядя в оцепенелом, неприкрытом ужасе на это лицо.

— Убирайся,— произнесло лицо, и в скрипучем голосе звучала угроза.— Убирайся отсюда. Ты не можешь вернуться.

Прошло много времени после того, как лицо исчезло, а Джонсон так и лежал, едва в силах дышать, руки сжались в кулаки, глаза широко открыты и устремлены в пустоту. Он пытался размышлять, однако стоило вспомнить лицо, и все мысли замерзали в голове.

Он не стал задерживаться. Когда к нему вернулись силы, он встал и сумел выбраться из дому, не привлекая внимания хозяйки. Быстро выехал из городка, весь побелевший, способный думать только о том, что видел.

Самого себя.

Это было лицо его тогдашнего, когда он учился в колледже. Его юная ипостась возненавидела нарушителя, грубо вторгшегося туда, где ему нельзя было оказываться снова. И молодой человек в «Золотом кампусе» тоже был его юношеское «я». И студент, прошедший мимо в кафе кампуса, был он сам. И студент в коридоре, и некто, чье постоянное присутствие он ощущал, бродя по кампусу, некто, ненавидевший его за то, что он вернулся и трогает прошлое,— все это был он сам.

Он больше ни разу не возвращался и никому не рассказывал о том, что произошло. И когда, в крайне редкие моменты, он заговаривал о своих студенческих годах, то всегда делал это, пожимая плечами и цинично усмехаясь, чтобы показать, как мало эти годы значат для него.

Человек-праздник

— Ты опоздаешь,— сказала она.

Он устало откинулся на спинку стула и ответил:

— Да, я знаю.

Они сидели на кухне, завтракали. Дэвид съел очень мало. В основном он пил черный кофе и внимательно смотрел на скатерть. Вся она была покрыта тонкими линиями, казавшимися Дэвиду своеобразными автострадами.

— Ну что? — спросила она.

Он вздрогнул и оторвал глаза от скатерти.

— Да,— сказал он,— все правильно.

— Дэвид! — повторила она.

— Да-да. Я знаю,— ответил он,— я опаздываю.

Он не сердился. На это его уже не хватило бы.

— Ты определенно опоздаешь,— еще раз сказала она, намазывая хлеб маслом, а потом сверху — толстым слоем малинового джема. Она с хрустом откусила и начала жевать.

Дэвид встал, прошел через кухню к двери, повернулся и замер. Он смотрел ей прямо в затылок.

— А почему бы и нет? — опять спросил он.

— Потому что тебе нельзя,— сказала она.— Вот и все.

— Но почему?

— Потому что ты им нужен,— сказала она.— Потому что они тебе хорошо платят и что бы ты еще без них делал. Разве не ясно?

— Но они могли бы найти кого-нибудь.

— Ну хватит, прекрати,— сказала она.— Ты же знаешь, что нет.

— Но почему именно я? — спросил он.

Она не отвечала, жевала свой бутерброд.

— Но, Джин?

— Больше говорить не о чем,— сказала она, продолжая есть. Наконец она повернулась:

— Так ты еще здесь? Сегодня тебе не следовало бы опаздывать.

У Дэвида что-то сжалось внутри.

— Нет,— сказал он,— только не сегодня.

Он вышел из кухни и поднялся наверх. Там почистил зубы, надраил ботинки и надел галстук. Затем вновь спустился вниз, восьми еще не было. Заглянул на кухню.

— Ну, пока,— сказала она.

Джин слегка приподнялась и подставила ему щеку для поцелуя.

— Пока, милый,— сказала она.— Желаю...— И внезапно замолчала.

— ...хорошо поработать? — закончил он.— Спасибо.— Дэвид повернулся.— Сегодня я отлично поработаю.

Вот уже много лет, как он перестал водить машину. По утрам приходил на железнодорожную станцию пешком. Придя на станцию, Дэвид, как обычно, вышел на платформу и стал ждать поезд. Газеты у него не было. Он больше не покупал газет. Ему не нравилось их читать.

— Доброе утро, Гаррет!

Он обернулся и увидел Каултера, который тоже работал в городе. Каултер похлопал его по спине.

— Доброе утро! — ответил Дэвид.

— Как дела? — спросил Каултер.

— Спасибо, нормально.

— Рад слышать. Скорее бы Четвертое, не правда ли? [26]

Дэвид судорожно вздохнул.

— Да знаете ли...— начал он.

— Ну а я собираюсь вывезти все семейство в лес,— продолжал Каултер.— Эти отвратительные фейерверки не для нас. Заберемся в старенький автобус и поедем туда, где их нет.

— Помчитесь,— сказал Дэвид.

— Так точно, сэр,— ответил Каултер.— Как можно дальше.

Это началось само собой. Нет, подумал он: не сейчас. С усилием он заставил это вернуться обратно, в темноту, откуда оно появилось.

— ...ламном деле,— закончил Каултер.

— Что? — переспросил он.

— Да я надеюсь, все идет нормально в вашем рекламном деле.

Дэвид прокашлялся.

— Да, конечно,— ответил он.— Все прекрасно.— Он всегда забывал об этой лжи, сказанной как-то Каултеру.

Когда поезд подошел, он сел в вагон для некурящих, так как знал, что Каултер в дороге всегда курит. Сидеть рядом с Каултером ему не хотелось. По крайней мере, сейчас. Всю дорогу до города он смотрел в окно. В основном следил за обочиной и движением на автостраде. Один раз, когда поезд с грохотом въехал на мост, он взглянул вниз на зеркальную поверхность озера, в другой раз он откинул голову назад и посмотрел на солнце.

Он остановился, когда уже почти вошел в лифт.

— Вверх? — спросил человек в коричнево-красной униформе.— Вверх? — настойчиво, глядя на Дэвида, повторил он. Потом человек закрыл скользящие двери.

Дэвид стоял не двигаясь. Вокруг него начали накапливаться люди. В считанное мгновение он повернулся и, расталкивая их плечами, выбрался обратно. Когда Дэвид вышел на улицу, страшная июльская жара сразу же окутала его. Он шел по тротуару, как во сне. Дэвид пересек дорогу и нырнул в бар.

Внутри было темно и прохладно. Никаких посетителей. Бармена и того не было видно. Дэвид опустился в полутьму кабинки и снял шляпу. Он наклонил назад голову и закрыл глаза.

Он не в силах был это сделать. Он просто не мог встать и подняться в свой офис. И не важно, что Джин сказала и что все остальные говорят. Ухватившись руками за край стола, он сжал его с такой силой, что пальцы побелели. Конечно же, он не сделает.

— Хотите чего-нибудь? — раздался голос.

Дэвид открыл глаза. Бармен стоял рядом с кабинкой и смотрел на него сверху вниз.

— Да, пожалуйста... пиво,— ответил он.

Дэвид ненавидел пиво, но он знал, что придется что-то заказать, иначе он лишится этой привилегии спокойно посидеть в прохладной тишине. Пиво можно и не пить.

Бармен принес пиво, и Дэвид заплатил. Затем, когда бармен отошел, он стал медленно поворачивать стакан по поверхности стола. И вот в этот момент оно началось снова. Затаив дыхание, он попытался оттолкнуть его. НЕТ! — сказал он, впадая в бешенство.

Еще через минуту он встал из-за стола и вышел из бара. Уже перевалило за десять. Хотя это, конечно, не имело никакого значения. Они знают, что он всегда опаздывает. Они знают, что он всегда пытается побороть это. Безуспешно.

Офис находился в глубине помещения, небольшая загородка, снабженная самым необходимым: коврик, диван и небольшой стол с лежащими на нем карандашами и белой бумагой. Это все, что ему нужно. Одно время он держал секретаршу, но потом ему не понравилось, что кто-то за дверью может услышать его крик.

Никто не видел, как он вошел в кабинет из холла, через потайную дверь. Оказавшись внутри, он запер дверь, затем снял пиджак и расстелил его на столе. В офисе было душно. Дэвид приблизился к окну и поднял раму.

26

4 июля — национальный праздник Соединенных Штатов Америки. В этот день, в 1776 году, была принята Декларация Независимости.