Посылка

— Мы понимаем, дорогая,— отозвалась миссис Круикшэнк.— Я ощущала то же самое, когда впервые...— Ее голос угас.

Кэтрин невольно посмотрела вбок и увидела, что мистер Круикшэнк еще ниже склонился над золоченой тарелкой. Легкий холодок пробежал по спине. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась дрожащей рукой за изящный винный бокал с золотой каемкой.

— Бифштекс восхитительный,— произнесла она, отставляя бокал. Миссис Круикшэнк кивнула и слабо улыбнулась. Наступила тишина, если не считать звяканья приборов о тарелки и треска поленьев в исполинском мраморном камине, который занимал угол гигантской столовой.

Кэтрин снова взглянула на Джеральда.

Его взгляд был прикован к тарелке. Он жевал медленно и с паузами, словно размышлял о чем-то и по временам уносился мыслями так далеко, что забывал о необходимости еще и двигать при этом челюстями.

Ее лицо окаменело, пока она наблюдала за этими натужными движениями. Она выпила глоток воды, чтобы прочистить горло. «Я выхожу замуж за него,— подумала она,— а не за этот дом и не за его родителей. Он совершенно нормален, когда поблизости нет его отца».

Ее щеки чуть вспыхнули, словно мистер Круикшэнк мог читать мысли. Затем она опустила глаза и снова принялась за еду. Кэтрин ощущала на себе взгляд пожилого человека и невольно подтянула ноги под стул. От звука, с каким каблуки ее туфель проехали по наборному паркету, мистер Круикшэнк передернул плечами.

Она не отрывала взгляда от еды. «Перестань на меня так смотреть».— Ее разум сам выплюнул эти слова. После чего она решительно подняла глаза и посмотрела на хозяина. Кэтрин успела заметить, как дергается его правая щека. У нее сжалось горло.

— Какой высоты здесь потолки, мистер Круикшэнк? — забормотала она, не в силах смотреть ему в лицо молча.

Она отметила, что его рубашка такая же белоснежная, как и скатерть, и безукоризненный галстук-бабочка выделяется на ее фоне двумя соединенными в вершинах черными треугольниками. Кэтрин на мгновение прижала дрожащие руки к коленям. «Я не смогу называть его папой, даже если проживу миллион лет»,— подумала она.

— Ммм? — промычал наконец мистер Круикшэнк.

«Ты прекрасно меня слышал!» — выкрикнул ее разум.

— Какой высоты здесь потолки? — повторила она с трепещущей улыбкой.

— Восемь метров,— сказал он так, словно зачитывал параметры оценщику.

Она, словно желая убедиться, подняла глаза, радуясь тому, что можно избежать взгляда этих светло-голубых глаз и не видеть тика, который бился под щекой, словно крошечное, заточенное внутри насекомое.

Ее взгляд прошелся вверх по завешенным гобеленами стенам, вдоль высоких окон с широкими подоконниками, по темным изогнутым балкам, образующим арку под потолком. «Джеральд,— думала она,— спаси меня. Я так больше не выдержу. Не выдержу».

— Восемь,— повторила она.— Поразительно.

Мистер Круикшэнк больше не смотрел на нее. Как и его жена. Только Джеральд встретился с ней взглядом, когда она отвела глаза от потолка. Они секунду смотрели друг на друга. «Не бойся». Ей показалось, она прочла в его взгляде именно эти слова.

Она снова занялась едой, не в силах унять дрожь в руках. «Что же такое с этим домом,— недоумевала она.— Не могу отделаться от ощущения, что дело не во мне. Это все дом. Он слишком большой. Все в нем слишком большое. И есть в нем что-то еще. Что-то такое, чего я не могу объяснить. Но я это чувствую. Чувствую каждую секунду».

Она подняла глаза на две гигантские люстры, которые висели у них над головами, словно громадные браслеты из мерцающего самородного золота. Невольно ее взгляд прошелся по всей мраморной стене, от верхних гобеленов до нижнего края окон.

«Оленьи головы,— подумала она с содроганием, быстро отводя глаза,— целый ряд отрезанных голов таращится на нас, пока мы едим. А на полу то, что осталось от медведягризли, смотрит вверх, разевая рот в вечном оскале».

Она закрыла глаза, ее захлестнуло прежнее ощущение. «Это все дом, дом».

Когда секунду спустя она открыла глаза, Джеральд смотрел на нее, его тонкий рот сочувственно шевельнулся. «Ты в порядке?» — спросил он беззвучно, одними губами.

Она улыбнулась ему, мечтая обежать стол и навечно сжать его в объятиях. «Боже, не смотри на меня так,— мысленно умоляла она,— с такой жалостью и тоской во взгляде. Мне нужна сейчас уверенная поддержка, а не полный скорби взгляд».

Она смотрела с яростью, сердце колотилось, пока мистер Круикшэнк прочищал горло и откладывал в сторону свои приборы. Он откинулся на спинку стула, и его взгляд властно прошелся по всей длине стола.

Миссис Круикшэнк внезапно положила нож и вилку и села, замерев. Джеральд тоже отложил приборы и поглядел на Кэтрин, на его лице вдруг отразилась боль. Она не поняла. Бросила взгляд на его отца.

Мистер Круикшэнк сидел, дожидаясь, его худые, перетянутые синими венами руки покоились на коленях. Он смотрел прямо перед собой, словно, кроме него, здесь никого не было. У Кэтрин свело живот. Она спешно отложила нож и вилку и села, глядя на ряд белых свечей, поднимающихся из серебряного канделябра в центре стола.

Мистер Круикшэнк поднял наполовину парализованную руку и другой рукой сомкнул ее пальцы на серебряном колокольчике с короной на верхушке. Он звякнул точно два раза, словно бы прозвонить больше или меньше было бы грубым нарушением ритуала.

Пронзительный звон эхом разнесся по вытянутой комнате. «О господи, это же просто смешно,— думала Кэтрин,— мы на обеде или на церковной службе?»

Она посмотрела на миссис Круикшэнк, на Джеральда. Те сидели молча. Джеральд смотрел на отца, и на его напряженном лице читалась горечь.

Не успел угаснуть звон колокольчика, как ведущие в кухню толстые дубовые двери беззвучно открылись и вошли две безмолвные горничные. Пока уносили главное блюдо, Кэтрин смотрела на Джеральда.

Он упирался подбородком в обескровленный кулак. Она физически ощущала не покидающее его беспокойство. «Никогда еще не видела его таким,— думала она.— Таким расстроенным».

Она поерзала на красном плюшевом стуле, когда горничная поставила перед ней высокую вазочку с лимонным мороженым.

Кэтрин ела, опустив голову, мечтая, чтобы Джеральд сказал хоть что-нибудь, все равно что. Она дрожала от холода, пока мороженое влажно проскальзывало в горло и опускалось в желудок.

— Слишком холодное,— пробормотал мистер Круикшэнк.

Она бросила в его сторону вопросительный взгляд. Мистер Круикшэнк рассматривал скатерть. Бесцветные губы были поджаты: он держал кусочек мороженого во рту, дожидаясь, когда согреется.

Пока она наблюдала за ним, ее вдруг охватило желание вскочить со стула и убежать отсюда как можно дальше.

Мистер Круикшэнк снова прочистил горло. Кэтрин вздрогнула, и ложечка громко звякнула о стекло. Миссис Круикшэнк улыбнулась, вроде бы благожелательно.

Снова прозвенел колокольчик. Она вытянулась на стуле. Вошли горничные, сопровождаемые дворецким.

— Кофе в библиотеку,— коротко приказал мистер Круикшэнк. Его тяжелый стул заскрежетал по полу, отъезжая назад, и Кэтрин стиснула зубы. Она заметила, как колыхнулось, будто на ветру, тело старика, когда он встал.

Джеральд уже поднялся и обогнул стол. Он помог ей встать, и она благодарно схватилась за его руку.

— Ты была великолепна,— сказал он тихо.— Просто идеальна.

Она ничего не ответила. Кэтрин так и держала его за руку, пока они шли через просторную комнату к двери.

Они в молчании двигались по огромному коридору. Стук шагов как будто терялся в бесконечности. Кэтрин кинула взгляд на длинную широкую лестницу, по бокам которой висели живописные холсты в золоченых рамах.

— Ты не...— начала она, но, увидев, что Джеральд ее не слушает, замолкла.

Он смотрел вперед, на отца, лицо его было бледным и отстраненным. Она посмотрела на него так, словно рядом с ней был незнакомец. «Что же происходит?» — снова и снова задавался вопросом ее разум.

Она оглядела коридор и ощутила, как ее охватывает страх. Хотелось закричать, сжаться в комок, лишь бы оказаться подальше от этих стен. Во всем здесь было нечто жуткое. Она была уверена в этом. Ничего конкретного, только бросающее в дрожь предчувствие.