Корм

— Хорошо.

Рик молча наблюдал за нашими перешептываниями. В конце концов он вопросительно поднял бровь, но я в ответ только покачала головой. Казинс не стал спорить, отпил немного из бокала с «шампанским» и стал рассматривать толпу. Некоторые, судя по всему, привлекли его внимание — несколько политиков и несколько сотрудников нашего предвыборного штаба. Поймав мой взгляд, Рик кивнул на Тейта. Поняла. Значит, они, по его мнению, преданы нашему губернатору. Который, как выясняется, виновен в гибели огромного количества ни в чем не повинных людей и в предательстве и смерти нашего собственного журналиста.

Все замеченные Риком люди стоят слишком далеко от сенатора и не смогут подслушать наш разговор. Если только у них нет тут специальных жучков. Нужно рискнуть, причем прямо сейчас.

— Я пошла, — прошептала я Шону и начала пробираться сквозь толпу.

Нужно отдать должное любителям подобных сборищ — легко они не сдавались, мне приходилось в буквальном смысле вовсю орудовать локтями. Пожилая дама, которая мне в бабушки годилась, со всей силы опустила свой каблук на мою туфлю, не всякая женщина помоложе так бы сумела. Слава богу, даже мои парадные туфли изготовлены из армированных полимеров. Хотя все равно пришлось прикусить язык, чтобы не выругаться вслух. Охрана совершенно спокойно воспринимала все эти мелкие пакости вроде тычков и каблуков, а вот закричи я на весь зал: «Полоумная стерва», вряд ли им это понравится.

Протолкавшись наконец через толпу и заработав при этом несколько синяков, я все-таки добралась до сенатора. В руку Раймана вцепился какой-то круглый восьмидесятилетний старикашка. Его глаза прямо-таки пылали неуемным рвением, какое обычно видишь у тех, кто с ранних лет посвятил себя религии или политике. Ни старикашка, ни сенатор не заметили моего присутствия, слишком были увлечены друг другом.

Неизвестный все тряс и тряс руку Раймана, причем все сильнее, с каждым разом явно набирая обороты. Я прикинула, что лучше: подождать, пока он устанет, или все-таки вмешаться. По-моему, всегда лучше действовать. Я тихо подошла, осторожно положила руку сенатору на плечо и ласково проворковала:

— Сенатор, могу ли я отнять минутку вашего бесценного времени?

Райман подпрыгнул. Старикашка оскорбленно на меня посмотрел. Его взгляд прямо-таки метал молнии, особенно когда сенатор повернулся и улыбнулся мне своей фирменной улыбкой.

— Конечно, мисс Мейсон. — Питер ловко высвободил руку и обратился к собеседнику: — Советник Плант, прошу меня извинить, я должен переговорить со своим журналистом. Господа, я вернусь через минуту.

Чтобы пробраться к сцене, мне понадобилось целых пять минут, а выбрались оттуда мы буквально за секунду — сенатор легонько подталкивал меня в спину, и все расступались. Наконец, мы с ним остановились слева от помоста.

— Джорджия, я тебе, конечно, благодарен за своевременную помощь — думал уже, что он мне запястье вывихнет, — но что ты здесь делаешь? — тихо поинтересовался сенатор. — Согласно моим последним сведениям, ты решила остаться в Центре. А вместо тебя явился брат, который весь вечер задирал обслуживающий персонал и уничтожал креветки.

— Я действительно была в Центре. Сенатор, не знаю, в курсе ли вы, но…

Кто-то выкрикнул поздравление, и Райман широко улыбнулся в ответ и продемонстрировал два поднятых больших пальца. Превосходный получится кадр. Совершенно автоматически я щелкнула встроенной в часы камерой. Инстинкт сработал. Потом кашлянула и начала снова:

— Баффи работала на кого-то, кто следил за вашей кампанией.

— Ты мне уже говорила об этом, — отрезал сенатор, я увидела в его глазах знакомое нетерпение. — Такой большой страшный заговор, цель которого — скинуть меня. Не понимаю только, что такого случилось, что ты примчалась сюда и чуть было не устроила сцену. Это ведь, возможно, самый важный вечер в моей политической карьере. Джорджия, сегодня здесь собралось множество очень влиятельных людей — действительно множество. Благодаря им я могу получить Калифорнию. Ты бы знала это, если бы прочла соответствующие документы и прослушала мою речь.

«Если бы ты выполняла свою работу», — вот что он на самом деле хотел сказать и явно дал мне понять. Я его подвела. Должна была быть здесь, делать репортаж и не пришла. А ведь он уже зависел от моих статей, они стали частью его кампании. Конечно, объективный журналист, которому нравится его политическая программа, его речи.

Все чащи и чаще с момента гибели Баффи сенатору приходилось выслушивать мои отговорки и извинения. Он явно уже был сыт ими по горло. Даже больше — они его раздражали, и я, соответственно, тоже.

Я торопливо затараторила, стараясь не дать ему себя остановить:

— Сенатор, уже несколько недель двое наших сотрудников изучали улики и следы, все те крохи информации, которые у нас остались. Они проследили финансирование. Все ведь всегда упирается в деньги. И сумели выяснить…

— Джорджия, мы потом об этом поговорим.

— Но, сенатор, мы…

— Я сказалпотом. — Райман нахмурился, у него на губах застыла суровая улыбка, с какой он обычно участвовал в дебатах или отчитывал нахальных стажеров. — Здесь не время и не место для подобного разговора.

— Сенатор, у нас есть доказательства, что Тейт виновен в гибели Баффи.

Райман замер. А я продолжила в надежде, что хоть теперь он меня выслушает.

— У нас уже давно была аудиозапись его разговора, но теперь мы проследили платежи, контакты. Смерть Баффи связана с ранчо, а началось все еще в Икли. Икли и ранчо…

— Нет.

Это «нет» прозвучало очень мягко, но непреклонно. Я смолкла, словно натолкнувшись на кирпичную стену.

— Сенатор Райман, пожалуйста, просто…

— Джорджия, сейчас не время и не место, особенно для таких обвинений. — Его лицо сделалось жестким, таким он становился только в разговорах с политическими соперниками. — Мы с Дэвидом Тейтом не всегда находили общий язык во время этой кампании, и, Господь свидетель, я всегда знал, что вы двое не питаете друг к другу теплых чувств. Но я не стану стоять и слушать такое о человеке, который произносил речь на похоронах моей дочери. Не стану.

— Сенатор, этот человек виновен в ее смерти, в той же степени, что и тот, кто ввел лошади Келлис-Амберли.

Сенатор вздрогнул, и рука у него дернулась, но он опустил ее усилием воли. Райман хотел меня ударить — это было написано у него на лице. Даже Шон это видел. Хотел ударить, но не стал. Не здесь, не на глазах у стольких свидетелей.

— Джорджия, уйди.

— Сенатор…

— Если в следующие пятнадцать минут вы трое не покинете это место, то остаток вечера проведете в окружной тюрьме Сакраменто, а я отзову ваши журналистские пропуска.

Райман говорил совершенно спокойно, но в его голосе не было знакомой доброты, к которой я так привыкла.

— Я вернусь в Центр и приду в ваш фургон, и вы покажете мне все свои доказательства.

— И тогда? — невольно вырвалось у меня.

Я должна была знать, готов ли он будет нам поверить.

— Если я поверю вам, то мы вместе обратимся к федеральным властям. Потому что то, о чем ты говоришь, Джорджия, то, в чем ты его обвиняешь, — это терроризм. Такие обвинения можно выдвигать, только если у тебя есть серьезные доказательства. Тут на карту поставлена не только его карьера.

Он прав. Если станет известно, что в предвыборном штабе Раймана есть человек, который использовал в качестве оружия Келлис-Амберли… Черт возьми, не просто в предвыборном штабе — этот человек собирался стать вице-президентом… Всем чаяниям сенатора тогда конец. Его политические оппоненты ни за что не упустят такого случая и раздуют эту историю. Найдутся, наверняка, и такие, кто скажет, что Райман поддерживал Тейта и даже пожертвовал собственной дочерью ради голосов избирателей.

— А если не поверите? — спросила я помертвевшими губами.

— Если не поверю, то вы сядете на следующий же автобус до Беркли и мы с вами распрощаемся уже сегодня.