Голова королевы

Лоуренс Фаэторн вытягивал всю пьесу. Он приковывал внимание к своей персоне всякий раз, как появлялся на сцене, и из его уст даже самое банальное стихотворение звучало возвышенно:

Главным богатством Лоуренса был его голос. Актер мог усмирить публику одним лишь шепотом или заставить вздрогнуть от крика, подобного пушечному залпу.

Лучше всего Лоуренсу удался кульминационный момент драмы. Во время осады замка Шалю Ричард подошел к крепостным стенам в надежде обнаружить слабое место, и тут на зубчатой стене — то есть на балконе позади сцены — появился арбалетчик и выстрелил в храброго короля. Болт попал Ричарду в ключицу, туда, где тело не защищала кольчуга. В этой жизненно важной сцене Фаэторн использовал трюк, предложенный Николасом Брейсвеллом. Актер прятал болт в рукаве. Когда тетива арбалета зазвенела, он вскрикнул от боли и схватился за шею, зажав меж руками болт. Все было рассчитано до секунды, и зрители ни на минуту не усомнились, что своими глазами видели летящий снаряд.

После этого Ричард долго отходил в мир иной: произнес на прощанье двадцать нескладных строк, покорчился для приличия в агонии на земле и наконец умер смертью храбрых. Затем почившего короля унесли воины, на этот раз под правильный похоронный марш, по условному сигналу Николаса.

Вышедших на поклон актеров встретил гром аплодисментов, а когда на сцену выплыл сам Лоуренс Фаэторн, публика приветствовала его громкими возгласами. Он несколько минут купался в овациях, после чего в последний раз низко поклонился и удалился за кулисы. Снова Лоуренс из обычного прощального выхода устроил целое представление.

Все разошлись по домам довольные. Все, кроме Роджера Бартоломью.

У Николаса Брейсвелла не было возможности отдохнуть. Он отсмотрел весь спектакль из артистической уборной, а теперь пришла пора наводить порядок: собрать костюмы и реквизит, подмести сцену и разобрать подмостки. Следующий спектакль уэстфилдцев в «Голове королевы» состоится только через неделю, а двор используется для проезда экипажей и повозок. Пошел дождь. Небо крепилось до тех пор, пока публика не разошлась, зато теперь полило как из ведра.

Лишь через несколько часов затянувшийся рабочий день Николаса подошел к концу. Он пошел в пивную перекусить хлебом с элем. К столику подскочил Александр Марвуд.

— Ну, какая сегодня выручка, мистер Брейсвелл?

— Не знаю точно.

— Хотелось бы решить вопрос с арендной платой.

— Мы вам заплатим, — Николас придал голосу большую уверенность, чем ощущал на самом деле. Он слишком хорошо знал, как трудно выпросить у Лоуренса Фаэторна деньги, и много времени тратил на то, чтобы оправдываться за скупость своего нанимателя. — Очень скоро, мистер Марвуд.

— Моя жена считает, что мне стоит поднять арендную плату.

— Все жены одинаковы.

Марвуд сдавленно хихикнул. Хозяин «Головы королевы», тощий маленький лысеющий человечек, уже отметивший пятидесятилетие, страдал от нервного тика. Пессимизм прорезал глубокие морщины на его лбу и нарисовал тени под глазами. Беспокойство пронизывало все, что он делал или говорил.

Николас старался всегда быть вежливым с Марвудом. Уэстфилдцы уговаривали его позволить использовать постоялый двор для своих представлений и приводили веские финансовые аргументы в пользу превращения его заведения в театр. Но Марвуда терзали сомнения касательно этого проекта, не в последнюю очередь потому, что в тысяча пятьсот семьдесят четвертом году вышел указ, запрещавший ставить пьесы на постоялых дворах. Марвуд ужасно боялся, что городские власти в любой момент могут прийти по его душу. Но была и еще одна причина.

— У нас во дворе стали чаще драться.

— Старая добрая забава, не более, — возразил Николас. — Во время спектаклей всегда случаются потасовки.

— Но со временем все только усложнится, — со страхом сообщил Марвуд. — Не хочу никаких скандалов и беспорядков в своем заведении. Речь идет о нашем единственном источнике существования. — У него задергалась щека. — Если мне, конечно, повезет и я выживу.

— Что вы имеете в виду, мистер Марвуд?

— Армаду! [11]Возможно, нам всем скоро придет конец.

— Ну, не думаю, — беспечно усмехнулся Николас.

— Корабли Филиппа уже вышли в море.

— Но и наш флот тоже.

— Но у гишпанцев корабли лучше, — простонал хозяин постоялого двора. — Они значительно превосходят нас численностью, а их огромная армия в Нидерландах только и ждет, чтобы вторгнуться в Англию. Нас всех убьют прямо в постелях. — Страх перед Армадой, словно зараза, расползался по всей стране, и Марвуд пал жертвой панических настроений, сдавшись еще до начала битвы. — Нам не стоило казнить королеву Шотландии.

— Сделанного не воротишь, — резонно заметил Николас. — Кроме того, вы же радовались, когда это произошло.

— Я? Радовался?

— Весь Лондон праздновал целую неделю. Вы неплохо заработали на смерти этой леди, мистер Марвуд.

— Я бы отдал все до пенни, если бы это спасло нас от Армады. С королевой Шотландии обошлись несправедливо.

— Это была политическая мера.

— Политическая мера! — проворчал Марвуд, а нервный тик тем временем перекинулся на веко, которое неудержимо задергалось. — Сказать вам, что политики сотворили с моей семьей? Били-колотили нас и так и сяк. — Он вытер потные ладони о передник. — Когда мой дед построил этот постоялый двор, он назвал его «Головой папы». Здесь бедным путникам подавали хороший эль и отличное вино. А потом король Генрих разлюбил католичество, старую вывеску пришлось снять, и мы стали называться «Десницей короля». Когда на трон взошла королева Мария, протестанты отправились на костер, а католики снова оказались у власти, и отец быстренько повесил папу обратно. Только народ привык к старой вывеске — бац! — а у нас уже новая королева и новое название.

— Ну, это длится уже без малого тридцать лет, — Николас улыбнулся, — и, даст Бог, продлится еще дольше.

— Но гишпанцы захватят Англию, и все из-за этой вашей политики! Нет никакой надежды, что мы сможем им противостоять, — причитал Марвуд. — Жена говорит, нам нужно заказать еще одну вывеску на будущее. Сменим название на «Армаду».

— Не тратьте зря деньги, — посоветовал Николас, — и не давайте супруге падать духом. Может, у гишпанцев корабли и получше наших, зато у нас отменные моряки.

Марвуд грустно покачал головой и еще сильнее нахмурил лоб. Ничто не могло развеять его дурных предчувствий. Провидцы давным-давно выбрали тысяча пятьсот восемьдесят восьмой год годом бедствий, все предзнаменования это подтверждают. Хозяин постоялого двора бросился встречать надвигающуюся катастрофу с распростертыми объятиями.

Николас оставил Марвуда упиваться страхами. Самого Брейсвелла беспокоило, что мощные неприятельские силы готовятся напасть на английские земли, но его опасения смягчала вера в непобедимость английского флота. Николас знал об этом не понаслышке. Он вместе с Дрейком принимал участие в знаменитом кругосветном путешествии в тысяча пятьсот семьдесят седьмом году.

Три удивительных года, проведенных с командой Френсиса Дрейка, оставили в сердце Николаса неизгладимое впечатление. Он покинул галеон «Золотая лань» с собственным мнением о Дрейке, которого гишпанцы во всеуслышание называли Главным Вором Неизведанного мира: Николас очень уважал старого капитана. Несмотря на свои странности, сэр Френсис отлично зарекомендовал себя в морских сражениях.

Когда Николас покинул постоялый двор и отправился домой в Бэнксайд, на город уже спустилась тьма. Он глянул на вывеску — как королева реагирует на угрозу вторжения? Доска, поскрипывая, раскачивалась на петлях, Елизавету обдували ветра и хлестали косые дожди. Но ее это не тревожило. В сумерках Николасу Брейсвеллу почудилось, будто он уловил вызывающую улыбку на монарших губах…

11

Армада— эскадра из ста шестидесяти судов, посланная в 1588 году испанским королем Филиппом II против Англии.