Три твоих имени

Ритка реветь начала во весь голос. Уши у Ритки, и правда, круглые, лопоухие, ни у кого таких нет в семье. Вот татка иногда и кричит то на мать, то на саму Ритку, что она ему не дочка, а… А дальше не понимает Ритка. Кричит татка и по-польски, что-то про пся крев, и что мамка гуляла, и потому у Ритки лопоухие уши.

При чем тут уши и при чем тут где мамка гуляла? Люди гуляют по всей деревне, а уши у всех разные. Гуляют ногами, а уши…

Ритка еще громче заорала тогда, начала вырываться. И вдруг татка замолчал и глянул ей в самую душу, так, что Ритка обмерла от его взгляда.

— Ори, ори громче, — сказал татка тихо. — Прибегут соседи, позовут участкового, будут тебя спасать! Приедут за тобой на желтой машине и увезут тебя из дома в приют, а в приюте ни дома, ни татки, ни мамки, одни чужие тетки, как в казарме… скажут, плохо-о-ой у тебя татка, зло-о-ой, деточек у него надо отня-а-ать…

И отпустил Ритку, и сел прямо на землю, и заплакал вдруг мутными слабыми слезами.

Вот с тех пор Ритка знает. Нельзя кричать. Жаловаться нельзя на татку. И вообще надо, чтоб соседи думали, что все у них, у Новаков, и во дворе, и в избе в порядке. Ну, любит ее мамка гостей, ну, шумят они иногда, а так — все хорошо, все как у людей, и будет еще лучше. Вот комод купит Ритка, и свяжет на него кружевную дорожку, и никто не отнимет Ритку от татки и от мамки, и от дома ее, и от Гельки, и от деревни Большая Шеча, и от ручья Каменный лог, в котором они сейчас с Гелькой отмачивают сожженные красные лапы и куда крошат бурый хлеб юрким черным малькам.

Глава 5

Три у Будрыса сына

Гелька спит, сморившись в тени орешника, а Ритка и татка сидят рядом и смотрят, как по пологому овражку разбрелось невеликое деревенское стадо. Клички у коров все ласковые. Вон Дочка, с обломанным рогом, вон черная Ночка, вон Марка Хетчиковых, вон Снежка — Снежка это их корова, Новаков.

Снежка белая с рыжими чулочками. Ритке очень нравится, что их корову так зовут, ей кажется, оттого у нее и молоко такое вкусное.

— Если бы я не боялась коров, — вздыхает Ритка, — я бы, татка, хоть целый день за тебя их пасла, а ты бы спал, отдыхал, да?

Татка в ответ гладит ее по голове черной загорелой рукой с обломанными ногтями. Ритка замирает — татка очень редко гладит Ритку.

И Ритке хочется еще поговорить.

— А вот почему, татка, у тебя такое имя — ни у кого такого нет? У нас в деревне кто? Николай, Михаил, Петр Кифирыч, Серега, Василий Дмитрич, Сашка Петрович Хетчиков. А ты Феликс. Они поэтому тебя дразнят?

Ритка задает этот вопрос, а сама немного трусит: а вдруг татка рассердится, обидится на нее. Кому же приятно, когда про такое говорят?

Хотя в деревне у многих прозвища.

Вот приходила к Вере Муратовне Маня, так ее зовут Ванихой. Это потому что муж у нее был Иван. А самого Ивана звали Жених. Наверное, жениться он любил. Хетчиковых зовут Мухоморы, Ритка и не знает почему. Бабка Хетчикова сидит на крыльце, мух отгоняет, ей сто лет, она вся-вся в морщинах, и руки у нее покрыты пятнами. Может, потому они мухоморы?

А их, Новаков, всех вместе зовут поляшками, а татку отдельно Феличитой.

— А что, — усмехается татка. — Феличита — это песня была такая, хорошая песня. По-итальянски, говорят, это означает «счастье».

— А Феликс — это откуда?

— А и Феликс оттуда же. Означает — счастливый.

Тут Ритка уж не может не спросить:

— Это ты, татка, счастливый?

Татка думает. Кусает длинную травину и думает. Молчит.

— Может, и счастливый. Никто этого про себя сказать не может, пока жизнь не проживет.

— А поляшки мы, потому что поляки?

Ритка не очень знает, как это — поляки? Вроде все у них как у других людей. Ноги, руки, голова. А они почему-то поляки.

— Поляки, — кивает татка. — И ты у меня полячка младая! — смеется он. — И Гелька вон — тоже полячка младая!

Ритка помнит!

Однажды — очень-очень давно — Ритка болела. У нее была высокая температура и болели уши. Мамки дома не было, врач никак не шла, а Ритка плакала, потому что было очень больно.

И тогда татка сказал:

— Ритка, не плачь, врач сейчас придет, а вот слушай, я тебе сказку расскажу.

И начал рассказывать. И все в этой сказке было очень ловко одно к одному. Ритку качало этой сказкой и уносило куда-то. Там жил какой-то старый Будрыс, и у него было три сына. И все они поехали на войну. И хотели они привезти отцу золота и бриллиантов, много-много. А каждый привез полячку младую.

Ритка все время помнила эту сказку как сон, потому что под конец она уже уснула и не знала, чем закончилась история с тремя сыновьями. Наверное, свадьбой, как любая сказка.

— Татка, а расскажи еще раз. Про Будрыса…

— A-а, ты запомнила? Память у тебя, Ритка, крепкая, ничего не пропадает. Ну, слушай.

И татка начинает:

— На тараканов? — удивляется Ритка.

— Каких еще тараканов? — сбивается татка.

— Ну ты сказал: на прусаков. Тараканов бить?

— Тьфу, Ритка, ничего ты не понимаешь. Смотри, они были литвины. Пошли воевать с русскими, поляками и прусаками. Был такой народ — прусы, прусаки. Сейчас уже нет, а раньше была страна Пруссия, и король там был, Фридрих. А будешь меня перебивать, — перестану рассказывать, — сердится татка.

— Не буду перебивать, рассказывай! — просит Ритка, замирая.

— А хочешь, я тебе по-польски расскажу? — вдруг воодушевляется татка. — Ты ведь по-польски и не слышала никогда?

— А как это, по-польски?

— Есть такой язык, польский. На нем в Польше говорят. Твоя бабка, моя мать, была полька. И мы дома только по-польски говорили. А потом…

— Что потом?

— Потом бабка умерла, а я женился. На твоей мамке, — почему-то зло говорит татка.

Ритка, которая привыкла очень чутко слушать, какое настроение у взрослых, тут же спешит погасить его злость:

— Давай по-польски, татка, а я пойму?

— А ты пойми.

И татка несколько секунд смотрит в белесое небо, подернутое июльским вечерним маревом.

И говорит потом что-то очень красивое и совсем почти непонятное Ритке.

Глава 6

Про директора школы

Хоть в Загибаловке и живут чужие люди — загибаловцы, а только придется Ритке туда ходить каждый день. Всю Загибаловку насквозь проходить, домов двадцать. Будут из каждого окна смотреть вслед Ритке люди-загибаловцы, но ни на кого не будет смотреть Ритка. У Ритки будет важное дело.

Август уже кончается, скоро осень, а осенью Ритка в школу пойдет. Все дети учатся в школе, и Ритка будет.

Большая старая школа как раз на пригорке в самом конце Загибаловки. Двенадцать широких окон по фасаду, красивый дом, деревянный, одноэтажный. Вокруг сад-огород. Морковь, капуста, картошка. Это прежняя директор школы развела. У нее квартира была прямо в школе, и вход отдельный с торца.

Есть у Ритки приятель Вовка. Он уже почти взрослый, в третьем классе. Зимой как-то Вовка позвал ее с собой, говорит, пошли за директором подсматривать.

Они тогда в темноте всю Загибаловку пробежали, все собаки их облаяли. Перелезли Ритка с Вовкой через штакетник и подобрались к окнам сбоку школы.

Ритка думала, там что-то интересное будет. Может быть, у директора по всей комнате ковры — и на полу, и на стенах. А может, у нее там книги до потолка и тетрадки везде. А оказалось совсем неинтересно: сидит директор школы у себя на кухне, стол клеенкой покрыт, директор чай пьет и бутерброд с колбасой кусает. А на холодильнике у нее стоит телевизор, а по телевизору «Новости» идут. Скучно. Все как у людей.