Лисянский

К правителю начали наведываться один за другим тайоны дальних индейских племен. Искали дружбы с русскими, уверовав в силу правителя и постоянство заведенных им порядков.

Начался ноябрь. Погода испортилась, сопки вокруг покрылись снегом, потянуло холодом, снасти на шлюпе за ночь покрывались льдом.

— Пора вам уходить на Кадьяк, — сказал Баранов Лисянскому, — там теплая казарма для людей, да и провизии запасено…

Лисянский отвел «Неву» на Кадьяк.

В канун Рождества Кадьяк окончательно укрыла снежная пелена, ударили по-настоящему зимние морозы. Но матросы были довольны. За последние полтора года они ни одного дня не прожили на берегу. А тут еще чередой пошли праздники: святки, крещение, масленица. На святки подштурманом Федором Мальцовым, как отметил Коробицын, «с матрозами представляем был театр, игранныя на оном роли мельника и збитеньщика. На масляной делана была ледяная горка, а в неделю Пасхи — круглые качели и по временам, в праздничные и торжественные дни — фейверки, на которыя сбирались из числа кадиакских обоего пола довольное количество зрителей, которыми представляемы были также и свои увеселительные игрушки, состоящия из песен и пляски, в странном, по обыкновению, их одеянии и масках, для чего многия, живущия от Павловской гавани в расстоянии 50 верст и более, приезжали с семействами, что между ими почитается за большое удовольствие и прогулку».

Спустя десять дней следом за «Невой» в Павловской гавани появился вдруг «Ермак». Судно давно ушло из Новоархангельска в Якутат и должно было вернуться обратно на зимовку.

— Дважды мы подходили в тумане к Эчкомбу, — рассказывал капитан, — сильный шторм и противный ветер откидывали нас и уносили в океан. Решил идти на Кадьяк, но и здесь жестокий ураган двенадцать суток носил нас по водяным волнам.

Пройдут годы, и Лисянский вспомнит этот случай, когда узнает о гибели «Невы»…

В конце марта потеплело, начали мало-помалу ремонтировать рангоут и такелаж шлюпа. Командир с штурманом Калининым и матросом ушли на байдарке знакомиться и описывать побережье Кадьяка. Они обошли весь восточный берег, расположенные вдоль него острова. Производили астрономические наблюдения, описание приметных мест. Дотошно обследовали каждую губу, каждый мыс, делали промеры, составляли карты. На ночь останавливались обычно в жилищах кадьякцев.

В Игатском селении русский промышленник рассказал о появлении близ Уналашки в апреле 1797 года острова вулканического происхождения: «Огнедышащая гора, извергая из себя пламя, выходила из морской глубины… Расплавленная материя, разорвав поверхность некоторых вершин, разбросала горные породы…»

Не только скалистые берега, песчаные отмели, необычные явления природы привлекают пытливого командира шлюпа:

«В одном селении нашли множество ребят и старух, почти полумертвых от голода, потому что все молодые люди мужского пола находились с Барановым. Желая сколь возможно облегчить их бедственную участь, я отдал всю бывшую со мной сушоную рыбу. Бедные жители, исполненные живейшой благодарности, выбежали из хижин, кланялись мне в землю и произносили многократно слово «ладно», что означает здесь больше, нежели «спасибо». Всюду охотно пили чай, который предлагали моряки. В свою очередь угощали их своей снедью и ужинали сами, но несколько необычно: «Как только рыба была сварена, кухарка подала первое блюдо хозяину, который, наевшись, остатки отдал своей жене. Следующие же блюда раздавались по старшинству, так что мальчики ожидали весьма долгое время, покуда дошла до них очередь».

Больше месяца обследовал Лисянский со своими спутниками обширное побережье восточной части Кадьяка. Из гавани Святого Павла он направился мимо Чиниатского мыса в Игатский залив, оттуда в Угашескую губу, Кильдюнский залив, к гавани Трех Святителей и дальше. Всякое случалось в пути. Прихватывал шторм, но байдарки выдерживали, а путники промокали до нитки, на переходах частенько шел дождь, иногда со снегом, но путешествие не прерывалось.

В каждом селении делали остановку. Лисянский угощал старейшин-тайонов табаком, хозяев поил чаем, делился запасами вяленой рыбы. И всюду русский моряк не забывает внимательно изучать жизненный уклад алеутов, их нравы и обычаи, жилища и одежду, чтобы затем описать в своих записках.

Жилища алеутов, бараборы, незамысловаты и просты в устройстве. «Здешняя барабора состоит из довольно боль-того четырехугольного продолговатого помещения, с квадратным отверстием фута в три — около метра — для входа и с одним окном на крыше, в которое выходит дым. Посредине вырывается небольшая яма, где разводится огонь для варки пищи, а по бокам отгораживаются досками небольшие места для разных домашних вещей. Это помещение служит двором, кухней и даже театром. В нем вешается рыба для сушки, делаются байдарки, чистят пищу и прочее. Хуже всего то, что живущие никогда его не очищают, а только изредка настилают на пол свежую траву. К главному помещению пристраиваются еще небольшие боковые строения, называемые жупанами. Каждый из них внутри имеет свой вход, лучше сказать лазейку, в которую можно пройти не иначе, как нагнувшись и ползя на животе до тех пор, пока можно будет мало-помалу подняться на ноги». Но Лисянский не чурается алеутов, запросто останавливается в их жилищах, хотя это и не всегда приятно. В Кияикском селении его встречал сам тайон: «Они вынесли меня на руках с байдаркой на берег. В тайонской бараборе я пробыл около двух часов, с удовольствием занявшись рассматриванием разных редкостей. С великим трудом мы могли попасть в помещение, которое кадьякцы называют жупаном. Хотя внутри оно и довольно просторно, но двери или лучше сказать лазея так узка, что я принужден был, просунув сперва голову и руки, влезать в нее ползком. На Кадьяке жупан служит гостиной, баней, спальней, а иногда и могилой. Вокруг этого помещения, исключая отверстие, лежали не слишком толстые бревна на расстоянии 3 футов 3 дюймов (около 1 метра) от стены. Это пространство устлано лавтаками (невыделанной кожей) и рогожами, а бревна служат вместо изголовья. Всякому покажется весьма странным, как можно взрослому человеку улечься в столь коротком пространстве, между стеною жупана и вышеупомянутыми бревнами, но для здешних островитян длиннее постели не нужны, ибо они спят скорчившись, так что колена достигают почти до самой шеи, а по большей части лежат на спине».

Едва заслышав о чужой беде, русский офицер тут же отзывается: «Прибыл в селение Езопкино, где за дурной погодой принужден был ночевать. Пополудни Калинин ездил в ближнюю губу, а я, между тем, узнав, что в селении Аникинском господствует голод, от которого шесть мальчиков и одна старуха уже померли, отправил туда на своей байдарке сушеной рыбы и китовины».

Наблюдая жизнь кадьякцев в десятках селений, мореплаватель не скрывает и своих грустных выводов: «Вообще можно сказать, что кадьякцы не имеют ни малейшей склонности к соблюдению чистоты. Они не сделают лишнего шага ни для какой нужды. Мочатся обыкновенно у дверей в кадушки, множество которых стоит всегда наготове. Эту жидкость они употребляют для мытья тела и платья, а также и для выделки птичьих шкурок. Правда, как мужчины, так и женщины большие охотники до бань, но они ходят в них только потеть, если у кого голова слишком грязна, то он моет ее мочей. Впрочем, платье надевают прежнее, как бы оно ни было запачкано».

В то же время командир «Невы», как моряк, в восхищении от превосходных судов, построенных алеутами. «Кадьякцам надлежит отдать справедливость за изобретение байдарок, которые они строят из тонких жердей, прикрепленных к шпангоутам, или, лучше сказать, к обручам. Они обтягивают так хорошо сшитыми нерпичьими кожами, что ни капли воды никогда не проходит внутрь. Теперь их три рода в употреблении, т. е. трехлючные, двухлючные и однолючные. До прихода русских были только два последние, а вместо первых строились байдары, или кожаные лодки, в каждую из которых помещалось до 70 человек. Все эти суда ходят на малых веслах и не только особенно легки на ходу, но и весьма безопасны в море при самом крепком волнении. Надо только иметь затяжки, которые крепятся у люков и задергиваются на груди сидящего на байдаре. Я сам проехал в трехлючной байдарке около 400 верст и могу сказать, что не имел никогда у себя лучшего гребного судна. В байдарке надо сидеть спокойно и чтобы гребцы не делали больших движений, в противном случае можно опрокинуться. Хотя кадьякцы в другом и не слишком проворны, но отменно искусны в управлении этих челнов, на которых они пускаются сквозь буруны и плавают без всякой опасности более тысячи верст». Попутно Лисянский всюду приобретает за свои деньги одежду, орудия ремесла и охоты, домашнюю утварь, украшения.