Лисянский

Они завернули к Военной гавани, и Тулубьев толкнул локтем товарища:

— Сызнова этот Крузенштерн маячит в одиночестве.

Вдалеке из-за цейхгауза показалась долговязая одинокая фигура чинно шагающего кадета. Несколько скованный в движениях, он медленно шел навстречу. Поравнявшись, учтиво поздоровался с ними и молча, не поворачивая головы, двинулся по направлению к Купеческой гавани. Уже не первый раз встречали они на прогулках этого флегматичного, фланирующего в одиночку кадета. Адам Крузенштерн [15]появился в корпусе в позапрошлом году и был принят в младший кадетский класс. Поговаривали, будто он из состоятельной семьи немецких баронов, владельцев имения неподалеку от Ревеля. И в самом деле, во время летних каникул его забирали домой. Изредка к нему наведывался родственник. Однажды слышали, как он представлялся дежурному офицеру: «Фон Крузенштерн».

Ростом Адам был повыше Юрия, а возрастом года на три старше. Но это никого не удивляло. В Морском корпусе встречались и двадцатилетние гардемарины, и даже старше возрастом. С одноротниками Крузенштерн держал себя сдержанно, но не высокомерно. Особой дружбы ни с кем не водил.

Вечером, не заходя в корпус, Лисянский постучал во флигель Курганова.

— А, будущий вояжер, заходи, заходи, — обрадовался он, — садись к столу, в одночасье мы с хозяйкой чаевничать собрались.

Лисянский в последнее время зачастил к Курганову. У него сыновья давно служили на флоте, жили отдельно и потому Лисянский всегда был желанным гостем.

Разговорившись, Лисянский спросил то, о чем думал весь день.

— Николай Гаврилович, — Курганов давно убедил Юрия называть его так, — вы мне изволили как-то упомянуть о предполагаемом вояже к берегам Камчатки и далее. — И он рассказал о виденном в Купеческой гавани.

Курганов молча посмотрел на гардемарина поверх очков, будто размышляя о доверительном разговоре.

— Поскольку вы, Юрий Федорович, кое-что уже прознали, то могу довести вам, что высочайшим указом отряжены корабли для посылки в Восточный океан. Как вы слышали, на Камчатке и Алеутах российские промысловые люди в местах, открытых нашими мореплавателями, добывают пушного зверя. Но в том деле их опекать надобно от всякого разбоя. Пожалуйте-с в кабинет.

Курганов вышел из-за стола и пошел в кабинет, где на стене висела карта: — Для того туда и отряжается защита. — Курганов взял указку. — Согласно предварительному указанию Адмиралтейств-коллегии корабли сии должны, минуя мыс Доброй Надежды, Зондским проливом вдоль Новой Голландии проникнуть в Восточный океан. — Курганов прочертил по карте два направления и продолжал: — Далее корабли разделятся. Одна часть их займется изучением прилегающих островов Курильских и около Камчатки. Прочие корабли исследуют воды, прилегающие к берегам американским. Таково вкратце предстоящее предприятие осуществить намереваются.

Вернувшись за стол, Лисянский, помолчав, осторожно спросил:

— Можно ли узнать, кто поведет сии корабли?

— Семь бед — один ответ, — засмеялся Курганов, — так и быть, ведь все равно выведаешь. Первого ранга капитан Муловский Григорий Иванович. Отменный капитан, состоит и поныне генеральс-адъютантом у графа Чернышева, вице-президента Адмиралтейств-коллегии.

Когда расставались, Курганов полушутя-полусерьезно сказал:

— Все сие слышанное, господин гардемарин, прошу за порог моего дома не выносить. Что на стороне проведаете — воля ваша.

Лисянский понимающе кивнул головой. Разве утаишь шило в мешке? В Кронштадте все на виду.

Спустя неделю-другую среди гардемарин старших классов действительно пошли разговоры о предстоящем плавании. Называли даже имена кораблей, предназначенных для вояжа: «Холмогоры», «Соловки», «Турухан» и «Сокол».

В начале июня гардемарины отправились на практику. На этот раз Лисянский с Тулубьевым и другими одноротниками получили назначение на фрегат «Мстиславец». Неожиданно среди отправляющихся на барказе очутился и Крузенштерн. Оказывается, его в конце мая произвели в гардемарины. На «Мстиславце», как старшему классу, им отвели отдельный небольшой кубрик со стационарными двухъярусными койками. Тулубьев занял верхнее место, Лисянский — нижнюю койку. Рядом, аккуратно уложив баул на матрасе, примостился Крузенштерн. Невозмутимо глядя на Юрия, он первый протянул руку.

— Иван Крузенштерн, — слова чеканились с небольшим акцентом. Едва гардемарины распаковали нехитрые пожитки и получили у шкипера постельное белье, наверху засвистели боцманские дудки.

— Пошли все наверх! Паруса ставить! С якоря сниматься!

Эскадра направилась на запад. Гардемарины несли вахту у главного компаса, выдерживая заданный румб, подавая команды рулевым, вместе с штурманом делали обсервации по береговым ориентирам и маякам, вычисляли широту и долготу по солнцу и звездам, с кормового среза сбрасывали секторный лаг. Вслед, не мешкая ни минуты, травили лаглинь — длинный плетеный шнур с отметками-узелками, указывающими, сколько потравлено за борт. Ассистент следил по песочным часам и считал узелки, тут же определял скорость.

Лисянского привлекало больше всего стоять дублером старшего офицера у мачты в момент лавировки, когда от слаженной работы марсовых и шкотовых матросов зависели не только успех выполнения маневра, но и подчас безопасность корабля. Слаженность работы мачтовых команд и мастерство рулевых сказалась в середине июня. Командир обучал гардемарин входу и выходу с Ревельского рейда. Кругом пестрели вехи, обозначавшие обширные мели, тянувшиеся справа и слева. Уменьшив до предела парусность, фрегат медленно входил на рейд. Внезапно ветер стих совершенно. Пришлось стать на якорь, быстро спустить шлюпки, барказ и под буксирами втягиваться на рейд. Затем самостоятельно пошли к Гогланду. Море заштормило, налетел внезапный шквал, паруса не успели убрать, и на «Мстиславце» надломился нижний рей на фок-мачте. Фрегат отдал якорь и целый день занимался устранением повреждений…

Для гардемарин кампания завершилась на рейде Красной горки морской практикой. Вываливали выстрела [16], спускали и поднимали авральные шлюпки, затем отрабатывали вход под парусами на Кронштадтский рейд. Обветренные, задубленные от солнца и ветра лица, натруженные от снастей и поручней ладони уравнивали гардемарин, невзирая на их прежних попечителей и размер наследства, которым обладали далеко не все.

С запада, перегоняя друг друга, тянулась череда первых осенних тучек.

Выгрузив вещи на стенку, гардемарины, сбившись в кучу, кинули прощальный взгляд на маячивший вдалеке на рейде «Мстиславец».

— До следующей кампании, — проговорил кто-то, махнув шляпой.

— Последней гардемаринской, — добавил Тулубьев.

Однако никто из них еще не знал, что только что закончившаяся кампания и была их последняя гардемаринская.

В конце сентября погода в Финском заливе совершенно испортилась. Штормовой западный ветер нагнал и сплошь до горизонта закрыл небо свинцовыми тучами. Почти каждый день дождь накрывал сплошной пеленой Котлин. В последнее воскресенье выдался один из редких погожих дней. Лисянский с Тулубьевым отпросились в увольнение. Они поспешили в Купеческую гавань. У стенки один за другим, цепочкой, ошвартовались четыре корабля, назначенные в первое кругосветное плавание. В глубине гавани на бочке стоял транспорт «Смелый», дополнительно включенный в состав отправляемой экспедиции. Судя по внешнему виду, корабли были в полной готовности к походу. Недавно выкрашенные или покрытые лаком борта, надстройки и рангоут лоснились и сверкали. Новые, без следов смолы и грязи, швартовые канаты, проведенные через начищенные полуклюзы и кипы и закрепленные на выкрашенных кнехтах, подчеркивали добротность шкиперского имущества. Так же превосходно выглядели новенькие ванты и весь прочий такелаж, закрепленный и втугую обтянутый по-походному. Готовность к плаванию подтверждали и подвязанные к реям многочисленные паруса. Суда были полностью укомплектованы офицерами и матросами, снабжены подробными инструкциями и наставлениями. Более того, в экспедицию попросился и был благосклонно принят на службу англичанин капитан-лейтенант Джеймс Тревенен, участник третьего кругосветного плавания капитана Кука. Пожелал плыть к берегам Америки и еще один сподвижник Кука по второму кругосветному путешествию — немецкий натуралист Георг Форстер…