Темная комната

— Можно. Только ти-ха, — сказал отец.

Но мы не могли успокоиться и даже ночью не могли остановиться. А чем тише стараешься смеяться, тем громче почему-то выходит… И, честно говоря, я был счастлив: опасная съёмка была позади — и я нашёл друга!

— …Чего вы, черти полосатые, всю ночь хохотали? — входя к нам утром, сказал отец, но чувствовалось, что он доволен.

Мы доели нашу рыбу и помчались в группу.

— Ну что, дружки? Подружились? — улыбаясь, встретил нас у крыльца Зиновий. — Но сами ведь понимаете, только один из вас остаться-то может.

— Где? — Сначала я не понял.

— Ну… у нас, — смутился Зиновий. — Роль-то у нас одна… мальчика Степана. Сначала Ратмир намечался, потом вдруг ты… появился.

Я похолодел. Потом я повернулся к Ратмиру.

По его лицу я сразу почувствовал: он знал всё с самого начала, но не мог никак мне это сказать.

Мне снова стало жарко. Я снял шапку.

Вот это да! Рискуешь тут, снимаешься в огне, потом приезжает другой — и тебя отстраняют!

Тут вышел Яков Борисыч. Я застыл. Я ждал: к кому он подойдёт? Он подошёл ко мне.

— Ну что… расстроился? — положив руку мне на плечо, сказал он.

— Но… я же снимался… лошадей из пожара выводил!

— Ну… это общий план! — сказал Зиновий. — Лица твоего крупно не было видно.

— Ну, чего ты, чего? — забормотал Яков Борисыч. — Ведь ты же инте-рес-ный парень — тебя в любой другой фильм возьмут! Как здорово ты лошадей выгонял! О! Или хочешь — я с бригадиром трюкачей поговорю? Знаешь, как здорово — на лошадях скакать, из окон прыгать, под водой снимать… А?!

Я посмотрел на Ратмира.

— Ну, хочешь — я уеду? — сказал Ратмир.

Я молчал.

Ратмир вдруг заплакал, потом побежал и впрыгнул в рейсовый автобус «Вырица — Гатчина», который как раз подъехал к столбу.

Автобус открыл двери, потом с шипеньем закрыл и, два раза присев, уехал.

— Твоя взяла, — сказал Зиновий и ушёл в общежитие. И тут же почти дверь открылась и на крыльцо вышел известный артист Тимохин в длинной рыжей шубе и посмотрел на меня.

— Ты, что ли, Стёпа будешь? — улыбаясь, спросил он.

— Кто?

— Ну, мальчика Стёпу играешь?

— Я.

— Так это из-за тебя, выходит, мне в прорубь нырять?

Я промолчал.

— Ну, спокойно, спокойно, шучу! — Он положил мне тяжёлую свою руку на плечо. Потом он ушёл к магазину.

А я всё ходил у автобуса. Зеркало на автобусе стало белым, пушистым. Лицо замерзало, я подносил ладонь ко рту, дул горячим воздухом к носу.

На крыльцо вышли Зиновий, Яков Борисыч, вся группа.

— Ну, ты, победитель… поедешь, что ли? — насмешливо спросил меня Зиновий.

Медленно подошёл Тимохин. Все стали садиться в автобус.

— А какая сцена будет сниматься? — спросил я.

— У проруби, — не глядя на меня, сухо сказал Зиновий.

— У проруби… или в проруби? — спросил я. Ничего не ответив, Зиновий влез в автобус. Я влез за ним.

— Ну неужели… нельзя отменить? Может быть… в павильоне снять? — ныл я.

Зиновий отвернулся.

Автобус ехал вниз по извилистой дороге.

— Прорубь-то ваша далеко? — небрежно развалившись на сиденье, спросил Тимохин.

Все молчали, потом Зиновий неопределённо пожал плечами, что означало то ли «а мне какое дело?», то ли «откуда я знаю?».

— Неужели будем снимать? — как бы про себя, сказал я, но все молчали.

Мы ехали по дороге к реке. Тимохин, придвинувшись к стеклу, смотрел. Был сильный мороз, но было пасмурно. Небо было серое, всё остальное — белое. Мы съехали на лёд, поехали по реке и вот, повернув за мыс, увидели прорубь. Невдалеке стояли тонваген, лихтваген и камерваген. Мы вышли.

— Вот, — показал Яков Борисыч Тимохину, — добегаете до этой проруби, падаете… появляетесь на поверхности, снова погружаетесь, потом появляются только голова с открытым ртом и рука… Тут сделаем стоп-кадр, — сказал Яков Борисыч, повернувшись к оператору.

— Вот смотрите! — показал Зиновий Тимохину. — Примерно оттуда вы должны появиться. Видите, где съезжает человек?

Я посмотрел наверх. По крутому обрыву к реке быстро спускался какой-то человек.

Вот он съехал вниз и, не отряхиваясь, побежал к нам. Он приблизился, и я узнал комбайнера Булкина.

— Привет! — сказал он. — Меня-то когда снимать будете?

— Вас? — удивился Зиновий. — А зачем?

— Что — зачем?.. Этот вот малец сказал, что снимете меня, в роли.

— А… этот, — сказал Зиновий. — Этот наобещает!

— А я уж жене сказал. Побрился нарочно.

— Ну, бритьё-то не пропадёт! — улыбаясь, сказал Тимохин.

Булкин посмотрел на Тимохина.

— Этот, что ли, вместо меня? — спросил Булкин.

— А что? — спросил Зиновий.

— Ну, этот справится! — Булкин кивнул. — Ну, я пошёл тогда. Дел-то много.

— Увидимся! — дружелюбно кивнул Тимохин. Потом с тоской поглядел на прорубь.

— Что ж делать! — проследив его взгляд, сказал Зиновий. — Кто ж знал, что такие придут холода!

Тимохин походил у проруби, поглядывая в тёмную, дымящуюся воду. Потом он вернулся к нам. Воротник его от инея стал белым.

— Даже воротник поседел от ужаса, — сказал Тимохин.

— Вы же говорили, что вы морж! — недовольно проговорил Яков Борисыч.

Тимохин неопределённо пожал плечами.

— Когда ты… роль тому типу обещал? — подошёл ко мне Зиновий.

— Когда… антенну с его дома снимал.

— Да ты у нас орёл! — усмехнувшись, сказал Зиновий. Я вспомнил вдруг плачущего Ратмира, потом оставшегося у общежития Василия Зосимыча…

«Да, — понял вдруг я, — что-то много я сделал не того на пути к своей блестящей карьере!»

— А может, можно без проруби? — сказал я, но никто даже не обернулся в мою сторону.

— Да тут метра полтора глубина, — подходя, сказал бригадир осветителей. — Ну что, Яков Борисыч, можно начинать?

Яков Борисыч, ничего не отвечая, отошёл от него и стал ходить вдоль автобусов.

— Солнца нет — мгла какая-то! — нервно взмахнув рукой, сказал он.

Мы ждали часа два, замёрзли, но солнца не было. Все сели в автобус, поехали обратно. Наверху я вылез, пошёл домой.

Отец сидел дома, что-то писал. Увидев меня, он положил ручку, виновато улыбнулся. Я подошёл к нему, он обнял меня за плечи. У меня почему-то глаза вдруг затуманились слезами, я, чтобы с этим покончить, стал разбирать буквы на листе бумаги. Оказывается, отец писал:

Начальнику Областного земельного управления

Гусеву Г. Н.

ДОКЛАДНАЯ

Прошу выделить нашей селекционной станции из фондов Управления технические изделия, необходимые для оборудования на территории станции зерносушилки системы Галинского. Необорудование зерносушилки в течение ближайшего месяца может привести к срыву подготовки семян к посевной и невозможности проверки на больших площадях вновь полученного перспективного сорта ржи «гатчинская-60». В связи с вышеизложенным прошу Вас…

Увидев, что я читаю, отец виновато улыбнулся, потом наморщился.

— Вот чем приходится заниматься вместо науки! — Он вздохнул.

В одиннадцать мы легли спать, но я не спал. В голову всё возвращалась мысль, которая в первый раз пришла на реке, и с ходу подкосила: «Что-то много я сделал не того на пути к моей блестящей карьере!»

Я снова вдруг увидел, как Ратмир заплакал и, сморщившись, бежит к автобусу, впрыгивает… Как уходят после разговора со мной Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна — маленькие, под ручку, тёмные на фоне солнца…

Да-а! Если б даже светила мне блестящая роль, которая прославила бы меня на весь мир, — всё равно нельзя было делать того, что я сделал!

И это ведь только то, что я помню… Наверняка есть что-то ещё!

У отца было всё время тихо, и вдруг громко щёлкнул в стене выключатель, только я не знал: было там у него темно или стало?

«Ну конечно, не всё! — понял вдруг я. — А отец? Приехал к отцу и ни разу с ним по-настоящему не поговорил. А он, наверное, мучается, думает, что я не простил ему его… отъезд!»