Мне повезло

Мне было очень трудно понять и принять Америку.

Я, например, очень люблю прогуливаться пешком. В Америке же, стоило мне выйти на прогулку, как меня сразу останавливали полицейские: «Куда это вы направляетесь?» Там не принято, просто недопустимо, чтобы женщина, да к тому же кинозвезда, одна ходила гулять пешком.

Едва приехав, я стала искать женщину, которая могла бы убирать и поддерживать порядок в доме, на какое-то время ставшим моим. Вскоре явилась уборщица. Подъехав на огромной, длиннющей машине, она вышла из нее, кутаясь в просторное норковое манто… И все это под жгучим, ослепительным солнцем: ведь в Лос-Анджелесе всегда тепло, и шубы люди надевают не для того, чтобы спастись от холода, а напоказ. Моя «прислуга на все» оказалась вполне светской дамой, женой какого-то ученого, а в прислуги пошла для того, чтобы скопить немного денег.

Во время работы над фильмом в Голливуде на съемочной площадке, как правило, толклось вдвое больше народу, чем в Италии: если один человек занимался исключительно стульями, другой подавал воду в стаканах и так далее…

В общем, все мне казалось очень забавным, все было как-то «чересчур»…

Чрезмерными были и строгости: если по расписанию ты должен приготовиться к съемке в восемь тридцать, посланный за тобой лимузин подкатывал к твоим дверям в пять утра. Не допускалось даже минутное опоздание.

В Америке я открыла для себя философию кино как бизнеса. Это уже не творческая деятельность, когда отсутствие вдохновения дает тебе право остановиться, поискать новую идею, подождать. В Америке кино — это индустрия, бизнес, коммерция, деньги. А поскольку время — деньги, кино в Америке делают, постоянно памятуя о времени: вот почему там все расписано, предусмотрено и рассчитано до миллиметра. Да, пустая трата времени там недопустима!

В Америке же я узнала, что такое страх американцев перед женщинами из Европы — страх перед нашими чарами. Какая бы проблема не возникла, американцы спешат к психоаналитику, и я думаю, что после приезда очередной европейской актрисы у кабинетов психоанализа выстраиваются очереди мужчин, имеющих какое-либо отношение к кино: «Доктор, я боюсь…»

Мы, женщины из Европы, обладали огромной притягательной силой, но, как правило, оказывались отвергнутыми. Тебя звали в Америку, приглашали в Голливуд, ты ходила на их званые вечера и постоянно чувствовала отчужденность: этот мир тебя отторгал. И тогда, чтобы разбить лед отчуждения, ты должна была принять правила их игры: устраивать балы, вечеринки, приемы в вечерних туалетах. И стараться не вспоминать о фильме Эдвардса «Голливудская вечеринка», в котором выставлен на обозрение и осмеян этот мир.

Но как бы там ни было, а со мной все получилось лучше, чем с иными моими коллегами: моему приезду в Америку предшествовала слава мастеров, с которыми я уже работала, особенно — Федерико Феллини. К тому же я уже участвовала в фильмах американского производства, снимавшихся в Европе, — «Розовой пантере» и «Мире цирка» Хатауэя. Так что Америка ко мне была более расположена, чем к некоторым другим европейским актрисам. Мне там оказали прием как привилегированной гостье: в моем распоряжении целую неделю был один из выдающихся американских фотографов Ричард Эвидон.

Первым моим полностью американским фильмом, снимавшимся в Нью-Йорке и Майами, был фильм «Дело Блиндфолда» (режиссер Рок Хадсон). В его павильонах я и начала знакомиться с миром американского кино.

В Америке я встретилась и с Хичкоком. В компании «Юниверсал» у него была своя студия, и, как все крупные режиссеры, он пожелал меня видеть у себя.

Отлично помню, как он выглядел, когда я вошла в его кабинет: Хичкок смотрел на меня, сидя за письменным столом, и было в нем что-то нелепое, что-то от древнего римлянина. С виду он казался человеком спокойным, из тех, кого называют добродушными толстяками, но его тревожный взгляд пронзал тебя насквозь. Раскусить его было невозможно. Я так никогда и не смогла понять, как он относится к женщинам: работавшие с ним актрисы рассказывали о его странном, слишком властном поведении. А иногда и очень злобном. Его взгляд убедительно говорил о том, что этот человек, явно считавший себя существом высшего порядка, видел в женщине красивую вещь и не более того.

Потом я снималась у американцев в «Центурионах»: почти все съемки проходили в районе Коста-Брава. Моими партнерами были Энтони Куин и Ален Делон… Из всего, что связано с этим фильмом, мне запомнилось рождение сына Алена — Антони Делона. Мать ребенка — Натали, очень похожая на Алена (такие же потрясающие глаза, та же вызывающая манера поведения), — оставила мужа и сына, и Ален вдруг оказался с младенцем на руках и был в отчаянии, так как не знал, что с ним делать… Не раз я ходила к ним домой и, взяв ребенка на руки, кормила его из рожка.

С Шарон Тейт и Тони Кертисом я снималась в голливудском фильме «Как любить, не утомляясь». Шарон с мужем, Романом Поланским, жили рядом со мной, по вечерам за ужином мы часто встречались либо у них, либо у меня. Полански и тогда, да и сейчас, спустя двадцать с лишним лет, кажется мне вечным ребенком. Шарон была так хороша, что я, помнится, думала: вот кому следовало бы всегда ходить обнаженной или, на худой конец, в бикини. У нее было поразительное тело мраморной статуи, а увенчивало его нежнейшее лицо с обезоруживающей улыбкой…

Едва я закончила съемки и уехала, случилась трагедия: Шарон убили и растерзали… В этом тоже была и есть Америка.

Мое призвание — приключения

Кораблекрушение на Сицилии

Спагетти и слезы в Амазонии

Воскресенье на вилле «Иджеа» близ Палермо. Перерыв во время съемок «Леопарда». Захотелось немного развлечься, и кому-то пришла в голову идея: «Давайте возьмем лодку и покатаемся немного по морю. Сплаваем куда-нибудь недалеко».

Лукино отказался. Его примеру последовали Паоло Стоппа и Рина Морелли.

Поплыли. Мы с Кристальди, племянник Томази ди Лампедуза[7] с женой, моя секретарша Керолайн, Сузо Чекки Д’Амико[8] с дочерью Сильвией. Возможно, был кто-то еще, сейчас не помню. Всего набралось человек десять.

Первым этапом на нашем пути был Монделло[9]. Там мы прекрасно поели, а часа в три пополудни снова тронулись в путь. Отплыв достаточно далеко от берега, все заметили, что лодка дала течь: мы тонули.

Поначалу это нас даже развеселило — и мы принялись по очереди вычерпывать воду. Но время шло, и нам стало не до смеха, так как оказалось, что лодка совершенно не оснащена спасательными средствами — там не было ни кругов, ни жилетов, ни ракет, о радио и говорить нечего. Не было ровным счетом ничего. И постепенно нами стала овладевать паника.

Мы вглядывались в горизонт: не покажется ли какое-нибудь судно. Тщетно. Что-то виднелось, но так далеко, что никто не мог заметить наши сигналы бедствия: вероятно, увидев, как мы машем руками, там думали, что это приветствие.

Между тем стемнело. Помню, как Кристальди, сняв с руки свой «ролекс», протянул часы Сузо Чекки со словами: «Я прыгаю, попробую добраться до берега вплавь». А Сузо его не пускал: «Ради Бога, мы должны держаться вместе, ведь здесь многие совсем не умеют плавать».

У кого-то уже начали сдавать нервы, одному стало плохо, другой словно рассудок потерял. Многие, вместо того чтобы взобраться на возвышение, сгрудились внизу, как раз там, куда поступала вода. Любопытно, что в чрезвычайных обстоятельствах у людей бывает странная, совершенно иррациональная реакция. Передо мной была группа людей, абсолютно не соображавших, что они делают. В этот момент я поняла, что обстановка становится и впрямь опасной.

К тому моменту мы все были уже полураздеты и привязали все снятое с себя — рубашки, брюки, майки — к мачте в надежде, что это привлечет чье-нибудь внимание.

Было уже совсем темно, и обстановка с каждой минутой становилась все трагичнее: лодка действительно тонула, и надежды на спасение не оставалось никакой.

Вдруг вдали показался рыбачий баркас. Мы, естественно, стали подавать ему отчаянные сигналы, но он почему-то не подплывал. Мы орали, но баркас продолжал удаляться в сторону горизонта. И тут вдруг на нем кто-то одумался, и баркас повернул к нам. Но при сближении он нас таранил. На нем были рыбаки-браконьеры, не умевшие даже толком управлять своим суденышком. От удара наша лодка разломилась пополам, и мы посыпались в воду.