Вера, Надежда, Виктория

«Так, – подумала Вера. – Начинается. Пневмония – это уже хуже».

Давно обещанные антибиотики, убивающие любые микробы, до сих пор до их больницы не доехали. Хотя в Москве, в клинике их мединститута, пенициллин уже стал почти обычным препаратом.

– А что, Владимир Леонидович еще не ушел? – Вера поняла, что у этой новости есть и приятная сторона.

– Нет пока. И не уйдет, наверное.

– Почему?

– Ну-у… – замешкался фельдшер.

Впрочем, Вера Ивановна уже и сама поняла причину служебного рвения коллеги.

Последние выходные Колосов употреблял столь активно, что даже его многострадальная жена не выдержала и выставила вещи любимого за порог. Вера сама видела, как доктор пришел в больницу с куцым ободранным чемоданчиком.

Вместо того чтобы посочувствовать коллеге, Вера неприлично обрадовалась. Супруга все равно доктора простит – куда ей деваться? – а иметь под рукой такого диагноста очень даже хорошо.

– Ладно, Василий Гаврилович, – сказала она. – Давайте травитесь своей махоркой. А потом мы с вами обход проведем.

– Непременно проведем, Вера Ивановна, – улыбнулся тот и, предвкушая ядовитое удовольствие, вышел из больницы.

Вера быстро переоделась в ординаторской.

В свежайшем белом халате и белой шапочке она почувствовала себя настоящим эскулапом и, как всегда, ощутила прилив радости. И как только люди работают на нелюбимой работе?

Еще через десять минут они с Гаврилычем приступили к утреннему обходу.

Тяжелых больных сегодня в стационаре не было.

Особо внимательно Вера посмотрела двоих после аппендэктомии. Первая, русская девочка с милым, добрым лицом, уже готовилась к выписке. Все прошло как положено. Ее около недели назад своевременно и аккуратно прооперировал Владимир Леонидович.

Вторая же, девушка-казашка, с ужасом смотрела на Верины руки, когда та осторожно прощупывала ее живот.

Вера непроизвольно усмехнулась, представив себе, как девчонка увидела бы, что с ней эти руки вытворяли во время операции. Точнее, с девчонкиными кишками.

Это только те, кто не в теме, считают аппендицит чем-то вроде насморка. А если везти человека из отдаленного поселка двое суток – и неизвестно еще, сколько суток она у себя там терпела, – то воспалившийся слепой отросток очень даже фатален.

В случае с девушкой перитонит уже начался, и без антибиотиков прогноз был столь же ясен, сколь и печален. И потому Верочка, ужаснувшись сама своему решению, недрогнувшими руками сделала то, о чем ей рассказывал на лекции ее профессор, знаменитый фронтовой хирург.

После удаления нагноившегося аппендикса она, говоря обычным языком, просто вынула из девушкиного живота кишки и прополоскала их в тазике. Почти так же, как у себя в комнате, согрев на печке воды, полоскала собственное бельишко. Ну, конечно, не совсем так. Ингредиенты моющего раствора отличались существенно. И стиральную доску – алюминиевую плоскость с выступающими заглаженными ребрами – тоже, разумеется, не использовали.

Канат Сеймурович, узнав от Валентины Петровны, чем занимается безумная москвичка, потом доступно ей объяснил, что произойдет, если пациентка все-таки умрет. Сам главврач был просто уверен, что так оно и будет.

Однако молодая казашка не умерла. Более двух недель пролежав с температурой и дренажами, исхудавшая, замученная инъекциями и капельницами, она пошла на поправку.

– Все, Муна, – улыбнулась Вера Ивановна, закончив осмотр. – Скоро выпишем тебя.

Девушка что-то быстро сказала по-казахски.

Василий Гаврилович перевел:

– Ее отец барана хочет привезти. Живого. Выберет лучшего. Очень благодарит.

– Ой, не надо барана! – всерьез испугалась Верочка, вдруг представив, как ей придется собственноручно лишать животное жизни. Или пасти его по высохшей траве незамощенных поселковых проулков.

– Надо, надо, – возразил фельдшер. – Медикам мясцо не повредит. Сам займусь, – и что-то коротко сказал больной по-казахски.

Вера не стала спорить.

Она уже ощущала некое, как говорил их профессор, диагностическое томление. Ей срочно хотелось увидеть мальчика Марты.

Ангина на излете и пневмония – совсем разные вещи. А что Колосов, что Гаврилыч – люди в медицине не случайные. И такое разночтение вызывало нехорошее чувство. Как будто под ложечкой сосало. Типа голода, но гораздо неприятнее.

Мальчик сидел на кушетке, застланной оранжевой прорезиненной простынкой, в маленьком помещении приемного покоя. Коротко стриженный, белобрысенький, худенький. Одежда, как и предполагала Верочка, была сильно ношенная, но чистенькая и везде, где требовалось, починенная. На вид ему было лет восемь-девять.

Ребенок был напуган и расстроен.

Даже к теплому сладкому чаю, что стоял перед ним на больничной табуретке, не притронулся.

– Тебя как звать, малыш? – улыбнулась Вера, присаживаясь перед ним на стул.

– Алик, – настороженно глядя на доктора, ответил тот.

– Сашенька, значит? – уточнила докторша. – Или Шурик? Как тебя мама называет?

– Альберт, – нехотя выдавил мальчик и подозрительно посмотрел на Веру Ивановну и Гаврилыча. – Как дедушку.

– Хорошее имя, – одобрил подошедший Гаврилыч. – У меня друг старинный – тоже Альберт.

– А сколько тебе лет? – спросила Верочка. Можно было заглянуть в карту, но ей хотелось поговорить с пацаном, немножко успокоить его. – В школу ходишь?

– Нет. У нас нет школы. Меня мама учит. И дядя Фриц.

Мальчик отвечал неохотно, похоже, говорить ему было еще трудновато.

Вера прекратила необязательные расспросы и заглянула в карту.

Оказалось, Алику уже одиннадцать. Понятное дело. Мелкий – от недоедания. И от тяжелой работы. Война еще долго будет аукаться, причем не только тем, кто воевал.

– Так что у тебя было с горлом? – мягко спросила Верочка.

– Коза потерялась. Искал долго, ночью, замерз.

– Когда это случилось?

– На той неделе.

– Насморк, кашель были?

– Да. Кашлял. И горло болело.

– А сейчас болит?

– Меньше.

– Уже хорошо. Давай посмотрим твое горлышко.

Мальчик инстинктивно поднял обе руки, как бы закрывая рот от врача.

– Я не сделаю тебе больно, – мягко сказала Вера. – Ты просто пошире раскроешь рот, а я только чуть-чуть помогу шпателем. Хочешь, глотни сначала теплого чайку.

Алик взял худой рукой больничную чашку и попытался сделать глоток. Удалось со второй попытки.

– Больно глотать? – спросила докторша.

– Нет вроде, – ответил пацан. Похоже, он немного успокоился.

А вот Вера Ивановна – нет.

Ей становилось все тревожнее, а почему – и сама понять не могла. Улыбалась она теперь не оттого, что вид ребенка всегда вызывает у нормальной женщины улыбку, а потому что – надо.

– Марья Григорьевна, пригласите Колосова, – попросила она пожилую медсестру приемного отделения.

– А если он ушел? – уточнила сестра. Дама она была точная и обстоятельная, как и почти весь персонал больнички.

– Найдите и приведите, – коротко сказала Вера.

Несмотря на молодость, Веру Ивановну Семенову персонал уважал. Дважды никого просить не приходилось.

– Василий Гаврилович, позовите маму Алика, она во дворе.

Фельдшер тоже мгновенно подчинился.

Верочка осмотрела горло маленького пациента.

Оно было немного более красноватым, чем хотелось бы, но выраженная ангина не диагностировалась. Носовые ходы были чистыми, мальчик дышал свободно. Таким образом, простуда была делом прошлым.

Внимательнейшим образом прослушав – и простучав пальцами – птичью грудку ребенка, Вера Ивановна поняла, что встревожило Колосова.

Хрипы, безусловно, были. Но Верочка, несмотря на молодость, прослушала и простучала уже не одну тысячу грудных клеток – ей это всегда чертовски нравилось. Не было ничего настораживающего. Скорее следы проходящего, не слишком сильного бронхита.

Вдруг стало холодно внизу живота.