Страница 53 из 78
Сэр Раулинсон смотрит на дело иначе и более доверчиво. Так, рассуждая о необходимости занять Герат и Кандагар, он говорит:
«Единственно в ком мы можем встретить недружелюбие, так это в духовенстве, да в некоторых, весьма немногочисленных, родоначальниках племени Дурани; но они могут быть отозваны в Кабул. Что касается расположения к нам туземцев, то, вероятно, мы встретим не больше затруднений в управлении Кандагаром и Гератом, чем то, которое встретили русские в управлении Ташкентом и Самаркандом, а между тем, наш долгий навык в восточной администрации, наше специальное знакомство с западным Авганистаном; наше снисхождение к магометанским предрассудкам, наше обаяние, наша высокая репутация справедливости и честности — все это должно облегчить еще нашу задачу по удержанию позиции, сравнительно с нашими, менее опытными северными соседями».
Так обольщают себя англичане… Сколько похвал расточает им сэр Раулинсон — сколько фимиаму! Послушаешь его, так выходит, что англичане — сущие профессоры в деле управления восточными народами, что обаяние их несокрушимо, что назвать: справедливость и честность — все равно, что назвать англичанина!
Но довольно припомнить, как они вели себя в Кабуле в 1839 году, довольно припомнить, что апатичный, равнодушный к смерти народ — и тот пробуждается и бунтует беспрестанно — тогда окажется, что профессорам надобно еще поучиться. Обаяние англичан действительно велико, но оно сильно пошатнулось вследствие последних успехов русских войск. А ужь относительно справедливости и честности своей англичане положительно заблуждаются: азиятцы смотрят на это как раз противоположно. Конечно, они не понимают вполне слова «справедливость», не умеют оценить «английской» честности и только этим можно объяснить то превратное понятие, какое составили себе азиятцы об англичанах и которое выражается в буквальном переводе словами: «Инглиз очень чорт».
Приучить авганцев к понятию о нейтралитете, к мысли о том, что деньги и оружие они получают от Англии только для того, чтобы пользоваться всеми благами мира и спокойствия — задача не легкая: со времени умбальского свидания и до сих пор еще ни один авганец не думал таким образом; большинство даже просто считает себя проданным Англии, которая, по их мнению, намерена так или иначе получить с авганцев кун (пеня за кровь убитых), за истребленную ими в 1840 г. английскую армию.
В депеше нашего мин. ин. дел к барону Бруннову от 30 июня 1869 года, мы читаем, между прочим, следующее: «если Авганистан будет полагать, что он предназначен быть авангардом Британской империи против России, тогда Россия неизбежно должна будет принять свои меры для обеспечения своих политических и торговых интересов. Меры эти в свою очередь могут послужить к возбуждению недоверия и подозрительности Англии и повести ее к комбинациям, которые уменьшат расстояние между обеими странами или-же создадут соперничество, которого оне так стараются избежать. Если-же авганский вождь будет вполне убежден, что поддержка, полученная им от Англии имела единственною целью создать в непосредственном соседстве британских владений правильное государство, назначенное для мирного процветания под кровом нейтралитета — тогда может исполниться искреннее желание императорского кабинета, чтобы Средняя Азия представляла собою поприще для дружественной и благодетельной для края деятельности обеих великих держав — каждой в ее естественном районе — без иного соперничества, как благодатное соревнование в развитии торговли и цивилизации. Вместо того, чтобы предаваться прежнему недоверию и соперничеству — обе державы будут согласовать свои действия, чтобы вразумлять, сдерживать, а когда нужно то и подавлять необузданные страсти народов и их властителей, задача воспитания которых теперь предстоит».
Л. Кларендон, при свидании в 1869 г. с князем канцлером, сказал: «мы внушили Шир-Али-хану воздерживаться от всяких действий, могущих дать России какой-либо повод к подозрению и что если он предастся подобным целям, то ни в каком случае и ни коим образом не должен рассчитывать на Англию. Это было ему сказано и будет повторяемо так, чтобы всякое недоразумение сделалось невозможным… — Мы боимся, продолжал Л. Кларендон, не видов вашего правительства на Среднюю Азию, а второстепенных деятелей, излишнего усердия генералов в погоне за славой и желанием возвысить собственное свое значение, не обращая внимания на виды правительства» {77}.
Ответ канцлера, что все наши усилия посвящены развитию промышленности и желанию открыть более близкие и безопасные для торговли пути в страны Средней Азии и, что с этой точки зрения следует рассматривать то, что мы уже сделали и что можем еще сделать казалось, совершенно успокоил и весьма обрадовал л. Кларендона.
Северною границею нейтрального пояса л. Кларендон предложил: верховья Аму-Дарьи до меридиана Бухары, откуда граница идет прямо на запад, по широте, пересекая таким образом все караванные пути в Хиву и Бухару. «Английское правительство, говорит записка азиятского департамента (16 апреля 1869 г.), кажется, не сомневается, что Россия присоединит к себе, в близком будущем, Бухарское ханство и Хиву. В таком случае английское правительство видит в границе этой черту, далее которой оно решилось не допускать расширения русских владений в Средней Азии. Это не согласно с достоинством России».
Предложение лорда Кларендона, как не совместное с достоинством России, не было принято, и наше правительство, не признавая нейтралитета Авганистана, заявило только (письмо государственного канцлера от 7 марта 1869 г.) положительное намерение свое не вмешиваться в дела Авганистана.
Условлено было также внушить эмирам Шир-Али-хану, с одной стороны, и Сеид-Музаффару — с другой, чтобы они ничего не предпринимали друг против друга.
Какое значение придавали в Англии вопросу о нейтралитете Авганистана, этой азиятской Швейцарии, можно судить по следующим отзывам лондонских газет: «если бы, говорила «Times», независимость Авганистана от России и приязненные отношения его к Англии могли быть обеспечены, то для Великобритании перестал бы существовать среднеазиятский вопрос».
Обжегшись уже однажды (в 1840 году) на Авганистане, Англия теперь находит, что для нее не выгодно присоединять это ханство к Ост-Индии. «России нечего бояться, что Англия станет домогаться присоединения Авганистана. Польза, какую можно извлечь из этой страны, обусловливается ее независимостью. Независимый Авганистан будет охранять английскую границу от внешних врагов, тогда как зависимый сам будет нуждаться в защите англичан… Если дипломатии удастся добиться признания нейтралитета Авганистана Россиею, то британскому правительству придется пенять на самого себя в случае нападения на него в расплох».
Спрашивается: для чего англичане так усердно хлопочат о признании Россией нейтралитета Авганистана, когда сами же, на тысячи ладов, доказывают, что им нечего опасаться за Индию? Довольно одного взгляда на карту, чтобы убедиться в какой степени трудно было бы даже достигнуть границ Индии с теперешних наших стоянок. Правда, что после хивинского похода все сомнения, все доводы о невозможности, о недоступности чего либо для русских войск должны умолкнуть, но все таки следует сознаться, что англичане не хивинцы и что если мы вздумали бы предпринять против них экспедицию, то, конечно, с оглядкой и во всяком случае не скоро.
Очевидно, Англия не этого боится — ей просто не по силам даже одно соседство России с ее индийскими владениями, где еще таится много враждебных ей элементов. Соседство сильной державы естественно ослабляет могущество Англии, но это и служит явным признаком, что у британского колосса глиняные ноги!
Вот что писал сам лорд Майо в 1872 году: «чувства недовольства и оппозиции господствуют во всех классах общества, как между европейцами, так и между туземцами, по поводу постоянного возвышения налогов. Я убежден, что это составляет величайшую политическую опасность. Мы никогда, даже на одну минуту, не могли рассчитывать на сохранение спокойствия, но я думаю, что положение дел в настоящее время серьезнее, чем когда-нибудь». Скоро после этого откровенного заявления л. Майо, как известно, был убит одним фанатиком. За год перед тем убит и главный судья Бенгала. На острове Цейлон бунты были весьма часто: в 1817, 1823, 1834, 1843 и в 1848 гг. На материке же с 1820 — 1824 г., потом с 1827 — 1830 г., затем в 1852, далее с 1857 — 1858 г. наконец: в 1863, в 1868 и в 1873 г.