Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 78



Другому доверенному хана, Мирзе-Хакиму, присланному вскоре за первым, генерал-губернатор указал на нерешительность хана, как на признак сомнения его в прямодушии и правдивости представителя русской власти в крае. «Если-бы я хотел завладеть ханством, прибавил генерал-губернатор, я не стал-бы тратить времени и слов, а приказал-бы только двинуться войскам и давно все было бы кончено.»

Категорический тон последних сношений подействовал, наконец на хана и рассеял его сомнения: 13-го февраля прислано было новое письмо от хана, отказывавшегося на этот раз от всяких притязаний на сношения помимо генерал-губернатора и изъявлявшего готовность исполнить всякое его требование, ради сохранения только дружественных отношений. Хан писал, между прочим: «теперь я вижу, что Величественный Белый Царь предоставил вам вести все дела и вполне вам доверяет, а также что Он, считая вас самым достойным — передал вам свои права, а потому, — все, что будет вами установлено, подписано и утверждено вашею печатью — все это я буду считать как-бы утвержденным самим Белым Царем».

С этих пор отношения к нам коканского народа видимо улучшились и наши купцы не встречали уже такого недружелюбия и брани, к которым наши уже стали было привыкать. Слово: «кяфир» — неверный — заменилось словом: «тамыр» — приятель.

24 февраля были присланы ратификации договора. В знак искренней дружбы хан прислал генерал-губернатору свой перстень (большой изумруд) и одну лучшую свою лошадь. «Глядя на них, писал хан, сочтите как будто меня самого видели». Хан велел очистить в Коканде один из занятых караван-сараев и передал его русским. С товаров и даже хлопка, пошлину с которого Хан отстаивал особенно упорно — стали взимать уже не 15 %. Тем не менее однакоже, коканское правительство не считало себя на столько сильным в собственной стране, чтобы приступить к исполнению договора без всякой предварительной подготовки общественного мнения, и потому Сарымсак-Ходжа просил написать к хану такое письмо, которое-бы можно было прочесть во всех городах ханства, для успокоения народа, как ручательство за мир даже и во время отсутствия генерал-губернатора из края. Посланник заговаривал также о разграничении наших территорий, но, вследствие отсутствия каких бы то ни было географических и этнографических данных, вопрос этот был отклонен, чтобы не связать себя преждевременными решениями, которые могли-бы оказаться, впоследствии, невыгодными для России. Генерал-губернатор сказал, что теперь самое главное: — заключить мир и жить дружно; беспокойного же соседа не спасут никакие границы.

Так как отъезд генерал-губернатора в С.-Петербург был уже назначен 9-го апреля 1868 года, то об этом уведомили Худояр-хана, причем было добавлено, что остающейся за старшего, генерал Дандевиль, получил соответственные приказания, т. е. «жить в дружбе с друзьями, держать в страхе врагов России и защищать ее подданных». Вместе с тем, хану было поставлено на вид, что до нас доходили слухи о вооружениях Кокана и каких-то союзах против России; сказано было, впрочем, что ничему этому мы не верим и потому внимания на слухи не обращаем, так как война против России служит только к возвышению нашему, а ружья никого не спасут от нас.

Быстро изменившиеся отношения к Бухаре заставили отложить поездку в Петербург, о чем и дано знать хану.

8-го мая, через неделю после занятия нами Самарканда, прибыл в отряд коканский посланник, Мирза-Хаким, поздравить генерал-губернатора с победой и вручить письмо, в котором хан опровергал слухи о его воинственных замыслах, а свои — будто-бы вооружения — объяснял простым исправлением, запущенного в прежнее время и пришедшего в негодность оружия. Мирза-Хаким уверял даже, что в Коканде были принесены всенародные молитвы по случаю того, что хан удержался в стороне от разразившейся над Бухарою бури! После зерабулакского боя посол был отпущен; но по возвращении генерал-губернатора в Ташкент, явился снова для поздравления с успехами нашего оружия. Надобно заметить, что весь коканский народ относился к нам при начале войны весьма враждебно и требовал вмешательства в нашу распрю с бухарцами, основываясь на том, что Самарканд — «лицо земли», священный город мусульманства, не может быть взят неверными, а если взят, то это признак конца мира.



Коканский хан и его посланник держали себя, все это время, с таким тактом, что генерал-губернатор решился ходатайствовать о допущении коканского посольства к Высочайшему двору. Мирза-Хаким удостоился счастия быть принятым Его Величеством 2-го ноября 1862 г.

Почтительное письмо Худояр-хана к Государю Императору служит лучшим доказательством верности теперешней политической программы нашей, приведшей его к сознанию, что без нашей поддержки он существовать не может. Так хан писал: «теперь обнаруживается ясно, что под высокой защитой Вашего Величества мы можем спокойно, без всякого опасения, заботиться как о пользах населения нашего края, так точно и об исполнении Ваших желаний, установлением торговых сношений государства Вашего с коканским ханством». Торговый трактат с Коканом удостоился Высочайшего утверждения в 6 день ноября 1868 года.

По возвращении посла в Кокан и вручении хану бриллиантовых знаков ордена Св. Станислава 1-й степени, генерал-губернатор получил от хана, 31-го июля 1868 г., благодарственное письмо, в котором хан высказывал свое удовольствие по поводу получения «ордена звезды», как он называл пожалованный ему орден, и прибавил, что об этой милости Белого Царя он велел объявить во всех концах ханства, «чтобы друзья радовались, а враги скучали».

В начале декабря 1869 г., хан принес генерал-губернатору жалобу на эмира, будто тот, подчинив своей власти отложившихся беков (гиссарского, кулябского и других), напал и на подчиненного Кокану каратегинского бека, Шир-Али, который вынужден был бежать в Кокан. На запрос, сделанный по этому поводу эмиру, было получено от него, в оправдание, письмо Шир-Али, доказывавшее участие последнего в возникшем междуусобии и выдававшем сношения его с мятежными беками. Худояр-хан объявил письмо подложным и в доказательство прислал, для сличения, подлинное письмо Шир-Али. Печать, действительно, оказалась как-бы поддельною, {19} и потому генерал-губернатор предложил эмиру возвратить Каратегин законному владетелю. В это время Шир-Али снова вступил с войсками в Каратегин, но был разбит соединенными силами кулябского и гиссарского беков и взят в плен. Желая предупредить всякое столкновение между Бухарою и Коканом, так-как успех одного, мог компрометировать наше покровительство другому — генерал-губернатор предложил Худояр-хану возвратить Каратегин прежнему его владетелю, Музаффар-шаху, содержавшемуся пленником в Коканде, а эмира просил дать за то свободу Шир-Али бию. Эта комбинация была принята обеими сторонами и немедленно приведена в исполнение, доставив нам несколько нравственных выгод: она разделила границу между двумя ханствами почти самостоятельным владением и, следовательно, до некоторой степени затруднила путь для непосредственных сношений или столкновений между Коканом и Бухарой, этими всегдашними соперниками за преобладание в Средней Азии; во вторых — освобождение нами Шир-Али бия, заклятого врага нашего, хваставшего сорока, полученными им в делах с нами, ранами и щеголявшего ненавистью к русским, а потому стоявшего во главе враждебной нам партии в Коканде, примирило его с нами и, таким образом, поколебало в большинстве коканцев упорное против нас предубеждение. Наконец, роль примирителя и вершителя дел своих соседей, выполненная генералом фон-Кауфманом, способствовала еще большему усилению нашего авторитета.

Результатом трехлетних наших дипломатических сношений было то, что Сеид-Худояр-хан отказался от всякой мысли враждовать с нами иди прекословить нам. Имея в Ташкенте постоянного поверенного Мирзу-Хакима-Датху (теперь уже Парваначи), хан извещает генерал-губернатора о всяком, самом незначительном обстоятельстве и в то-же время немедленно исполняет каждое его желание. Даже о семейных своих делах, хан считал необходимым уведомлять генерал-губернатора. О смерти своей матери он сообщал в следующих выражениях: «по желанию и предопредлению Бога, моя мать — мой священный Кааб, в субботу в 18 день рамазана, вспомнив, что всем равно придется умирать — вкусила шербет из чаши смерти и в определенный свыше день переселилась из этого ложного мира в будущий надежный мир».