Страница 35 из 81
Вечером Чапмен написал и закодировал небольшое послание. Рид проверил его, одобрил и включил передатчик. В 9.45 связь со станцией в Париже была установлена. Все работало отлично. Однако в спешке и возбуждении, торопясь убедиться в исправности прибора, они допустили ошибку. Это была их первая ошибка — однако худшая из всех, что могли быть допущены. 27 декабря в 9.47 Чапмен отстучал следующую радиограмму: «ПОЗВОНИТЕ 1000 ЕСЛИ ПАРИЖ МЕНЯ НЕ СЛЫШИТ. ОК. ФРИЦ. ХУ ХА ХУ ХО». В ответ пришло подтверждение получения радиограммы. Рид и Чапмен ликовали.
Десять минут спустя они пили чай на кухне, когда Чапмен, внезапно побледнев, пробормотал: «О господи! Кажется, я забыл про эти чертовы F».
14
Что делать?
Гнев Тара Робертсона был ужасен. Оловянный Глаз Стефенс впадал в ярость регулярно, так что его подчиненные успели к этому привыкнуть, но Тар практически никогда не терял терпения. «Он не любил никого отчитывать, — говорил один из его друзей. — Он видел лучшее в каждом». Утром 28 декабря, когда Рид, заикаясь, сообщил боссу, что только что послал радиограмму в рамках радиообмена ZINC без кодового знака, означающего «все в порядке», Робертсон не увидел в Риде лучшего. Он был бесконечно зол.
Не поставив пять F в начале послания, Чапмен и Рид случайно информировали фон Грёнинга, что Фриц работает под контролем британской разведки. Эта ошибка не просто вывела из игры одного из самых многообещающих двойных агентов за всю войну, — из-за нее в абвере могли догадаться, что другие агенты, считающиеся надежными, так же, быть может, контролируются неприятелем. Вся система работы с двойными агентами была поставлена под удар.
Рид был преисполнен смущения и раскаяния. Для радиооператора его уровня это была ошибка столь элементарная, что почти непростительная. Частью работы Рида было отслеживать так называемые «контрольные знаки», которые агент мог тайком вставить в радиограмму, давая знать своим немецким хозяевам, что он работает под контролем врага. Иногда подобные сигналы были очень мелкими: к примеру, отсутствие приветствия, добавление (или исключение) буквы X, означающей дружеское прощание в конце сообщения, либо простая точка. Однако согласованный знак Чапмена, дающий понять, что он находится на свободе, был понятным и безошибочно узнаваемым. МИ-5 знала о нем, и он использовался в каждом послании Зигзага — до сегодняшнего дня.
Юный Рид извинился неисчислимое количество раз. «То, что мы оба, Зигзаг и я, совершенно забыли про пять F, может быть объяснено лишь тем, что о такой мелочи несложно забыть», — униженно объяснял он. По его словам, Чапмен «мог легко совершить такой же просчет, если бы честно работал на немцев» — это объяснение вообще не имело смысла. Кроме того, он заявил, что, поскольку «Зигзаг уже отправил две радиограммы с пятью F, я лично не считаю эту ошибку настолько фатальной, какой она могла бы быть, случись она раньше в ходе операции». Однако все это были лишь судорожные объяснения сотрудника, в отчаянии пытающегося смягчить ярость своего разгневанного босса.
Тем же вечером во время второго согласованного сеанса радиосвязи в 17.00 Чапмен и Рид отправили следующее сообщение, на этот раз без ошибки: «FFFFF ПРОСТИТЕ ПЬЯН РОЖДЕСТВО ЗАБЫЛ FFFFF С РОЖДЕСТВОМ. F».
«Они и сами могли забыть про пять F», — писал Рид с уверенностью, которой вовсе не ощущал. В течение следующих 24 часов МИ-5 напряженно отслеживала «наиболее секретные источники», ожидая увидеть вал сообщений, подтверждающих, что фон Грёнинг понял, что его агент пойман и работает под контролем британцев. В конце концов перехватчики обнаружили лаконичное послание: «Сообщение из 14 знаков от Фрицхена расшифровано. Мы обнаружили, что оно не начинается с пяти кодовых F». Но фон Грёнинг поверил второму сообщению. Глупая ошибка с одной стороны прошла без последствий благодаря столь же дурацкой ошибке с другой стороны, и бедный измученный Рид смог наконец вздохнуть спокойно. Позднее он говорил, что эта ошибка была просто досадной. Но на тот момент она воспринималась как убийственная.
Чапмен тоже вздохнул свободно, однако его беспокойство все нарастало.
Безвылазное существование в пригородном доме в компании двух отставных полицейских, — нет, работу шпиона он представлял совсем не такой. Он начал требовать решить его будущую судьбу. Он написал записку, озаглавленную «Что я мог бы сделать во Франции», и передал ее Риду:
Пора начинать приготовления к моему возвращению. Мне дали понять, что по возвращении во Францию мне будет предоставлена свобода, — доктор Грауманн предложил организовать для меня поездку по Германии. Однако я думаю, что смогу остаться в Париже. Там множество объектов, на которых могут быть организованы диверсии, и я разработаю схемы проведения этих диверсий… Я смогу достать детонаторы, небольшое количество динамита, а также описания объектов терактов. Если мне дадут пару достойных людей, разрешат самому их подготовить и организовать все для их работы во Франции, позволив использовать мои собственные методы, я, уверен, смогу выполнить работу качественно. Однако, если нас интересует только информация, в этом случае мне необходимо будет пройти более серьезную подготовку в Германии, поскольку мои знания в том, что касается различных аспектов деятельности армии и флота, явно недостаточны. Это долгая работа, и, если люди, которые готовят мое возвращение, приедут пообщаться со мной и выслушают мои идеи, я полагаю, мы сможем достичь хороших результатов.
Лори Маршалл, заместитель Рида, прибыл на Креспини-Роуд, чтобы выслушать идеи Чапмена, среди которых были как простые и эффективные, так и весьма эксцентричные, с элементами драматизма. Если его вернут обратно в Нант, объяснял Чапмен, он сможет скрывать зашифрованную информацию в «глупых шуточных посланиях», которые отправляет по рации. Он может сделать и больше: если британцы пришлют команду диверсантов, он сможет снабжать их взрывчаткой и детонаторами из запасов Грауманна на вилле Бретоньер. «Это должны быть решительные люди, готовые расстаться с жизнью», — настаивал Чапмен. Среди потенциальных целей диверсантов он называл гестаповские канцелярии, штаб-квартиры абвера и эсэсовских офицеров. Чапмен давно заметил, что офицеры абвера имеют привычку присылать друг другу в подарок ящики с коньяком: будет сравнительно легко изготовить мину-ловушку из одного такого подарка, начинив его «достаточным количеством взрывчатки, чтобы разрушить целое здание». Маршаллу энтузиазм Зигзага показался «несколько мрачным», однако он доложил, что беседа стала «отличной демонстрацией того, как Зигзаг представляет себе свою работу».
Тем временем абвер, казалось, не подозревал, что что-то пошло не так, однако, дабы поддержать веру фон Грёнинга в своего агента, вскоре должна была потребоваться демонстрация талантов Чапмена. «Мы должны сделать все возможное, чтобы быстро организовать какой-нибудь впечатляющий взрыв на заводе компании „Де Хавилланд“», — писал Мастерман. Об этой инсценированной диверсии следовало как можно громче раструбить в прессе, в том числе непременно в The Times, любимой британской газете фон Грёнинга.
Команда, работавшая с двойными агентами, свято верила, что жизнь агента, по возможности, должна соответствовать тому, что он рассказывает немцам, и что при этом он должен делать то, что ему поручено. Мастерман называл это «принципом правдоподобия, насущной необходимостью для шпиона получить опыт того, чем он, по собственным заявлениям, занимается». В ходе допроса гораздо проще говорить полуправду, нежели плести паутину из чистой лжи. Если от Чапмена ждут взрыва на заводе «Де Хавилланд», он должен выполнить задачу так, как если бы он организовывал настоящую диверсию.
Чапмен и Бэквелл отправились в Хатфилд на автобусе и через 10 миль сошли на остановке невдалеке от завода. Они обошли территорию вдоль забора, и Чапмен внимательно изучил свою предполагаемую цель. Как они заранее договорились, рядом с главным входом Бэквелл остановился спиной к зданию, а Чапмен, глядя через его плечо и притворяясь, будто просто болтает с приятелем, описывал все, что видит: ворота, похоже, охранялись единственным полицейским, а на территории он заметил три здания, в которых могла оказаться электроподстанция. Чапмен насчитал на поле двадцать пять самолетов: он впервые видел отполированных деревянных «москитов». Даже на взгляд непрофессионала, это были красивые небольшие машины, «в которых кипел дух боевой злобы». Чуть дальше забор проходил позади паба «Комета». Рядом с пабом располагалось небольшое кафе. На работу как раз приходила утренняя смена: охранник, похоже, знал всех рабочих в лицо, поскольку лишь кивал приходящим, каждый из которых расписывался на листе бумаги.