Страница 14 из 81
Затем он перешел к буквам, состоящим из двух элементов, потом — из трех и наконец научился выстукивать весь латинский алфавит. Его научили основным условным обозначениям, используемым в радиоделе, методам запоминания последовательностей букв, а также сборке рации.
Через три дня после прибытия Чапмена садовников отослали по домам пораньше, и Войх организовал в саду рассчитанный по времени взрыв, а затем продемонстрировал в лаборатории «химическое смешивание». Краснолицый диверсант обращался с летучими соединениями с чрезвычайной сноровкой, и Чапмен, гордившийся своим умением работать со взрывчаткой, был воистину впечатлен: «Он лишь брал в руки какое-нибудь вещество, смотрел на него, пробовал — и тут же начинал смешивать. Не думаю, чтобы он был химиком, — скорее, просто у него был большой опыт». Каждый день Чапмен и Войх работали в лаборатории, изготовляя самодельные бомбы и зажигательные смеси из самых простых ингредиентов — сахара, растительного масла, бертолетовой соли. Эдди изо всех сил старался запоминать составы смесей.
Карл Бартон (он же Германн Войх), главный инструктор по диверсионной деятельности на вилле Бретоньер.
Готовя Чапмена к парашютному прыжку, Лео начал учить его падать и перекатываться. К самому высокому в саду буку приставили лестницу; высота, с которой прыгал Эдди, постоянно увеличивалась, пока он не научился сигать с высоты 30 футов, не получая травм. После нескольких лет тюрьмы он был не в лучшей физической форме, поэтому Лео разработал для него жесткую программу тренировок: Эдди рубил дрова, пока у него не начинали болеть плечи, и каждое утро в сопровождении Преториуса совершал четырехмильную пробежку по берегу Эрдра. Он был впечатлен «красотой реки около Нанта», осознавая, что лишь после тюрьмы «начал понимать, сколько прелести таится в окружающем нас мире».
Для Чапмена это были неожиданно идиллические дни. Колокольчик сзывал всех на завтрак к половине девятого. С десяти утра Эдди учился отправлять радиограммы, связываясь с отделениями абвера в Париже и Бордо. Остаток утра проходил в изучении диверсионной работы, занятиях по шифрованию или парашютными прыжками. Обедали в половине первого, затем следовал отдых — до трех или половины четвертого, после чего вновь начинались занятия. Вечерами они играли в бридж или в шары на газоне либо отправлялись в Café des Pêcheurs — «Рыбацкое кафе», небольшой, отделанный деревом бар в ближайшей деревеньке, где, потягивая пиво по 3 франка за кружку, они смотрели, как солнце садится за рекой. Иногда в компании товарищей Чапмен выезжал в деревню, чтобы затовариться продуктами с черного рынка: свежими яйцами, хлебом, ветчиной и вином. Закупками занимался один из водителей, бельгиец по имени Жан, поскольку с немцев французские фермеры запросили бы больше. Еда была дорога — ветчина могла обойтись в две с половиной тысячи франков, — но у них, кажется, не было недостатка в деньгах.
На вилле Бретоньер алкоголь лился рекой. Особенно впечатляли таланты доктора Грауманна: Чапмен подсчитал, что тот выпивал не меньше двух бутылок вина за вечер, после чего опрокидывал немалое число стопок бренди. Но, похоже, алкоголь его вообще не брал. По субботам вся команда загружалась в четыре машины, принадлежавшие подразделению, с французскими номерами и эсэсовскими пропусками, и отправлялась в Нант, где они обедали в «Шез Элль», танцевали в «Кафе де Пари» или заходили в кабаре «Ле Куку», где шампанское продавали по 300 франков за бутылку. Чапмен ни за что не платил, при этом его снабжали карманными деньгами в неограниченном количестве. Во время поездок в город Чапмен заметил буквы V — знак французского Сопротивления, — нарисованные мелом во многих людных местах. Какой-то упорный нацист нарисовал внутри каждой V по свастике, таким образом «меняя пропагандистский знак». Кое-кто из мужчин захаживал в контролируемый нацистами городской бордель — курносый Альберт был его завсегдатаем, восхваляя очарование тамошних «красоток» — les jolies filles — с таким жаром, что заработал прозвище Joli Albert — Красавчик Альберт, — впрочем, нимало не соответствующее действительности.
Чапмен с удовольствием проводил время в компании Войха: «Он любил жизнь, у него всегда было много денег, к тому же он был весьма вульгарен, любил женщин и вино». Бывший боксер, Войх был невероятно силен. Он часто вызывал остальных на своеобразное состязание в рестлинге, где каждый соревнующийся должен был, сжав руку соперника, вынудить того опуститься на колени. В этих схватках Войх всегда побеждал.
Чапмен уже начал воспринимать этих людей как друзей. Он даже не сомневался, что имена, под которыми он их знал, были настоящими. Однажды он слышал, как Томаса назвали Преториусом, — но решил, что это, должно быть, кличка.
Однако при всем своем пьяном дружелюбии его новые товарищи оставались скупыми на слова, осторожными в повадках и крайне скрытными во всем, что касалось их жизни вне виллы Бретоньер. Время от времени Войх или Шмидт исчезали на неделю или более долгий срок. Иногда по возвращении Чапмен осторожно интересовался, где они побывали. Беседа, как он вспоминал позднее, всегда проходила по одному и тому же сценарию:
— Хорошо съездили?
— Да, неплохо.
— А где были?
— Далеко. За границей.
Чапмен научился никогда не требовать прямого ответа. Однажды, когда оба были не совсем трезвы, он спросил у Войха, приходилось ли тому бывать в Америке. Собеседник холодно усмехнулся в ответ:
— А зачем тебе это знать?
Внешне неформальная атмосфера скрывала строгую секретность. Все важные документы хранились в офисном сейфе. Время от времени Чапмен наблюдал, как Грауманн уходил в сад с секретным документом или письмом, «вынимал его и, прикуривая сигарету, тут же поджигал бумагу и сжигал весь конверт». По ночам две свирепые эльзасские овчарки охраняли территорию, заставляя незваных гостей держаться подальше, а Чапмена — оставаться внутри. Как-то утром Келлер, застав Эдди одного в радиокомнате, резко приказал ему выйти. После этого дверь всегда оставалась запертой, кроме того, ее снабдили электрической сигнализацией. Когда Грауманн узнал, что Чапмен по утрам плавает в Эрдре, он устроил персоналу свирепый разнос: «Боже мой! Почему он ходит один? У него же нет документов! А если его заберет французская полиция?»
Позже шеф отвел Чапмена в сторону и благожелательно пояснил: «Пожалуйста, если выходишь за территорию, бери с собой кого-нибудь из ребят. Им приказано составлять тебе компанию в любое время, если ты пожелаешь куда-нибудь отправиться».
Тем не менее Эдди неизбежно узнавал по крохам кое-что о своих товарищах. Лео, Войх и Шмидт были «в общем веселые ребята, парни из деревни». Войх хвастался, что перед войной принимал участие в олимпийских соревнованиях по боксу. Он явно хорошо знал Лондон и становился сентиментальным, вспоминая свою бывшую девушку, горничную-ирландку из лондонского отеля «Гайд-парк». По некоторым обмолвкам Чапмен узнал, что Войх принимал участие в организации взрыва в парижском отеле перед вторжением немцев во Францию. Во время этого теракта погибло множество офицеров союзников. Мелкие, но яркие детали проясняли кое-что об их прошлом. Томас при каждом удобно случае надевал галстук цветов университетской команды гребцов и хвастался, что когда-то был лучшим гребцом в Саутхемптоне. Альберт признался, что перед войной был агентом немецкой компании в Либерии. Лео был профессиональным боксером, участвовал в боях за деньги.
Как-то раз Эдди спросил Шмидта, откуда у него взялся акцент кокни. Тот объяснил, что перед войной работал в лондонском ресторане «Фраскатис». Он бывал в кое-каких излюбленных местах Чапмена в Сохо, включая «Смоки Джо» и «Гнездо», и вспоминал вечеринки с танцами в Королевском театре около Марбл-Арч. Понемногу до Чапмена начало доходить, что эти люди, скорее всего, были больше чем просто инструкторами: они были опытными действующими шпионами и диверсантами, не раз забрасывавшимися во Францию и Британию после начала войны.