Страница 8 из 49
В Калузе пятьдесят тысяч жителей, треть из них — негры, совсем небольшой процент — кубинцы. Они прибывают сюда с западного побережья, из Майами. Был даже ресторан на Мэйн-стрит, который назывался «Кубинец Майк». Там готовили лучшие сандвичи в городе. Но он закрылся в августе прошлого года: кто-то подложил в него зажигательную бомбу. Белые обвиняли черных, черные обвиняли «красношеих», [5]а горсточка кубинцев держала рот на замке, опасаясь, как бы огненные кресты не появились однажды ночью на их лужайках. В один прекрасный день в Калузе разразился расовый конфликт, он назревал давно. У нас почти каждый делает вид, что на дворе все еще 1844 год. Мой партнер Фрэнк и я, по-видимому, единственные люди во всей Калузе, кто замечает, что на выступлениях Хелен Готтлиб в зале, рассчитанном на две тысячи мест, — всего полдюжины черных зрителей.
Телефон опять зазвонил.
— Хэлло?
— Папа?
Снова Джоанна.
— То, что мама сказала об инфильтрации, — она говорила о неграх. В школу приняли двух черных ребятишек.
— Какой ужас, — сказал я. Моя бывшая жена, родом из Чикаго, штат Иллинойс, превращается в агрессивную местную провинциалку. — Так ты предупреди маму, чтоб она позвонила мне, как только придет домой.
— Да, папа.
— И не волнуйся.
— Не буду.
— Люблю тебя, дорогая.
— Я тоже. — Трубка умолкла.
Мой партнер Фрэнк говорит, что женщины умеют управлять мною.
Я отправился в гостиную, включил свет, смешал очень крепкий сухой мартини и захватил его с собой в ванную. Я сделал два больших глотка, прежде чем встать под душ, и осушил стакан, когда выключил воду. Обернув мокрое полотенце вокруг бедер, я смешивал себе еще одну порцию мартини, когда позвонили в дверь. Я взглянул на часы. Восьмой час. Это Терри Белмонт.
— Одну секунду, — сказал я.
Я подошел к двери и открыл ее.
— О Боже! — удивилась Терри.
— Я только что принял душ, — объяснил я. — Сейчас оденусь. Вот бар…
— Не беспокойтесь из-за меня, — сказала Терри.
— Дайте мне одну минуту, — попросил я. — Бар справа, угощайтесь.
— Куда мне положить это?
У нее в руках были пакеты.
— Кухня там. — Показал я. — Я сейчас вернусь.
— Я тоже приняла душ, — сообщила Терри и улыбнулась.
Я пошел в спальню, надел чистое нижнее белье, белые парусиновые брюки, голубую рубашку, сшитую на заказ в Мехико за три доллара, мокасины. В ванной я причесался и снова оглядел себя в зеркале. Кинозвездой я не стал. Когда я вернулся в гостиную, Терри стояла возле бара.
— Что такое «Столичная»? — спросила она.
— Водка. Русская водка.
— Ах да. Это же написано на бутылке.
— Хотите глоток?
— Нет. Я не люблю водку.
— Тогда что вам предложить?
— А что вы сами пьете?
— Мартини.
— Звучит неплохо, — сказала она.
Я отправился на кухню смешивать мартини.
— Крикните, когда проголодаетесь, — сказала Терри. — Все, что требуется, — это подогреть цыплят.
— О’кей. Что вы предпочитаете к коктейлю — маслину или лук?
— А вы что кладете?
— Смесь.
— Мне то же самое.
Я отрезал кусочек лимонной корки, потер ее о край стакана и бросил в коктейль. Протянул стакан Терри.
— Спасибо, — сказала она. — Салют!
— Салют!
Мы выпили.
— Хорошо, — вздохнула Терри. — Я обычно не пью мартини, потому что крепкие коктейли заставляют меня делать смешные вещи. Но кому какое дело, черт возьми! — Она сделала еще глоток. — Это на самом деле вкусно. Вы умеете смешивать мартини.
— Спасибо.
— Так вы удивились, когда я позвонила?
— Да.
— Я не признаю никаких церемоний. Но, Господи, конечно же, я боялась, что к телефону подойдет женщина. Я все продумала. Я бы сказала, что ошиблась, попала не туда, что-нибудь такое. Вам следовало бы заметить, что на мне серое платье.
— Я заметил.
— Помните, я говорила вам утром, что серый цвет…
— Я помню.
— Это — одно из моих любимых платьев, — призналась Терри, — хотя моя мать считает его слишком узким. Моя мать ставит себя в глупое положение, когда объясняет мне, как я должна одеваться. Можно подумать, мне все еще десять лет. Я говорила вам, сколько мне лет?
— Да.
— Двадцать семь. Правильно?
— Правильно.
— А вам тридцать восемь, так?
— Так.
— Одиннадцать лет, — протянула она.
— Ага.
— Разница в годах между нами.
— Так точно.
— Я раздобыла это платье в Люси Серкл, в магазине. Он называется «Китти Корнер». Вы знаете его?
Я знал его.
— Да, — сказал я.
— У них там сексуальные платья. Как вы думаете, оно сексуально? Платье, я имею в виду.
Я присмотрелся к ее платью. Оно было, вероятно, из какой-то синтетики под шелк. Низкий вырез на груди, глубокий разрез до бедра справа снизу. Мать Терри была права: платье казалось узким или, по меньшей мере, слишком облегающим.
— Да, оно очень сексуально, — согласился я.
— Я люблю сексуальные платья, — объяснила Терри. — Черт возьми, если ты женщина, ты должна и одеваться как женщина. Разве не так?
— От женщины я другого и не ожидал.
— Мне нравится, как вы разговариваете, — заметила Терри. — Я слишком много болтаю?
— Нет.
— У меня что на уме, то и на языке. Это недостаток, я знаю.
— Необязательно.
— Вот что я и имею в виду. То, как вы говорите. Другой сказал бы иначе. Не знаю — как, но «необязательно» он бы не сказал. Вы любите цыплят?
— Да.
— Я сама их поджарила. Ненавижу покупать готовых. Я сама приготовила — своими собственными маленькими ручками. Вряд ли можно назвать изящными мои руки. Как вы думаете, я слишком большая?
— Большая?
— Да. Ну, крупная?
— Да нет, вы прекрасно выглядите, — сказал я.
— О, я знаю, что прекрасно выгляжу. Но я слишком большая?
— О чем вы говорите?
— Догадайтесь, какой у меня рост?
— Пять и девять. [6]
Терри покачала головой.
— Пять и одиннадцать.
— Рост немалый, — согласился я.
— Конечно! А какой у меня вес?
— Не имею понятия.
— Сто тридцать фунтов. Вы считаете меня слишком толстой?
— Нет.
— Моя мать твердит, что я слишком толстая. Здесь. — Терри уставилась на свою грудь. — Я произвожу сильное впечатление. На всех. Так я считаю. Лейтенант Хэнскомб говорит, что я могла бы вступить в вооруженные силы. В качестве полицейского, он имеет в виду. Сейчас я на гражданской службе, в офисе, обыкновенная служащая. Но лейтенант утверждает, что я скрутила бы любого воришку за одну минуту. Так он думает. Но он ошибается. На самом деле я не очень сильная. Я просто большая. А какой у вас рост?
— Ровно шесть футов.
— О-о-о, — протянула она. — Мне бы не следовало надевать туфли на таких каблуках, правда? Вы заметили, что туфли подходят к платью? Но может быть, я буду выглядеть слишком высокой рядом с вами на каблуках. Подойдите сюда. — Терри поднялась.
Я подошел к ней.
— Ближе! — потребовала она. — Я не кусаюсь.
Мы стояли лицом друг к другу.
— Да, я немного выше, — сказала Терри, заглядывая мне в глаза. — Каблуки добавляют три дюйма. Ну, все равно, я люблю очень высокие каблуки. Вы когда-нибудь замечали — если девушка носит высокие каблуки, они как бы все приподнимают в ней, возвышают. Все,я хочу сказать. Ваши груди, ваша задница — все приподнимается, когда вы надеваете туфли на высоких каблуках. И в животе у вас сосет из-за каблуков. Не знаю почему. Мне их снять? Вы чувствуете себя неловко из-за того, что я немного выше, когда на мне туфли на каблуках?
— Нет, я не против.
— Тогда пусть остаются, если вы не против, — сказала Терри. — Мне бы хотелось снять их позже, если у нас все будет о’кей.
— Конечно.
— Мне нравится выглядеть сексуальной. — Терри улыбнулась. — Вы проголодались? Мне подогреть цыплят и гарнир? Только прикажите.
5
«Красношеие» — обидное прозвище сельских жителей — с «красной», загорелой от работы шеей; неотесанная деревенщина, провинциалы.
6
Пять футов девять дюймов.