Белоснежка и Аллороза

Я здесь потому, что люблю танцевать, объявила она с вызовом. Я просто танцую для этих парней, потому что мне это нравится. А если сунут пару долларов в набедренную повязку, то я, конечно же, довольна.

Когда Сильвия вышла покурить, Трейси была там. Она уже побывала на сцене, оттанцевала свои пятнадцать минут. Девушки, работавшие в ночную смену, меняются каждые пятнадцать минут. Днем, когда мало народу, и девушек меньше. Танцевать приходится по полчаса. Но в ночную смену танцуют всего пятнадцать минут. Обычно работает двенадцать девушек — с восьми вечера до двух ночи. И выступают они дважды за смену, если, конечно, никто не болеет. Больной кому охота работать… Мы не только танцуем. Приходится сидеть за столиками, заставлять мужчин покупать выпивку. Ангус свою выгоду блюдет. Он выдает имбирный эль за шампанское. Ну да кто же так не делает в подобных заведениях?

Нам приходится танцевать, развлекать посетителей, чтобы наши счета были оплачены. Так девушки делают свои деньги. Кто-то из них — Сильвия не помнит, кто именно, — говорил, что Ангус урывает свою долю и от их побочных заработков, а заставляет отдавать половину из каждых десяти долларов, полученных с клиентов за особые услуги. Ангус оправдывался тем, что рискует, разрешая «открытый секс» в своем скромном, но «превосходном заведении».

Так вот, в тот вечер Сильвия сошла со сцены, обливаясь потом, точно водитель грузовика. Она вышла покурить. Трейси стояла, прислонившись к стене, попыхивая сигаретой. Не знаю, сказала Сильвия, имеете ли вы представление о том, как выглядела Трейси при жизни, но эта девушка была настоящей красоткой. Длинные светлые волосы, большие голубые глаза, благородный нос, роскошный рот, груди, созданные для наслаждения, а ноги как у породистого скакуна. Сильвия удивлялась, что она работает в таком убогом заведении.

Говоря начистоту, призналась Сильвия, все наши девушки, включая и меня, не способны завоевать титул «мисс вселенная».

Хорошенькие, рассказывала Сильвия, сперва пытаются найти работу в клубе «Алиса», где клиентура побогаче и есть надежда лучше заработать. Но список желающих получить там место — с милю длиною. Ангусу обычно достаются остатки.

Сильвия сразу же спросила у Трейси: что делает в подобном заведении такая красотка?

Трейси сообщила ей — за те десять минут, пока они стояли и разговаривали, — что еще неделю назад она работала в пиццерии, но решила уйти, поскольку не видела для себя перспективы. Она хотела стать кинозвездой и рассчитывала, что работа в топлес-клубе послужит ей хорошей практикой. Придется выступать перед публикой полуобнаженной — но ведь многие звезды кино снимаются в подобных сценах, пояснила Трейси. Кроме того, она здесь и заработает больше, чем в ресторане. И — кто знает? Вдруг какой-нибудь крупный продюсер забредет сюда в поисках места для съемок будущей картины, — она слышала, что «Фокс — двадцатый век» открывает студию в Калузе, — увидит, как она танцует, и решит, что она подходит для него? Сильвия тогда подумала, что уже через неделю Трейси займется открытым сексом, а через месяц будет уединяться с мужчинами в пикапчике. Но она ничего не сказала, так как девушки едва были знакомы. Впоследствии выяснилось, что Сильвия совершенно неправильно судила о неопытности и невинности Трейси. В ту же ночь она заметила ее за столиком с негром, военнослужащим, и ее рука была далеко внизу, под столом.

Удивительно, но другим девушкам Трейси тоже очень нравилась, хотя благодаря ее красоте и притягательности ей доставались доллары, которые могли бы достаться кому-то другому. Но в Трейси было что-то располагающее: она обо всех хлопотала и беспокоилась, как наседка, особенно если кто-то из девушек заболевал, сипел и шмыгал носом; она охотно делилась секретами, как ухаживать за глазами, ногтями и волосами, показывала, как двигаться и даже — как улыбаться. Словно она ужестала кинозвездой и могла позволить себе давать советы менее везучим. Странно, но за какой-то месяц Трейси стала звездойклуба. Причем — для всех.Не только для парней, толпившихся у сцены, когда она поднималась на нее, и выстраивавшихся в очередь, чтобы попросить ее станцевать для них или посидеть с ними за столиком и приласкать их, — знаете, какие у нее были волшебные руки! Но она стала кумиром и для девушек, которые просто боготворили ее. Трейси — то, Трейси — это. Как сделать соски тугими, носить ли одну сережку или две, как укротить парня, волосатую скотину, и вместе с тем заставить его платить… Трейси, Трейси, Трейси — и так всю ночь напролет.

Молодые парни поклонялись ей, естественно, — она была своя, жила рядом и в то же время являлась воплощением мечты. Еще бы! Такое чудо! Дивные светлые волосы, сияющие глаза, сладостная, как девственница, а сложена-то как… Господи! Умереть не жалко ради того, чтобы увидеть, как шевельнет она своим розовым мизинчиком.

Гораздо более сложные игры затевала она со стариками.

Танцевала, главным образом, для них, — думаю, потому, что они платили щедрее, чем молодые парни. Трейси, бывало, всю ночь ожидала их у двери, чтобы развеселить, взбодрить своим выступлением на сцене, заставить почувствовать себя всесильными, когда она подходила к их столикам. Так она и добывала свою часть долларов. Заигрывая со стариками. Они с такой же готовностью тратили на нее деньги, с какой зашибали их в своей юности в какой-нибудь глуши. Трейси никогда — насколько это было известно Сильвии — ни с кем не закрывалась в пикапе. Правда, лишь потому, что в этом не было необходимости. Золото добывалось в самом клубе, и, даже поделившись добычей с Ангусом, Трейси приносила домой каждую неделю увесистую пачку банкнот.

Почти все заработанные ею деньги Трейси — как полагала Сильвия — тратила на платья. Жила она, пока работала в клубе, недалеко от набережной Шорохов, в крохотном домишке на сваях, притулившемся на клочке земли как раз перед Северным мостом, ведущим к набережной. Это место находилось в бухте, где много подвижных домов — трейлеров, автофургонов, а также дерьмовых притонов, разбросанных на берегу. Сильвия была у Трейси только один раз. Ее крохотная квартирка блистала чистотой, но обставлена была плетеной мебелью, хозяин скорее всего обзавелся ею на распродаже. Шкафы были забиты одеждой. Нетрудно догадаться, куда уходили деньги, заработанные Трейси, — на платья и туфли, блузки, юбки и свитера, на очень дорогую, модную экипировку. Вещи в основном были совершенно новые и выглядели неношеными.

За исключением красного платья, уточнила Сильвия.

Это дешевенькое платье Трейси надела, когда впервые отправилась из штата Джорджия в Голливуд. Пока добиралась на попутках, износила красное платье и красные туфли. Трейси относилась к этому платью как к талисману, который приносит удачу. Оно было на Трейси всю дорогу до Калифорнии, и даже тот факт, что она не стала кинозвездой, не изменил ее отношения к платью: оно было первым «взрослым» платьем, которое она приобрела, собираясь порвать с прошлой жизнью и встать на ноги.

Позже Трейси — так она говорила Сильвии — никогда не выходила в этом платье, надевала его только после душа, чтобы набросить на себя что-нибудь, пока сушишь волосы и покрываешь лаком ногти. Она не носила платье из-за чернильного пятна где-то у талии. Однако не могло быть и речи о том, чтобы выбросить его. В нем таилось нечто удивительно комфортное. Запахнешься — и все… Никаких тебе «молний» и застежек. В своих воспоминаниях Трейси снова и снова возвращалась к тем дням, когда она готовилась покинуть Джорджию. Платье напоминало о решении, которое тогда было принято ею: стать кинозвездой. Может быть, поэтому Трейси и накидывала его на себя всякий раз, когда выходила из душа, чистая и обнаженная, свежая и пахнущая мылом. Платье возвращало ей ощущения шестнадцатилетней девушки. Трейси уверяла Сильвию, что не выбросит его, даже если станет богатой и знаменитой. А это обязательно произойдет, она не сомневалась.

И вдруг в один прекрасный день — в июле — она не пришла в клуб.