Выстрел

– Как ваш Альфонс? – насмешливо спросил Шаринец, косясь на Белку.

Ребята молчали.

– Говорил: не водитесь. Влип! Попались бы с ним заодно, попарились бы.

Они по прежнему молчали.

– И с бутылками кончайте! Барахлитесь на помойке! Хотите заработать – дам дело. Настоящее. Соображайте!

Шаринец вошел в «Гротеск».

– Пойди, Белка, сдай бутылки! – сказал Шныра.

– Не пойду.

– Почему?

– Не хочу.

– Чего же ты хочешь?

– Ничего не хочу! Умереть хочу! Надоели все!

– Да, скучно без Витьки, – сказал Паштет.

– Шаринец радуется, что Витьку посадили, гад! – добавил Шныра.

– Из за него Витька и сидит, – сказала вдруг Белка.

– Почему из за него? – в один голос спросили Шныра и Паштет.

Белка всхлипнула, вскочила, крикнула:

– А ну вас всех!

И побежала по переулку.

Из «Гротеска» вышли Шаринец и еще какой то человек и скрылись за углом.

Шныра и Паштет пошли за ними.

33

«Из за него Витька и сидит…» Белка зря не скажет.

Допрос, который учинил ей Шаринец, не случаен. Забеспокоился после разговора на чердаке. Значит, не зря, тогда на чердаке, Шаринец показался ему таким подозрительным. Не случайно и появление Навроцкого в «Гротеске».

Следователь Свиридов, давний знакомый Миши, вызывал его. Миша рассказал тогда о вагоне, о Навроцком и Красавцеве, рассказал все, что знал и что предполагал. Свиридов своего отношения не высказал. «Посмотрим, поглядим».

Но теперь у Миши не только предположения. Шаринец! Новый персонаж, еще неизвестный следствию.

Миша тут же позвонил Свиридову. Того не было на месте. Миша звонил еще, но застал его только на следующий день к вечеру. Свиридов попросил немедленно приехать. Миша поехал, хотя на этот вечер договорился встретиться с Эллен Буш после ее выступления. Обидно! Но ничего не поделаешь.

Миша рассказал Свиридову все подробно, начиная с разговора с Фургоном и кончая тем, что крикнула Белка возле «Гротеска».

– Ты поздно пришел! – сказал Свиридов.

– Поздно?

– Попов Владимир Степанович, он же Шаринец, – убит.

Миша ошеломленно смотрел на Свиридова.

– Когда твои ребята видели его в последний раз?

– Позавчера, часов в пять, наверно. Он вышел с кем то из «Гротеска».

– В тот вечер его и убили. В лесу, недалеко от платформы «Девятнадцатая верста» Брянской железной дороги. Труп найден вчера.

– Навроцкий! Валентин Валентинович! – убежденно сказал Миша.

– В ту ночь Навроцкий мирно спал дома. Кроме того, Шаринец убит из револьвера, вот пуля… – Свиридов вынул из ящика стола маленькую приплюснутую свинцовую пульку – того же калибра, что и пуля, которой убит Зимин. Этого револьвера у Навроцкого не было и нет. Вероятнее всего, Шаринца убил человек, который вышел с ним из пивной «Гротеск».

– Поговорите со Шнырой и Паштетом, ведь они видели этого человека.

– Ты думаешь, они узнают? Они его запомнили?

– Конечно! Они шли за ними до трамвайной остановки. Шаринец и этот человек сели в трамвай, на «четверку», и как раз в сторону Брянского вокзала.

– Вот видишь! Значит, не Навроцкий, а, скорее всего, именно этот человек убил Шаринца. Но звать сюда ребят я не буду. Приблизительное описание ничего не даст, неточное – собьет со следа. Тебе тоже не следует с ними об этом говорить.

– Они все равно узнают, что Шаринец убит.

– Пусть. Только не от тебя.

– Почему?

– Видишь, что делается, – убивают.

– Могут и меня? – усмехнулся Миша.

– Могут и тебя. За этим стоят люди пострашнее Навроцкого.

– А Навроцкий?

– Убивал не он.

– Выходит, убил Витька Буров?

– Я этого не сказал.

– Витька ни при чем, – убежденно сказал Миша, – теперь это абсолютно ясно. Витька в тюрьме, никакого отношения к убийству Шаринца он не имеет. На Шаринце они засыпались… – Он с торжеством повторил: – Они попались на Шаринце: устранили сообщника.

– Еще не видно связи между обоими убийствами, – возразил Свиридов, – кроме предположения, что они убиты из одного нагана.

– Этого мало?

– Мало, пока это предположение; много, когда будет установленным фактом.

– Но ведь Белка сама сказала, что из за Шаринца посадили Витьку, – настаивал Миша.

– Кто это подтверждает?

– Как кто? Шныра и Паштет.

– Не хотят ли они выручить своего предводителя и друга?

– Почему вы им не верите? Спросите Белку.

– Она скажет правду?

– В Белке я не уверен…

– Вот видишь!

– Но ведь Шаринца убили не случайно.

– Безусловно! Вопрос в том, в чьих интересах.

– Навроцкого с Красавцевым! – упорствовал Миша.

– Доказательства?

– Они заинтересованы в документах, похищенных у Зимина.

– Документы найдены.

– Да? Где?

– Подкинуты в почтовый ящик Зиминых. Кто подкинул? Опять Навроцкий?

– Не знаю, – растерянно ответил Миша.

– А не могли это сделать твои мальчики?

– Сомневаюсь.

– Подумай! Буров выкинул документы из портфеля; они где то валялись; мальчишки положили их в почтовый ящик.

– Я верю этим ребятам, – сказал Миша.

– Я тоже хотел бы верить, – вздохнул Свиридов, – только одной веры маловато.

34

Свиридов осторожничает. Но ведь не случайно сказал: «У Навроцкого такого револьвера не было и нет», и еще «В ту ночь Навроцкий мирно спал в своей постели»… Проверяет Навроцкого, но вида не показывает. Даже не захотел говорить со Шнырой и Паштетом, видевшими вероятного убийцу Шаринца.

Опасается, таится, осторожничает, сбивает со следа.

Обидно немного; можно бы рассчитывать на большее доверие.

Свиридов ни в чем не поколебал его, ни в чем не разубедил.

На минуту закралась мысль, что Шныра мог подбросить документы в ящик Зиминых по поручению своего отца, кладовщика Панфилова. И все же нет! Шныра – хмурый, замкнутый парнишка, но на подлость не способен.

А ведь кто то положил документы в ящик Зиминых. Скорее всего, сам Навроцкий – вот, пожалуйста; по вашему, я заинтересован в документах, ан нет, вот они, не из за документов все произошло, значит, я не при чем.

И кто то видел же его, видел, как он входил в подъезд, младшие классы уже на каникулах, ребята целый день околачиваются во дворе, – так и прошел Навроцкий незамеченным?

В одном подъезде с Зиминым жил Саша Панкратов. Встретив его во дворе, Миша спросил:

– Ты помнишь человека, который вмешался тогда, когда Витька бросился на меня с финкой? Он крикнул сверху, что все видел.

– Конечно, помню.

– Ты не видел: входил он вчера позавчера в ваш подъезд?

– Нет, – ответил Саша.

– А Юра не входил?

– Не знаю. Я их видел возле школы, – сказал Саша.

– Когда?

– Недели две назад.

– Их все видели, – пожал плечами Миша.

– Все не могли видеть, это было во время урока, – сказал Саша.

– Нет, на большой перемене.

– В этот день я был дежурным, – возразил Саша. – Утром, во время лабораторных, Юра вышел на улицу. Я спросил: «Ты куда?» Он ответил: «Передать ключи отцу». А то был не отец, а этот Тип Иванович.

– Ты не помнишь точно, когда это было?

– Можно посмотреть по журналу дежурств.

– И Юра передал ему ключи?

– Юрка протянул руку, может быть, они просто поздоровались.

– А ты бы сказал: «Рукопожатия отменяются», – пошутил Миша. – Слушай! Это было не в тот день, когда на учкоме, помнишь, Генка разбирал стихи Зои?

– Точно! – подтвердил Саша.

Миша вспомнил, как растерялся Юра, когда Генка позвал его на учком, как нервничал на заседании, вспомнил приход Навроцкого, как быстро пошел ему навстречу Юра, как потом оставил их вдвоем с Людой, а сам вошел в школу. И ведь никогда, ни до, ни после этого, Валентин Валентинович в школу не приходил.

И самое главное: Юра соврал! Соврал! И кому? Пионеру Саше Панкратову! Будь у него совесть чиста, он не то чтобы оправдываться, объясняться, он бы с ним разговаривать не стал, дал бы щелбана и спокойно вышел бы на улицу. А он соврал! Не хотел, чтобы видели, как он выходит на улицу, как встречается с Навроцким, и потому, наткнувшись неожиданно на дежурного, растерялся, хоть этим дежурным был всего навсего пионер Саша Панкратов.