Штопор

Его принял рыжебровый полноватый мужчина лет сорока, озабоченный чем-то и не очень довольный неурочным визитом, но, узнав, что это сын Громадина, предисполкома подобрел и внимательно выслушал Николая.

— Помощник рассказывал мне об этой истории, — сказал председатель, — но несколько в другой интерпретации, и я не знал, что это ваша жена. — Подумал. — Хорошо, что вы зашли ко мне. Давайте вот как договоримся: вы ступайте домой, успокойте жену и родителей, а я посоветуюсь с компетентными людьми, как поступить лучше и что предпринять. О нашем разговоре ни слова, даже родным.

— Хорошо. Но надо схватить судью с поличным.

— Правильно. А как?

— Я вручу ему деньги с переписанными номерами и…

Председатель грустно усмехнулся:

— Сан Саныч не такой простак, чтобы попасться на голый крючок. От вас он взятку не возьмет.

— От дяди взял же!

— От дяди возьмет… В общем, идите, отдыхайте. Что-нибудь придумаем.

На третий день после визита к судье и председателю горисполкома к Громадиным зашел молодой, симпатичный мужчина, отрекомендовался работником горвоенкомата и попросил Николая проехать в город для переговора по телефону с командиром части.

— Неужели отзывают из отпуска? — всполошилась Наталья.

— Не думаю, — возразил работник военкомата. — Ему прислали бы телеграмму. Скорее всего, по какому-либо служебному вопросу.

В машине он показал Николаю удостоверение следователя областной прокуратуры.

— Я по поводу вашего письма и устного заявления председателю горисполкома, — пояснил Табратов, как значилось в удостоверении. — Вы говорили, что дядя предлагал дать судье взятку. Он согласится сделать это?

— Если узнает, для какой цели, вряд ли — они старые приятели.

— Не будем посвящать его во все детали?

Играть с дядей в прятки, тем более подвести его, Николай не мог.

— А по-другому никак нельзя?

— Можно. Но это наиболее надежный вариант. Да и какой судья друг дяде, если не постеснялся содрать с него последнее? И скольких вот таких доверчивых он «облагодетельствовал»? Какую откупную сумму он предлагал приготовить?

— Тысячу рублей.

Табратов достал из кармана пачку двадцатипятирублевок, упакованную накрест полосками бумаги, сорвал обертку.

— Если уговорите дядю, пусть пойдет к судье и поторгуется о сумме. Объяснит, что вы, молодые люди, любите пожить на широкую ногу и запасов никаких не имели. А чтобы разговор зафиксировать, дайте дяде вот эту хозяйственную сумку, в ней магнитофон. Деньги пусть пообещает в день суда…

Табратов привез Николая к дому дяди и, пожелав успеха, неторопливо выбрался из машины.

— Я подожду вас здесь, в поселке…

Алексей Петрович обрадовался племяннику, а услышав, что он согласился отдать судье тысячу отступных и просит дядю быть посредником, оживился и суетливо стал переодеваться в праздничный наряд.

— Они ить, лихоимцы проклятые, всяк могут повернуть, — говорил он одобрительно. — Вишь, как с Витькой моим повернули. А деньги — навоз, сегодня нет, а завтра, глядишь, воз.

— Неужто и у вас так бывало? — спросил Николай.

— У меня-то? — засмеялся дядя. — Нет. Ни в жисть.

— А скажите, судья настоящий ваш друг?

Алексей Петрович хитро прищурился, подумал:

— Знамо дело, коль балбеса моего пожалел.

— А вас? Говорили, еле наскребли девятьсот рублей.

— Знамо дело. А откель у нас деньги водятся? Пензия — у меня шестьдесят два рубля да у старухи сорок шесть, вот и весь наш капитал.

— А если бы вы оказались на месте судьи, взяли бы с него взятку?

— Бог с тобой, Николаша. Нашел, с кем меня сравнить. Он ить и в детстве такой хапуга был, страсть, как деньги любил, то в шабаи играл, то безделушки продавал.

— Зачем ему теперь-то деньги? Одной ногой в могиле стоит.

— Черт его знает. Можа, в карты играет — дюже он к этому делу пристрастие имел, — можа, еще на што. А скорее всего, от жадности копит.

— Честных людей обирает, — вставил Николай.

— Дык куда ж денешься?

— Как — куда? Неужто все у нас бесчестные? Да и мы с вами не такие уж беспомощные, чтоб за себя не постоять. Перед кем мы спину должны гнуть? Перед этой нечистью? Не стыдно нам? И если вы мне не поможете, знаться с вами перестану. А этому пауку все равно конец пришел, я не отступлюсь.

— Разве я против помочь… Но как?

Николай объяснил, что от него требуется.

— А Витьку моего не засудят апосля?

— При чем тут ваш Витька? Если бы он был виноват, дружок три шкуры содрал бы с вас.

— Знамо дело, — согласился дядя. — А меня за взятку?

— Если вы сами во всем признаетесь и поможете правосудию…

— Ну, коли так…

Все остальное прошло как по сценарию. У судьи дядя пробыл более получаса — долго ждал в приемной — и вышел оттуда довольный, улыбающийся. Вытер платком лицо, протянул Николаю авоську.

— Забирай свою бандуру, дюже тяжелая она. — Поманежил немного племянника, лукаво подмигнул: — Все в порядке, Николаша, торговался долго, не уступил, лихоимец. Говорит, менее тыщи никак нельзя — тому надо дать, другому. Настаивал, чтоб завтра я объяснил, что деньги тебе пришлют не ранее воскресенья.

— Подождет. Заплатим ему сполна. — Николай еле сдерживал закипевшее снова в груди негодование.

Как судят, Наталья видела только в кино: большой зал, заполненный людьми, постамент, напоминающий сцену в театре, на котором за длинным столом сидят люди в черных сутанах и колпаках — члены суда, — справа, за загородкой, подсудимый, охраняемый солдатами с винтовками. И ей становилось страшно. Эта картина часто всплывала в воображении, и она отгоняла ее вопросами к мужу. Но чем ближе подъезжали к Бутурлиновке, тем задумчивее и сосредоточеннее становился Николай.

Зал суда располагался на втором этаже небольшого трехэтажного здания. Он был еще закрыт, в коридоре прохаживалось несколько человек.

Минут через десять их впустили в зал, и страх ее окончательно улетучился: да и никакой это не зал, просто большая комната, похожая на школьный класс, где вместо парт стоят стулья. И народу собралось человек пять, не считая свидетелей: два молодых парня да три пожилые женщины.

Но когда в зал ввели Владимира Кузьмича в сопровождении двух милиционеров и посадили за перегородку, ее охватил страх. Сердце тревожно заколотилось, в горле стало сухо и горько, и она незаметно достала из сумочки валидол. Но лекарство не помогло: в ушах зазвенели разнозвучные колокольчики, голова закружилась, и что сказал Николаю подошедший к нему дядя Алексей Петрович, она не расслышала. Ее начало тошнить, перед глазами все поплыло от страшной боли в животе…

Очнулась она на кожаном диване, рядом сидела женщина в белом халате, от нее пахло лекарствами. На стене висел портрет Дзержинского.

— Все в порядке, — сказала кому-то женщина. — Ничего страшного, у нее будет ребенок.

— Спасибо, доктор, — услышала Наталья голос Николая и увидела, как он приближается к ней. Нагнулся и поцеловал.

— Надо было сказать раньше, — пожурил он с легкой укоризной. — И не волнуйся, все в порядке: суд отложен, судью арестовали за взятки.

— Уедем отсюда, — попросила Наталья. — Только поскорее.

— Разумеется. Полежи еще немного, я поймаю такси.

Ей было страшно его отпускать. Тем более что женщина-врач собралась уходить.

— Подожди, я с тобой. — Она попыталась встать, но тело не подчинялось, даже трудно было пошевелить рукой, глаза слипались.

— Я ввела жене успокоительное, — сказала Николаю врач. — Ей неплохо бы поспать, хотя бы с полчасика.

— Уедем отсюда поскорее, — повторила Наталья просьбу заплетающимся языком — ее уже обволакивало туманным покрывалом.

Остаток отпуска Николай решил провести в Москве и Ленинграде, поводить жену и дочь по музеям, по выставкам, показать им достопримечательности русских столиц — отвлечь Наталью от пережитого и самому развеять невеселые мысли о служебных неурядицах, преследовавших его последнее время.