Трижды одинокий мужчина

План будущей статьи сложился в уме в одночасье. Тогда, во времена Советского Союза, о таком занятии, как проституция, умалчивали, но она, тем не менее, процветала. Однокурсницы Пенкина вовсю зарабатывали на студентах-иностранцах, оказывая разного рода услуги, а парни посещали два имевшихся в городе притона. За несколько дней, изрядно побегав, Анатолий раздобыл такую информацию, от которой у главного глаза полезли на лоб.

«Классно, – заявил он, прочитав огромную статью. – Жаль, что не пойдет». – «Как это – не пойдет?» – «А ты не понимаешь? – мужчина подмигнул ему. – Ты же сам говоришь: этого у нас вроде не может быть. Те, кто у власти, хотят, чтобы о подобном умалчивалось. Неужто ты надеешься, что они разрешат бросить такую бомбу?» – «И ничего нельзя сделать? – лицо Пенкина утратило краски. «Ничего. Забудь, – редактор похлопал его по плечу. – А за материал хвалю. Прекрасная вышла бы статейка. Вот только стиль у тебя тяжеленный. Тебе об этом никто не говорил?»

Толику стало стыдно. Такого он тоже не ожидал. Главный, заметив его смущение, смягчился: «Не горюй. Это приходит с опытом. У меня набьешь руку».

Далее Анатолий Сергеевич всегда с удивлением отмечал: в этот момент во мне родился журналист. Сбор информации, почти всегда сопряженный с какими-либо трудностями – то с нежеланием интервьюируемых говорить, то с неприятными неожиданностями, – стал вызывать в нем азарт. Через год парень уже не представлял себя на другом поприще. Нерадивый студент стал гордостью университета, публикуясь почти во всех газетах. Мать не могла нарадоваться: статьи ее сына ждали с нетерпением, их любили и с удовольствием читали. Разумеется, после окончания вуза ему предложили работать в самой крупной и солидной газете Приреченска. Стиль молодого дарования тоже со временем отточился. Однажды, переполненный эмоциями, парень взялся за перо, намереваясь подарить городу роман, но вскоре понял: ничего не выйдет. Тяжеловесные синтаксические конструкции словно ждали своего часа, вылетая, как пули, на белый лист. Промучившись две недели, Анатолий сдался, подумав: видимо, литературный дар тоже избирателен. Не каждый поэт может написать хорошую прозу, и не каждый прозаик сочинит великолепные стихи. Что ж, возможно, его удел – статьи. А это тоже немало. Сделав подобные выводы, Пенкин без стеснения делился ими с коллегами, говоря: «Я оставляю вам широкое поле деятельности». Об этом и вспомнила Катя, разговаривая с шефом.

– Давайте вернемся к Хомутову. Вы, как я поняла, ему отказали.

– Совершенно верно. И теперь он хочет тебя, – последние два слова были произнесены с кавказским акцентом.

– Очень хочет? – подыграла Зорина.

– Безумно. И как можно скорее. Вот его визитка, – он протянул девушке картонный прямоугольник. – Место и время встречи оговаривайте сами. Можешь дуть к нему прямо сейчас. Я не ревную.

– Давайте попробуем, – журналистка придвинула к себе телефон и принялась набирать номер академика. Через полминуты в трубке раздался приятный бас:

– Слушаю.

– Здравствуйте, Игнат Вадимович, – начала Катя. – С вами говорит журналистка Екатерина Зорина.

– Здравствуйте, здравствуйте, – по голосу было слышно, что собеседник заулыбался. – А я ждал вашего звонка. Значит, Пенкин вам уже все рассказал. Ну и что? Вы готовы помочь?

– Я готова поговорить на эту тему.

Академик усмехнулся:

– Что же нам мешает встретиться прямо сейчас? Я совершенно свободен. Думаю, ваш начальник не станет вам препятствовать.

– Хорошо. Где?

– Разумеется, у меня дома.

– Как к вам проехать?

Хомутов подробно объяснил, где расположен его дом.

– Буду через полчаса.

– Прекрасно.

– До встречи, – положив трубку на рычаг, Зорина посмотрела на главного. – Ну, я полетела.

Анатолий Сергеевич улыбнулся:

– Вперед. Надеюсь, ты будешь давать мне читать отдельные главы.

Журналистка махнула рукой:

– Непременно. Но давайте сначала послушаем нашего клиента.

– Абсолютно с тобой согласен. Дуй. Диктофончик не забудь.

– Не забуду.

Выйдя из редакции, девушка села в машину и включила зажигание. К ее удивлению, старушка завелась довольно быстро.

– Ты тоже считаешь, что мы хорошо поработаем? – спросила у нее Катя.

Машина тихо урчала.

– Тогда не глохни на дороге, моя любимая, – Зорина хлопнула по рулю и нажала на газ.

Глава 2

Особняк академика вызывал зависть предпринимателей города. Трехэтажный гигант красовался на самом заметном месте Объездной, поражая глаз причудливостью архитектурного решения. Еще в университете увлекавшаяся историей мировой культуры, Зорина так и не смогла определить, какого направления придерживались строители и хозяин. Впрочем, все сочеталось органично, возникало желание при малейшей возможности нечто подобное выстроить и себе. Девушка подошла к массивной чугунной двери и нажала кнопку звонка.

– Иду, иду.

Академик предстал перед ней уже через несколько секунд. Высокий, все еще красивый и довольно моложавый, хотя ему вряд ли было меньше семидесяти, с густой шевелюрой, тронутой сединой, великолепными зубами, не попорченными золотыми коронками, он взял ее руку и поцеловал:

– Вы не поверите, как я вас ждал. Не терпится начать работать. Буду счастлив услышать, что вы испытываете аналогичные чувства.

Зорина рассмеялась:

– Именно так.

– Прошу в дом. Хорошее место, правда? Когда-то здесь стояла хибарка моих родителей. Я ее малость расширил.

Войдя в просторную прихожую, девушка поразилась количеству картин, висевших на стенах в золоченых рамах.

– Мое хобби, – пояснил Хомутов, перехватив ее взгляд. – Может же быть у человека увлечение? Надеюсь, у вас не возникнет никаких нехороших мыслей, если я скажу вам, что это подлинники?

Журналистка пожала плечами:

– Я не сомневалась.

– Прошу в кабинет.

Кабинет ученого был настолько просторным, что сюда поместился бы даже бильярдный стол.

– Садитесь, – он указал ей на мягкое кресло. – Чай, кофе? Может, чего-нибудь покрепче?

– Спасибо, – с благодарностью ответила замерзшая корреспондентка. – Чаю.

Игнат Вадимович взял в руки электрический чайник:

– Только вскипел. Вам крепкий? Впрочем, у меня есть и в пакетиках.

– Давайте.

Смакуя душистый напиток, девушка обратила внимание на фотографии, стоявшие на маленьком книжном шкафчике. С черно-белого снимка на нее смотрела молодая красивая блондинка.

– Моя жена Инна, – заметил академик. – Это – моя дочь Анечка, – он ткнул пальцем в огромную цветную фотографию, тоже, как и первая, в черной рамке. А это мой друг Саша и мои аспиранты Кирилл и Марина. Никого из них уже нет на свете. Все талантливые, красивые люди, жить бы да радоваться, – он взял Катю за руку. – Скажите, меня никто не называет за глаза черным профессором?

Девушка удивленно взглянула на него:

– Почему?

– Женщина, рядом с которой умирают мужья, слывет черной вдовой, – пояснил Хомутов. – А как бы вы назвали такого мужчину? Вероятно, я тоже отношусь к тем, кто негативно влияет на окружающих. Сначала – мой лучший друг Александр, с которым я учился в институте и поступил в аспирантуру. Мы оба стояли у истоков методики лечения, признанной теперь во всем мире. Но судьбе было угодно оставить меня без коллеги. В двадцать три года Саша заработал два микроинсульта, на которые не обратил внимания: увлеченный человек, сами понимаете. Третий ударил изо всей силы, лишив его жизни, – Хомутов достал из кармана платок и поднес к глазам. – Потом я потерял жену. Она тоже училась с нами и помогала с разработками. Инна умерла от родов. Мои коллеги – гинекологи были не в состоянии остановить кровотечение. Супруга не оказалась последней в этом страшном списке. Через пять лет двое аспирантов, талантливейших молодых людей, пропали без вести.

Катя затаила дыхание:

– Как это случилось?

– Я думаю, нападение, – Игнат Вадимович развел руками. – В тот день мы втроем получили премии от института. Тогда не существовало спонсорства. И на эти деньги мы должны были сами купить препараты, необходимые нам. Мы решили, что Кирилл и Марина, получив премии, подъедут ко мне. Так они и поступили. Втроем мы составили список нужных лекарств, и они отправились, – он сделал паузу. – Их машину нашли в лесу, в пяти километрах отсюда. Кирилл и Марина как в воду канули. Больше их никто не видел живыми, как, впрочем, и мертвыми.