Страница 12 из 85
Фабель наблюдал за огнями машин, двигавшихся по Шёне Аусзихт вдоль противоположного берега озера, и думал о только что закончившемся ужине с Барцем, о своем будущем, о папке, лежавшей на журнальном столике, но все равно как бы заполнившей комнату своим содержанием. Он понимал, что если откроет ее, то снова окажется втянутым в расследование и все начнется сначала. Нельзя к ней подходить. Пусть себе лежит.
Вошла Сюзанна в махровом белом халате, и Фабель, накрыв папку газетой «Гамбургер моргенпост», обернулся, улыбнувшись. Сюзанна была действительно очень красива и сексуальна, да и умна к тому же. Длинные волосы ниспадали на плечи блестящими черными локонами. Она села на диван и пригубила поданный им бокал с вином.
— Устала? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Нет. Не особенно, — ответила она с легкой улыбкой.
— Проголодалась?
— О да! — подтвердила она и притянула его к себе. Полы халата распахнулись.
4
Тимо нашел книгу в мусорном контейнере возле здания университета, за ремонтирующимся домом. Это был старый потрепанный учебник с заляпанной мусором обложкой, очень похожий на когда-то имевшийся у него самого до того, как он продал его вместе со многими другими реликтами студенческой жизни. Правда, сначала прочитал — в то время он еще изучал философию в Гамбургском университете. Это был трактат Эмиля Дюркгейма «Каноны социологического метода» о социальных системах, о необходимости институтов для управления обществом. Дюркгейм считался основоположником социологии, но Тимо с усмешкой подумал о том, что в данном случае гораздо уместнее была бы его последняя работа «Обыденность преступления», недавно проанонсированная в печати.
Тимо, дрожа в легкой не по сезону куртке, облокотился на стену и принялся разглядывать магазин напротив. Становилось темно, и в нем зажгли свет, придавший витринам несомненную привлекательность. Тимо не хотелось прерывать чтение, но темнота сгущалась слишком быстро. Он вздохнул. Книга была частью его прошлого, так неожиданно и непрошенно вторгшегося в настоящее. Ее вид отозвался в нем болью, напомнив о былых мечтах, когда разум его отличался пытливостью и остротой. Все осталось в прошлом. И будто специально, чтобы вернуть его к реальности, ноющая боль в животе усилилась, а по телу пробежали судороги, вызванные не только холодом. Он закрыл книгу: у него не было желания брать ее с собой, но и оставлять здесь тоже не годилось. Он не мог вот так просто расстаться с прошлым.
Макс Вебер, Фердинанд Тоннис и Эмиль Дюркгейм были его любимыми авторами. «Государственная монополия на физическую силу» Макса Вебера была темой его дипломной работы. Во всяком случае, когда он начал ее писать.
В магазине толпилось слишком много покупателей. Придется подождать. Холод был таким пронизывающим, что пробирал до костей. Вебер считал, что право прибегать к физической силе имеют только государственные органы, полиция и армия, иначе воцарится анархия и государство окажется неуправляемым. В своей работе Тимо собрался сакцентировать внимание на том, что такая монополия может вызвать разрушительные процессы, как это, собственно, случилось при нацизме.
Из магазина вышел покупатель в деловом костюме, говоривший по мобильнику, а за ним — пожилая пара. Боль и спазмы в животе Тимо усилились. Он сунул руку в карман куртки и сжал пальцы вокруг леденящей стали рукоятки.
Тимо намеревался подкрепить свой тезис примером Америки, где Конституция разрешала гражданам владение огнестрельным оружием и ношение его, лишая, таким образом, государство монополии на его использование. И все же США не только не развалились как государство, но даже процветают.
Он снова бросил взгляд через улицу. Подъехала машина, и к магазину засеменила женщина. Вскоре она снова появилась в дверях с пакетом в руках, села в машину и уехала. Тимо почувствовал укол чего-то, что не было связано с его недомоганием. Это была скорбь и траур по себе в прошлом: по дисциплинированному и прилежному студенту философии с ясными глазами. Тому, кем он был прежде, до наркотиков.
Тимо вышел из тени и, сгибаясь под порывами холодного ветра, направился к магазину, крепко сжимая в ладони рукоятку пистолета.
5
Покончив с любовными утехами, Фабель и Сюзанна перешли в гостиную и устроились перед окном. Какое-то время они сидели, глядя на темные воды Альстера и играющие на его поверхности блики. Затем Сюзанна склонила голову ему на плечо, он же постарался не подавать вида, что по какой-то непонятной причине ему это неприятно. Это его удивило. Он ощутил раздражение и беспокойство и на мгновение почувствовал непреодолимое желание броситься к машине и уехать, не важно куда, только бы из Гамбурга и вообще из Германии. Такое с ним уже случалось и раньше, но он всегда сваливал это на нервные перегрузки на работе и желание оказаться подальше от всего этого ужаса и напряжения. Но разве сейчас все не было иначе? Ему осталось доработать всего несколько недель, и он станет совершенно свободным. Тогда откуда это чувство паники? Почему он все время думает не о новой, прекрасной жизни, в которой не будет места убийствам, а о той папке, что лежит на столике под газетой?
— Как прошла встреча с Роландом? — спросила Сюзанна.
— Было много чего сказано. Барц стал очень разговорчив. Не знаю, умеет ли он так же хорошо слушать, но по болтливости ему нет равных.
— А мне казалось, что он тебе симпатичен. — В словах Сюзанны чувствовалась настороженность. Фабелю приходилось следить за собой при каждом упоминании о будущей работе — ситуация была такова, что любое сомнение в его голосе могло спровоцировать ссору.
— Так и есть. То есть так было в детстве. Но люди меняются. Сейчас Роланд Барц — совсем другой человек. Но с ним все в порядке. Просто он слишком возомнил о себе.
— Он предприниматель, а они все такие, — заметила Сюзанна. — Его фирма не стала бы преуспевающей и он не смог бы предложить тебе такой оклад, если бы его мучили сомнения. В любом случае совсем не обязательно любить того, с кем работаешь.
— Все в порядке, — заверил Фабель. — Честно. И не переживай — я не собираюсь оставаться в полиции Гамбурга. Я сыт этим по горло. — Он сделал большой глоток пино гриджио, откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Он никак не мог выкинуть из головы печальное, растерянное и полное отчаяния лицо Георга Айхингера. Лицо, стоявшее у него перед глазами на протяжении всего ужина с Барцем.
— Что-то не так? — спросила Сюзанна, уловив его вздох.
— Никак не идет из головы Айхингер и весь тот бред, что он нес перед тем, как застрелиться. Он говорил, что понял, проснувшись, что он не настоящий. Что, черт возьми, он имел в виду?
— Деперсонализация. Мы все в какой-то мере ей подвержены. В основном через стресс и переутомление. В случае Айхингера, возможно, все было гораздо серьезнее. Не исключено, что у него развилась диссоциативная фуга.
— Мне казалось, что это происходит, когда люди теряют память. Просыпаются словно в новом городе, с новой личностью или при отсутствии таковой.
— Подобное иногда тоже случается. Сильное нервное потрясение может вызвать нарушение целостности личности. Защитная реакция на отрицательные эмоции проявляется у них в блокировке памяти, вследствие чего такие люди не в состоянии вспомнить, кто они такие. И они начинают осознавать себя как новую личность, пока без биографии.
— Но Айхингер не терял память!
— Да, это так. Но если бы он не покончил с собой, то мог бы выйти в дверь и просто исчезнуть. Не только для окружающих, но и для себя тоже.
— Видит Бог, сколько раз мне хотелось сбежать от себя самого. И когда я стоял перед Айхингером, нажимавшим на курок, был именно такой случай, — горько улыбнулся Фабель.
— Собственно, ты и пытаешься убежать от самого себя в определенном смысле. И это случится, когда ты в последний раз закроешь за собой дверь в своем кабинете и перестанешь быть полицейским.