Страница 9 из 90
— Десять дней на этом корыте! — простонала Элокеши. — Одна-одинешенька, скукота, а ты даже не взглянешь на меня!
— Почему одна? А подружки? — Нил рассмеялся и кивнул в коридор, где, дожидаясь хозяйку, на корточках сидели три девушки.
— Да ну… Это же мои танцовщицы, — прикрыв ладошкой рот, хихикнула Элокеши.
Дитя города, привыкшее к его столпотворению, она потребовала, чтобы в необычной поездке в деревню ее сопровождала свита: эти три девушки были ее служанками, ученицами и незаменимыми помощницами в оттачивании мастерства. Сейчас, по мановению руки хозяйки, они прикрыли дверь и удалились. Однако далеко не ушли и кучкой сели на палубе, дабы охранять свою госпожу от чьего-либо непрошеного вторжения; время от времени они украдкой заглядывали в каюту сквозь щели жалюзи на тиковой двери.
Оставшись с раджой наедине, Элокеши набросила ему на голову свой длинный шарф и потянула на кровать.
— Ну иди сюда, — капризно приговаривала она, — ты уж там засиделся.
Раджа подошел, и она повалила его на гору подушек.
— Теперь скажи, — несчастным голосом продолжила Элокеши, — зачем ты потащил меня в такую даль? Ведь так и не объяснил.
Позабавленный ее наигранным простодушием, Нил улыбнулся:
— Ты со мной уже семь лет, но так и не видела Расхали. Вполне естественно, что мне захотелось показать тебе свое поместье.
— Только показать? — Она воинственно тряхнула головой, прибегнув к арсеналу жестов из танца оскорбленной любовницы. — И все?
— А что еще? — Раджа потеребил ее локон. — Разве этого мало? Тебе не понравились окрестности?
— Конечно понравились, место совершенно роскошное. — Взгляд Элокеши затуманился, словно она припомнила украшенный колоннами дом на речном берегу, огороды и сады. — Столько людей, и так много земли! — прошептала она. — Вот я и подумала о том, как мало для тебя значу.
Нил взял ее за подбородок:
— В чем дело? Ну-ка, ну-ка… Что у тебя на уме?
— Даже не знаю, как сказать… — Пальчики Элокеши принялись расстегивать костяные запонки, наискось бежавшие по груди его курты. [16] — Представляешь, что сказали мои девушки, увидев твое громадное поместье? Госпожа, попросите у раджи немного земли — вам же надо где-то поселить родственников… Да и о собственной старости нужно подумать.
— От твоих девушек одни неприятности, — раздраженно фыркнул раджа. — Лучше бы ты их прогнала.
— Они обо мне заботятся, только и всего, — промурлыкала Элокеши, заплетая косички из поросли на его груди. — Что дурного, если раджа даст землю своей содержанке? Твой отец всегда так поступал. Говорят, его женщинам стоило попросить, и они тотчас получали украшения, шали и службу для родичей…
— Ну да, — криво усмехнулся Нил. — И родичам платили жалованье, даже если их ловили на воровстве.
Пальчики пробежали по его губам.
— Видишь ли, он знал цену любви.
— Ясно, в отличие от меня.
Потомок рода Халдеров и впрямь жил весьма скромно: обходился единственной каретой с парой лошадей и умещался в одном непритязательном крыле семейного особняка. Не такой сладострастник, как отец, он не имел других любовниц, кроме Элокеши, однако на нее свою любовь расточал без остатка, а его отношения с женой не выходили за общепринятые рамки исполнения супружеского долга.
— Неужели ты не понимаешь, Элокеши? — грустно сказал Нил. — На жизнь, какую вел отец, денег требуется больше, чем может дать имение.
Любовница вдруг обеспокоилась, в глазах ее вспыхнул интерес:
— То есть? Всем известно, что твой отец был одним из богатейших людей города.
Раджа напрягся:
— Лотос растет и в мелком пруду.
Элокеши отдернула руку и выпрямилась.
— Что ты имеешь в виду? Объясни.
Нил понял, что и так уже сказал слишком много; он улыбнулся и скользнул рукой под блузу любовницы.
— Ничего, пустяки.
Иногда ужасно хотелось рассказать ей о проблемах, доставшихся от отца, но раджа слишком хорошо ее знал: если Элокеши проведает, насколько велики его затруднения, она предпримет кое-какие меры. И дело не в ее алчности, нет, просто она, несмотря на все свое жеманство, чувствует ответственность за тех, кто от нее зависит. В этом они похожи. Нил пожалел, что проговорился об отце и преждевременно дал повод для тревоги.
— Не бери в голову, Элокеши. Какая тебе разница?
— Нет, скажи. — Она вновь повалила раджу на подушки. Калькуттская гадалка уведомила ее о финансовых неприятностях заминдара. Тогда она не придала этому значения, но сейчас почувствовала: что-то и впрямь неладно; возможно, надо пересмотреть свои варианты. — Говори. Последнее время ты ужасно задумчивый. Что случилось?
— Тебе не о чем беспокоиться. — Раджа не лгал: при любом обороте дел он позаботится, чтобы она была обеспечена. — Тебе, твоим девушкам и твоему дому ничто не грозит…
Его перебил голос камердинера, яростно препиравшегося с девицами: Паримал требовал, чтобы его впустили, но преданные служанки грудью встали на его пути.
Нил поспешно укрыл Элокеши и крикнул:
— Пусть войдет!
Камердинер шагнул в каюту, старательно отводя взгляд от холма на кровати.
— Господин, саибы охотно придут. Они будут здесь сразу после заката.
— Превосходно. Устрой все как при отце, я хочу угостить их на славу.
Паримал испугался, ибо раньше хозяин таких приказов не отдавал.
— Но как устроить, господин? В столь короткий срок… Из чего?
— У нас есть шампанское и красное вино. Ты сам все знаешь.
Дождавшись, когда дверь закроется, Элокеши сбросила покрывало:
— Что такое? Кто придет? Что надо устроить?
Нил рассмеялся и притянул ее к себе:
— Ты задаешь слишком много вопросов. Бап-ре-бап! Пока довольно!
От неожиданного приглашения на обед мистер Дафти стал болтлив и пустился в воспоминания. Опершись на перила, они с Захарием стояли на палубе.
— Ох, мой мальчик! — вздохнул лоцман. — Уж я бы порассказал вам о старом радже, которого называл Шельма Роджер! — Он засмеялся и пристукнул тростью. — Видели б вы того черномазого барина! Вот уж классный абориген — знать ничего не хотел, кроме пьянки, девиц и гулянок! Никто не мог перещеголять его застолья. Сверкают зеркала, пылают свечи и лампы, орды носильщиков и лакеев, разливанное море французской бормотухи и ледяной шипучки! А закусон! У Роджера была лучшая в городе кухня. Тут вам не сунут пишпаш или коббилимаш. Жаркое и плов были весьма хороши, но мы, стреляные воробьи, ждали, когда подадут рыбу латес с карри и чички со шпинатом. [17] Уж поверьте, снедь была первоклассной, но ужин — это лишь затравка, настоящий шурум-бурум начинался потом, в раздевалке танцовщиц. Там вас ждал еще один чакмак! Для господ и дам расставляют стулья. Туземцы умащиваются на ковриках и платках. Бабу [18] пыхтят кальянами, саибы раскуривают сигары. Кружат танцовщицы, музыканты бьют в барабаны. О, старый развратник знал толк в веселье! Бывало, хитрый шайтан заметит, что вам приглянулась какая-нибудь бабешка, и подсылает слугу. Малый кланяется и приплясывает вокруг вас, будто ничего такого. Все вокруг думают, что вы обожрались сластей и вам срочно надо в какаториум. Но вас провожают не в гальюн, а в укромную комнатушку, чтобы вы потешили своего озорника. Никому и в голову не придет, что сейчас вы втыкаете индюка девице между баками и вкушаете черную ягодку. — Дафти ностальгически вздохнул. — Ох, славно баламутили на этих посиделках! Нынче уж нигде вам так не пощекочут шалуна.
Захарий кивал, будто все понял.
— Стало быть, вы хорошо знакомы с тем, кто приглашает нас отобедать?
— Не с ним, а с его отцом. Сынок схож с папашей не больше, чем нектандра с красным деревом. — Лоцман неодобрительно хрюкнул. — Чего я терпеть ненавижу, так это ученых туземцев. Старик знал свое место, его нипочем не увидишь с книжкой. А молокосос напускает на себя — ну прям тебе важная шишка. Вообще-то их род не шибко знатный, дворянство им пожаловали как бакшиш за верность Короне. — Теперь мистер Дафти презрительно фыркнул. — Нынче всякий бабу, разжившийся парой акров, корчит из себя невесть что. А этот молодой паршивец еще цедит через губу, будто персидский падишах. Услышите, как он чешет по-английски — ну точно макака, что вслух читает «Таймс». — Толстяк ухмыльнулся и крутанул трость. — Ну вот еще развлечение, кроме жратвы: ученая обезьяна.
16
Курта — в Индии длинная широкая рубаха.
17
Пишпаш — рисовый суп, коббилимаш — блюдо из вяленой рыбы, чички — овощное рагу.
18
Бабу — здесь: индусы.