Мэйдзин

Палата Ву Циньюаня находилась на второй этаже прямо над входом, в углу комнаты лежали две циновки. Ву Шестой дан объяснял нам значение ходов, расставляя крошечные камни на малюсенькой доске, водруженной на маленькой подушечке, которая покоилась на разборном столике.

Шесть лет тому назад, в 1932 году, вместе с Наоки Сандзюуго мы смотрели игру Ву Циньюаня против Мэйдзина на двух камнях форы, проходившую в парке Канкоо-эн в городе Итоо. Ву Циньюань был одет тогда в темно-синее кимоно в белый горошек с узкими рукавами. Его руки с длинными пальцами, нежная кожа на шее напоминали утонченных, печальных дочерей аристократических семейств. Сейчас к прежнему впечатлению добавилось ощущение достоинства, которое бывает у молодых монахов из аристократов. В форме головы и ушей чувствовалась порода, но сколько-нибудь заметных примет гениальности в нем не было.

Ву Шестой дан быстро, без запинок комментировал партию; иногда он задумывался, подперев щеку рукой. За окном виднелась мокрая листва каштанов. Я спросил его, что он думает о партии.

— Видите ли, это — детальная игра, я бы даже сказал, что очень детальная пошла игра.

Профессионалы, не говоря уже о Мэйдзине, должны избегать, и избегают делать скороспелые прогнозы о партии, отложенной в срединной стадии. Я хотел услышать от него не столько критику ходов, сколько оценку партии как произведения искусства, с учётом манеры игры Мэйдзина и Отакэ Седьмого дана, то есть, общую оценку стиля этой партии.

— Замечательная партия, — сказал Ву Циньюань. — Видите ли, для обоих это игра чрезвычайной важности. Поэтому оба они играет очень внимательно и жёстко. Ни один, ни другой не допускают ни малейшего просмотра или ошибки. Это большая редкость. Именно это делает партию такой прекрасной.

— Да-а? — я был разочарован.

— То, что чёрные играют жестко и плотно, ясно даже нам, любителям, но что вы скажете о белых?

— Хм-м, Мэйдзин тоже играет жестко. Если один играет в жесткую игру, то другой тоже должен отвечать жестко, иначе ему придется плохо. Времени у них сколько угодно, партия очень важная, так что…

В этой уклончивой и поверхностном ответе так и не прозвучала оценка, которой я добивался. То, что отвечая на мой вопрос, он назвал игру “детальной”, может быть, уже было слишком смело, не знаю…

Наблюдая игру Мэйдзина до его болезни, я восхищался этой партией, и поэтому мне хотелось услышать более откровенное мнение.

В то время неподалеку, в гостинице, жил Сайто Рютаро из издательства “Бунгэй сюндзю”, и мы с Сунадой завернули к нему на обратном пути. Сайто рассказал нам, что до недавнего времени он жил в соседней комнате о Ву Циньюанем.

— Иногда даже среди ночи, в полной тишине, я слышал стук камней “пок-пок-пок”, и становилось как-то жутковато.

Ещё Сайто рассказал нам, как изящно держался Ву Циньюань, провожая гостей до самого выхода из гостиницы.

Едва закончилась Прощальная партия Мэйдзина, как я получил приглашение приехать вместе с Ву Шестым даном на горячие воды в Симогамо, что на юге полуострова Идзу, и там я услышал от него рассказ, как, он играет в Го во сне. Он рассказал, что иногда во сне находит сильнейшие ходы. Проснувшись, он обычно помнит увиденную во сне позицию на доске.

— Часто во время игры мне кажется, что я уже где-то видел такую позицию. Может быть во сне? — заметил однажды Ву Шестой дан.

Во сне его противником чаще всего бывал Отакэ Седьмой дан.

30

Перед тем, как лечь в больницу Святого Луки, Мэйдзин, как мне передали, сказал:

— Из-за моей болезни партию придется отложить. Теперь начнутся пересуды, дескать, у белых позиция хороша, чёрные тоже стоят неплохо… хотя игра незакончена…

В то время Мэйдзин действительно мог сказать так, но видимо, эти слова означали, что у партии есть свое глубинное течение, понятное только самим игрокам.

Тогда Мэйдзин, похоже, был уверен в своей позиции. Потом, когда игра была закончена, я и корреспондент Гои из “Нити-нити” услышали от Мэйдзина неожиданные слова:

— Когда я ложился в больницу, я вовсе не думал, что у белых плохое положение. Не скажу, что не замечал ничего опасного, но проигранной партий никак не считал.

99 ход чёрных угрожал разрезать цепь белых камней в центре, и соединение белых сотоым ходом было последним ходом перед больнице. Позднее, комментируя партию, Мэйдзин сказал, что если бы он на 100 ходу не соединился, а ограничил чёрных на правой стороне и тем предотвратил бы их вторжение на территория белых, то возможно, получилась бы позиция, не слишком радостная для чёрных.

— 47 ход чёрных, который позволил белым занять хоси на нижней стороне, думаю, чересчур перестраховочный. Его даже лучше назвать вялым.

Однако, если бы не прочный 47 ход Отакэ Седьмого дана, то в этом месте осталась бы лазейка для белых, а именно этого и не хотел допустить Седьмой дан. Сам он так и сказал впоследствии, когда участники игры делились своими впечатлениями. Кроме того, комментируя партию, Ву Шестой дан отметил, что 47 ход чёрных был правильным и создал им непробиваемую позицию.

Я следил за игрой, и когда на 47 ходе чёрные соединились, построив прочную стенку, а вслед за этим белые сразу сделали ход в хоси на нижней стороне, я ахнул: это была заявка на большую территорию.

Лично мне 47 ход чёрных дал почувствовать стиль Отакэ Седьмого дана, его готовность к самой решительной схватке. Он заставил белых “проползти” по третьей линии, ходами, сделанными до 47, построил мощную стенку и наглухо “запечатал” белых на левой стороне. Такая игра дает почувствовать всю скрытую мощь Седьмого дана. Он шагал твердо и не хотел рисковать, не хотел пасть жертвой боевого искусства противника.

Если бы в срединной стадии игры, где-то около 100 хода, позиция и впрямь была “неясной” или игра “излишне детальной», то дело закончилось бы, скорее всего, разгромом чёрных. Но, видимо, это была лишь тактика, с помощью которой Отакэ Седьмой дан упрочивал свои позиции. По плотности построения чёрные превосходили белых, их позиции были надёжнее, и впоследствии, когда они начали “с хрустом вгрызаться” в территорию белых, началась именно такая игра, какую особенно любил Отакэ Седьмой дан.

Иногда о Седьмом дане говорили, что в него перевоплотился Мэйдзин Дзёва Хонинбо ХII Дзёва считается сильнейшим игроком старого и нового времени, и Мэйдзина Сюсая тоже часто сравнивали с ним. Играл он также очень плотно, главным в игре для него была схватка, и он предпочитал силой повергнуть противника. Его стиль можно назвать размашистым и жестоким. Он создал блестящие партии, богатые рискованными ситуациями и неожиданными поворотами сюжета. Популярен он был и среди любителей. Поэтому от столкновения двух профессионалов, каждого из которых сравнивали с Дзёвой, в Прощальной партии любители ожидали череды жестоких схваток, запутанных позиций, живописности борьбы. Но эти их надежды не оправдались.

Может быть, Отакэ Седьмой дан решил, что открытое столкновение в излюбленном стиле Мэйдзина Сюсая рискованно и поосторожничал. Он не давал втянуть себя в масштабные схватки или в трудные позиции, чреватые осложнениями. Он старался насколько возможно сузить поле для проявления искусства Мэйдзина и стремился навязать свою игру. Позволив Мэйдзину делать размашистые ходы, сам он спокойно готовился к будущей борьбе. Его надежная неторопливая манера была вовсе не пассивной, а исполнена скрытой до поры до времени внутренней мощи. В построениях Седьмого дана ощущалась прочная вера в свое мастерство. Его стойкость и осмотрительность были исполнены силы, поэтому он неизбежно должен был в удобный миг перейти в сокрушительную атаку, призвав на помощь всю свою врожденную проницательность и целеустремленность.

Однако, как бы ни был осторожен Седьмой дан, Мэйдзин в партии, всё-таки смог навязать ему схватку. Белые с самого начала повели игру с размахом и со вкусом, и распространились на две стороны доски. В левом верхнем углу на ход 18 в мокухадзуси чёрные ответили в сан-сан (ход 19). Это было новый, ранее неизвестный ход, и Седьмой дан сделал его, несмотря на то, что это была Прощальная партия шестидесятипятилетнего Мэйдзина. В конце концов, именно в этом углу и “собралась гроза”. Если Отакэ хотел осложнить игру в этом месте, то это ему прекрасно удалось. Как и следовало ожидать, Мэйдзин тоже не стремился к осложнениям, и может быть, из-за важности партии он старался вести “прозрачную” игру. По всей видимости, он избрал защитный вариант. Так и получилось: пока Отакэ Седьмой дан вёл “бой с тенью”, он сам незаметно для себя оказался вовлечен в “детальную” игру со схватками местного значения.