Мэйдзин

— Я!? Вовсе не быстро!

Мэйдзин по-прежнему с отсутствующим видом продолжал сидеть за доской. Он даже не пытался встать, и никто из присутствовавших тоже не осмеливался первым покинуть свое место. Немного, погодя Онода Шестой дан сказал:

— Может пойдёмте куда-нибудь? Развеемся?

— Давайте сыграем в сёги, — сказал Мэйдзин, словно очнувшись. И рассеянность, и веселье Мэйдзина не были напускными.

Профессиональный игрок в Го всегда держит в голове всю партию, не то что какие-то шестнадцать ходов, сыгранные за день. И за обедом, и во сне он помнит все ходы до единого. Может быть, пунктуальный характер Мэйдзина не позволял ему успокоиться, пока он сам не выставит все камни. А может быть, здесь сыграла роль его осторожность. Даже в этой старческой тщательности чувствовалась натура человека одинокого и не очень счастливого.

Спустя четыре дня, 21 июля, на пятом доигрывании было сделано двадцать два хода — от 44 хода белых до 65 хода чёрных, который и был записан при доигрывании.

Когда процедура откладывания закончилась, Мэйдзин спросил у девушки, которая вела запись:

— Сколько я сегодня потратил времени?

— Один час двадцать девять минут.

— Так много?

Мэйдзин был в замешательстве. Для него это была новость. Хотя Мэйдзин на сделанные за этот день свои одиннадцать ходов потратил времени на семь минут меньше, чем его противник Седьмой дан на один лишь 59 ход (1 час 35 минут), всё равно было видно, что он оценивал расход времени иначе.

— Как может быть, чтобы вы столько потратили… ведь вы же быстро играете, — проговорил Отакэ Седьмой дан.

— Мэйдзин повернулся к девушке.

— Боси?

— Шестнадцать минут, — ответила девушка.

— Цукэ-атари?

— Двадцать минут.

— А соединение? — вмешался Седьмой дан, — соединение заняло больше всего времени.

— Это 58 ход белых? — девушка заглянула в протокол и ответила:

— Тридцать пять минут.

Но Мэйдзин всё ещё не верил. Он взял у девушки протокол и сам изучил его.

Стояло лето. Большой любитель ванны, он всегда после игры старался первым попасть в ванную комнату, но в тот день почти одновременно со мной быстрым шагом туда вошел Отакэ Седьмой дан.

— Сегодня вы вроде неплохо продвинулись, — заметил я.

— Сэнсэй быстро играет, да и ходы у него хорошие. Кому дано — тому прибавится. По всему видать, игра закончена, — и Седьмой дан зло усмехнулся.

Но он и не думал сдаваться. С игроками за пределами игровой комнаты Отакэ Седьмой дан встречаться не любил. В те дни у него был такой вид, будто он принял какое-то важное решение. Может быть, про себя он уже рассчитал свою жестокую атаку.

— Мэйдзин быстро играет? — удивился судья Онода Шестой дан.

— С такой скоростью можно играть на квалификационных турнирах в Ассоциации — вполне уложились бы в 11 часов. Впрочем, трудновато, — сказал Отакэ, — А это боси? Такой ход быстро не сделаешь…

Расход времени при четвертом доигрывании был таким: белые потратили 4 часа 38 минут, черные — 6 часов 52 минуты, а после пятого доигрывания, 21 июля, у белых было потрачено 5 часов 57 минут, у чёрных — 10 часов 28 минут. Разница в расходе времени все увеличивалась.

Затем, 31 июля, после шестого доигрывания расход времени у белых составил 8 часов 32 минуты, а у чёрных — 12 часов 43 минуты. После седьмого доигрывания 5 августа белые имели 10 часов 31 минуту, чёрные — 15 часов 45 минут.

Однако после десятого доигрывания 14 августа разрыв сократился: расход времени у белых достиг 14 часов 58 минут, у чёрных — 17 часов 47 минут. В тот день при откладывании Мэйдзин записал свой сотый ход и сразу после этого его положили в больницу Святого Луки. При доигрывании 5 августа, когда Мэйдзин обдумывал свой 90 ход, он вдруг почувствовал боли и, превозмогая их, потратил на этот ход 2 часа 7 минут.

Наконец, когда 4 декабря партия была завершена, разница в расходе времени между партнерами оказалась на удивление большой:

Мэйдзин Сюсаи потратил на игру 19 часов 57 минут, Отакэ Седьмой дан — 34 часа 19 минут.

17

19 часов 57 минут — это почти в два раза больше времени, которое отводится обычно на одну партию. А ведь Мэйдзин не использовал и половины своего запаса времени. У Отакэ Седьмого дана после затраченных 34 часов 19 минут оставалось в запасе ещё около 6 часов.

В этой партии роковым оказался 130 ход Мэйдзина. Именно он привёл его к поражению. Если бы не этот ход, то игра шла бы на равных или с минимальным перевесом одного из противников. Однако при этом Седьмой дан оказался бы в трудном положении и, наверное, израсходовал бы свой сорокачасовой лимит полностью. После злополучного 130 хода перед чёрными забрезжила надежда.

И Мэйдзин, и Отакэ Седьмой дан принадлежали к породе упрямых и терпеливых тугодумов. Хладнокровие, с которым Седьмой дан расходовал отпущенное ему время, а потом за какую-нибудь минуту делал сотню ходов, могло испугать любого противника. Однако, Мэйдзин не привык к ограничениям, которые накладывает контроль времени, и потому наверное, не владел искусными приёмами его использования. Может быть, сорокачасовой лимит ввели специально для того, чтобы последнюю в жизни официальную партию он мог играть без оглрдки на время.

И раньше в официальных играх с участием Мэйдзина лимит времени бывал чересчур велик. Во встрече с Кариганэ Седьмым даном в пятнадцатом году эпохи Тайсё (1926 год) каждому из игроков было отведено по шестнадцать часов. И Кариганэ проиграл, просрочив время. Впрочем, и без этого Мэйдзин всё равно выиграл бы пять — шесть очков. Игра ещё не была окончена, а уже поговаривали, что Кариганэ пора сдаваться. Во время матча с Ву Циньюанем, мастером пятого дана, каждый из партнеров имел по двадцать четыре часа.

Однако сорок часов, отведенные каждому из партнеров в Прощальной партии, не шли ни в какое сравнение даже с этими огромными лимитами. Ведь этот несоразмерный лимит в четыре раза превышал обычную норму для профессионалов. Сама идея контроля времени превращалась в иллюзию.

Если предположить, что побившеё все рекорды условие сорокачасового лимита было предложено самим Мэйдзином, то это означало бы, что он добровольно взвалил на себя тяжкий груз. В конце концов, Мэйдзин заболел, но был вынужден, мучаясь от болей, терпеть многочасовые раздумья своего противника над каждым ходом. Ведь Отакэ израсходовал более 34 часов.

В том, что доигрывания были назначены на пятый день, явно ощущалось желание устроителей щадить престарелого Мэйдзина, однако, это рвение сослужило ему плохую службу. Допустим, оба партнера потратят свои лимиты времени полностью — это составит восемьдесят часов. Первоначально предполагалось играть по пять часов в день. Значит, всего потребуется шестнадцать доигрываний. Если бы расписание игр соблюдалось до конца, то партия растянулась бы на три месяца. Но ведь это нелепость — рассчитывать, что игрок сможет распределить свои силы на три месяца, сможет быть в постоянном напряжении столь долгое время. Такая нагрузка сломит любого, даже самого сильного игрока. Ведь на протяжении всей игры оба противника должны постоянно помнить позицию на доске, будь то во сне или наяву. Получается, что за четыре дня такого “отдыха” игрок не столько набирается сил, сколько устает.

Для больного Мэйдзина этот четырехдневный “отдых” оказался дополнительным бременем. И сам Мэйдзин, и оргкомитет — все хотели закончить игру пораньше, хотя бы на один день. И здесь уже речь шла не о том, как угодить Мэйдзину. Все чувствовали, что Мэйдзин вот-вот сляжет.

Он чувствовал себя плохо ещё тогда, в Хаконэ. Именно там его супруга как-то заметила, что затягивание игры её тревожит.

— Конечно, высказывать свои возражения я ещё ни разу себе не позволила, — грустно промолвила она.

А в другой раз она, опустив глаза, сказала одному из организаторов:

— Пока тянется эта партия, он не поправится. Я думаю, что если прекратить сейчас игру, ему сразу станет легче. Но разве он сможет изменить своему искусству?.. Извините, не надо принимать мои слова всерьёз. Просто когда тяжело, знаете, всякое в голову лезет…