Страница 29 из 32
– Ты проголодался? – спросил я ворона.
Птица промолчала.
– Эдгар По! – сказал я. – Ты голоден?
Ворон пискнул. Он не каркнул, не крикнул, не заклекотал. Он пискнул. Я пошел к буфету, вынул консервную банку с тунцом, открыл и положил ему в клетку пару ложек. В целом он был красивой птицей. Черные перья – гладенькие и блестящие, глаза – умные, настороженные, и аппетит, конечно, отменный.
– Славная птичка, – сказал я.
Вдруг я вспомнил кое-что.
– Извини, – бросил я птице и пошел в спальню. Я не стал копаться в ящиках комода. В верхнем лежали только платки, белье и носки. В среднем хранились свитера, пуловеры и кофты на пуговицах – все голубые или синие – моего любимого цвета, поэтому они не годились. В нижнем ящике были рубашки: белые, голубые, бежевые и одна розовая (подарок Марии). Я открыл дверцу шкафа. У меня была черная спортивная куртка, но я заплатил за нее портному триста пятьдесят долларов, и поэтому не хотел разрезать ее на куски. На деревянной вешалке висел черный плащ. Я купил его, когда служил в ВМФ. Последний раз я надевал его в 1942 году, когда сделал себе на руке татуировку «Пегги». Я не стал трогать плащ, прошел через квартиру в холл и открыл дверцу шкафа в холле. Плащ напомнил мне о дожде, а дождь о зонтике. Хотя мать всю жизнь запрещала мне открывать зонт в доме, я сейчас же раскрыл его. Он бьи черным – отлично! Но достаточно ли он велик? Я оттащил его в кухню, взял большие ножницы из ящика под мойкой и принялся за работу.
Время от времени я поглядывал на часы. Телефон упорно молчал. Только после одиннадцати я закончил нарезать черный шелк. Я взял нарезанные куски, перенес их в кабинет и разложил на столе, затем пошел в подсобку, где Лизетт гладила и смотрела телевизор. Из ее коробки для шитья я взял иголку, катушку черных ниток и наперсток. Последний раз я шил на борту «Сайкс» в 1946 году, как раз перед увольнением из Тихоокеанского ВМФ. Это не означало, что я профессиональный портной: однажды я пришил пуговицу к бушлату и заштопал три пары носков. Теперь я уселся на письменный стол, вдел нитку в иголку, надел наперсток на палец и надеялся, что телефон не зазвонит, пока я не закончу.
Телефон зазвонил за двадцать минут до полуночи.
– Алло! – сказал я.
– Бен, это Генри.
– Я ждал твоего звонка.
– Нахожусь у заброшенной церкви между Хейли и Соммерс, – сказал он. – Флетчер внутри вместе со своим лысым хахалем. Там какое-то действо.
– Буду через десять минут.
– На другой стороне улицы, у китайской прачечной, стоит мой грузовик. Если я укачу до твоего приезда, это значит, что они вышли, и я позвоню позже.
– Хорошо, – сказал я.
Из нижнего ящика стола я взял кобуру с пистолетом тридцать восьмого калибра и пристегнул к поясу. Я не знал, что меня ждет у церкви между Хейли и Соммерс, но как говорится береженого Бог бережет. Свое шитье я запихнул в карманы плаща и вышел на улицу.
Моросил дождь, а я как раз изрезал на куски мой единственный зонт!
Глава 28
– Давно они уже там?
– Они вошли внутрь минут за десять до того, как я тебе звонил, – ответил Генри. – Я хотел убедиться, что они там задержатся. Потом пошел искать телефонную будку.
Мы сидели в кабине грузовика. Двигатель работал, «дворники» очищали стекло от струй дождя. Мы отчетливо видели темную безмолвную церковь на другой стороне улицы.
– На церкви висит надпись, что она предназначена на слом, – сказал Генри. – Окна забиты досками. Следом за Флетчер и ее лысым хахалем вошли дюжины две людей. Входили по одному и парами. Вон там сзади – видишь, ворота в железной ограде?
– Да, вижу.
– Минут десять назад проехала патрульная машина. Им или платят, чтобы ничего не замечали, или они ничего не видят.
– Откуда ты следишь за Натали?
– Начиная от того дома на Шестьдесят девятой улице, как ты сказал. Я следовал за ней до Хейнсвилла. Там она пошла в меблированные комнаты и не выходила почти до темноты. Затем она доехала до Толивер-Сгрит-Бридж. Знаешь там мост? Там что-то произошло, Бен. Стояли пожарные и полиция. Как бы то ни было, к ней в машину в четырех кварталах от моста сел этот самый лысый. Хахаль ее. Он тащил два тяжелых чемодана.
– Куда они с лысым поехали?
– Поехали поесть, а потом в кино. Вышли около одиннадцати пятнадцати, и я проследовал за ними сюда.
– Хорошо, Генри. Ты готов идти туда, внутрь?
– А что они там делают?
– У них там свадьба, – сказал я.
Он выключил двигатель, мы вышли из машины и пошли к церкви. Маленькое церковное кладбище позади нее окружала железная ограда. Мы прошли в ворота и вскоре приблизились к сводчатой нише с полукруглой деревянной дверью в тыльной стене церкви.
– Надень это, – сказал я.
– Что это?
– Колпак. Хочется надеяться, что прорези для глаз расположены правильно.
– Очень удобно, – заметил он, натянув колпак на голову.
– Я сделал сам.
– Замечательно. Люблю шелк.
Себе на голову я натянул второй колпак и затем постучал в дверь. Через несколько секунд дверь приоткрылась.
– Кто там? – спросил мужской голос.
– Мы гости Клеопатры, – ответил я.
Дверь открылась, и мы вошли в узкий коридор со сложенными из камня стенами. Впустивший нас человечек был очень маленького роста. Так же, как на мне и Генри, на нем был черный колпак. Минуту он смотрел на нас через прорези, потом молчаливо указал нам путь через сводчатый проход. Из стены торчали железные петли: здесь когда-то находилась еще одна дверь. Через несколько шагов мы оказались в большом помещении со сводом и каменными колоннами. Освещалось оно только свечами в настенных канделябрах. Впереди располагался алтарь. Если здесь когда-то и стояли скамьи с высокими спинками, то сейчас об этом ничто не напоминало. На некотором расстоянии от алтаря полукругом были расставлены складные стулья. На этих стульях сидели по меньшей мере три дюжины людей в черных колпаках. Мы тоже сели. Я посмотрел на часы. До полуночи оставалось пять минут. Все хранили молчание. Окна были заколочены с внешней стороны, и воздух был затхлый. Помещение продолжало наполняться людьми. К полуночи все стулья были заняты, а несколько человек стояли позади полукруга.
Слева от алтаря раздвинулись черные занавески. Женщина в черном платье и колпаке быстро прошла к алтарю. По прямой осанке я сразу узнал Сузанну Мартин.
– Приветствую вас, – сказала она. – Приветствую вас во имя Люцифера и во имя помощника его Вельзевула. Приветствую вас от имени Великого Князя Асторафа и от имени Люцифуга и Сатанахии, Агалиарепта и Флеретти, Саргатана, Небира, Агария и Марба, Бафима и Баэля, Нубера и Аамона и всех прочих инфернальных иерархов. Приветствую вас от их имени и призываю также произнести Клятву Сатане, которую каждый из нас произносил ранее сам и вместе с другими.
Она воздела руки, обратив ладони к полукругу сидящих фигур в черных колпаках.
– Мы, Люцифер, – произнесла она, – и все названные и следующие духи...
– Мы, Люцифер, – повторили они, – и все названные и следующие духи...
– Клянемся тебе, Всемогущий Бог, через Иисуса из Назарета...
– Клянемся тебе, Всемогущий Бог, через Иисуса из Назарета...
– Распятого на кресте, нашего победителя...
– Распятого на кресте, нашего победителя...
– Что мы будем преданно исполнять все, записанное в Liber Spiritum...
– Что мы будем преданно исполнять все, записанное в Liber Spiritum...
– И никогда не причиним тебе вреда, ни телу твоему, ни душе...
– И никогда не причиним тебе вреда, ни телу твоему, ни душе...
– И исполним все стремительно и безропотно...
– И исполним все стремительно и безропотно.
Стояла полная тишина.
– Я призову к нам Сатану, – сказала Сузанна.
Генри повернулся ко мне. Сузанна склонилась у алтаря и на несколько секунд стала не видна. Когда она снова выпрямилась, у нее в руках была продолговатая черная коробка, формой напоминающая гробик для ребенка. Взявшись за узорные серебряные ручки с обоих концов, она обошла вокруг алтаря и затем ступила в полукруг перед стульями. Она грациозно преклонила колени, опустила коробку на пол и, не вставая с колен, подняла крышку. Из коробки она извлекла пару серебряных подсвечников и вставила в них черные свечи. Затем она перенесла подсвечники на середину, зажгла обе свечи, встала и быстро пошла обратно к коробке. Когда она снова вернулась к горящим свечам, в одной руке она держала длинную ветку, а в другой – кварцевый кристалл.