Три напрасных года

Анатолий Егорович Агарков

Три напрасных года

1

Ваше благородие, госпожа Повестка

Для кого ты сапоги, а кому и беска

Другу два по дружбе, ну а мне все три

Не везёт мне в службе — повезёт в любви.

— Набирается семнадцатая рота! — приземистый майор ткнулся подслеповатым взглядом в список личного состава.

— Абросимов,… Авдюков,… Агапов…, — голос, однако, хорошо поставленный командирский голос, далеко разносился по широкому плацу.

— Бегом! Бегом! Чего ноги волочите, как беременные тараканы.

Подхватив пожитки, мы выбегали на плац.

— В колонну по шесть становись! — верещал начальник областного призывного пункта.

Что делать — строимся в колонну. Наша задача — подчиняться, а уж кому командовать всегда найдутся. Вон от дверей штаба в нашу сторону направили стопы трое военных в морской форме, с чёрными погонами в зелёной окантовке — старший лейтенант, мичман и старшина первой, кажется, статьи.

Майор закончил орать по списку, осмотрел критически нестройную колонну из девяти десятков новобранцев.

— Равняйсь! Смирно!

Махнул рукой подходящему старлею:

— Забирай.

Они обменялись рукопожатием.

Мичман с высоты двухметрового роста орлиным взором окинул наши ряды.

— Подравнялись. Чемоданчики в руки, мешочки на пле-ЧО! Прямо ша-ГОМ марш!

Вот это голос! И выправка у него военная — старлей-то с брюшком. А старшина — меланхолик какой-то.

Мы тронулись, пытаясь шагать в ногу. За спинами родился шум и выплеснулся в свисты, крики, улюлюканье:

— Шнурки!

Во как! Быстро! Пять минут назад плечом к плечу стояли, а теперь….

Но и наши острословы не остались в долгу:

— Сапоги! Шурупы! Салажня!

Сапоги — понятно. Шурупы — это от пилоток. Салаги? Салаги они и есть.

В электричке, пока добирались с Челябинск-Южного до Челябинск-Главного, познакомились с «покупателями». Старлей Ежов, он же замполит одиннадцатой роты, объяснил, что предстоит нам службу начать в Отдельном Учебном Отряде Морских Специалистов пограничных войск Комитета Государственной Безопасности при Совете министров СССР. Как записано, так и прозвучало. Что отбирали нас по особым критериям и очень тщательно.

Во-первых, интеллект — выше среднего. Одиннадцатая рота, хоть и принадлежит к электромеханической школе, которая готовит мотористов на корабли и электриков, но имеет свою специфику. Кроме пограничной и морской подготовки, дизелей и генераторов, должны мы освоить, знать и применять лоцию, ППСС (правила предупреждения столкновения судов), кораблевождение и много других преинтереснейших наук (например, флажный семафор и азбуку Морзе). Корочки, которые вручают по окончании ОУОМСа, дают нам право обслуживать не только дизеля до 1000 лошадиных сил на всех судах (даже океанских), но и управлять любым транспортным (водным, разумеется) средством на реках и в акваториях портов. Буксиром, например.

Во-вторых, с патриотизмом, нравственностью и законом у нас должно быть всё в ажуре. То есть — не судился, не привлекался, не приводился. В связях, нас порочащих, не замечались.

В-третьих, к здоровьишку претензий нет. Всё тяготы и лишения — без ропота и себе не в ущерб. Не только уметь плавать и воды не бояться, но и качку терпеть, аппетита не теряя, голодать, если потребуется (как Зиганшин — помните?). Ну и врагу спуска не давать — чтить и преумножать славу наших доблестных предков. Чёрной и полосатой смертью называли моряков фашисты. Не зря, должно быть.

Короче, старлей с нами, а я с Вами провёл политбеседу. Не знаю, как у Вас — наши носы поползли вверх. Ещё бы — элитные войска, надёжа и опора всего могучего Советского Союза. Мы так всё поняли и загордились ужасно. С тем приехали на вокзал, с тем и стояли строем на перроне, желая соответствовать.

Ежов и мичман Титов куда-то пропали. В сторонке курил старшина Пестов. Его меланхолия объяснялась легко и просто — приказ министра обороны нас призвавший, его демобилизовал. Он уже трижды за последние два года побывал дома, приезжая за новобранцами. И теперь его дембельский чемоданчик под отчим кровом в Верхнем Уфалее (город такой в Челябинской области). Осталось — нас сопроводить в Анапу и в штаб за документами. Он теперь в мыслях — гражданский человек, дни считает. Ну а нам — годы и месяцы. Курили в рукав, стоя в строю, хотя, растворись по перрону — Пестов и бровью бы не повёл.

Какой-то бич вокзальный подваливает. Я — крайний, меня и теребит за рукав.

— Слышь, браток, махнём куртками? Вас всё равно в части переоденут, а гражданку в топку.

На мне была штормовка, видавшая виды — не знаю, чем прельстила.

— Отвали, — говорю. — Буду я твоих вшей таскать.

У меня над ухом за спиной:

— Я отца зарубил! Щас будет тебе куртка!

Бас что надо! Бомжара в бега ударился. Я оглянулся. Парень выше, шире, здоровее, и ряха такая, знаете, что-то среднее между тупой и хитрой. Встречал таких — трудно понять: то ли шутит, то ли всерьёз говорит. Ка-ак навернёт — лучше не рисковать. Хотя, любопытно — про отца это он всерьёз? Больно странная прибаутка. Мой зять ругается так:

— сволгибрёвна! Белиберда, вроде, а получается — с Волги брёвна — ничего матершинного.

Чистяков у парня фамилия, и призывался он из Златоуста. Попали с ним в один плацкарт, или как это правильно называется — отсек, секция в общем вагоне, короче — кубрик. Они сбоку с одним призывником, по фамилии Дмитриев, пристроились. Этот — педик недоученный, в смысле, из пединститута призвался, Челябинского государственного. То ли у них кафедры военной нет, то ли второгодник, как я. Шибко он был похож на моего деда Апалькова Егора Ивановича. Нет, вообще на деда — сутуловатый, с неспортивной фигурой, шаркающей походкой, дребезжащим голосом, и по-стариковски нудный. Как такого в спецвойска? Должно быть, интеллекта выше крыши.

Я спросил:

— Откуда родом?

— Из города Гурьева, — отвечает.

— Если город, значит Гурьевск.

Зачем сказал — сам не знаю. А он начал ворчать и ворчал о моих географических познаниях ещё долго, пока не набил рот жратвой. Поделив с Чистяковым полки, скоренько разложили нижнюю на два сидения и столик, выпотрошили рюкзаки и принялись чавкать.

Мне досталась средняя полка. Разложил постельные принадлежности, сунул под подушку спортивную сумку, в которой кроме туалетных принадлежностей и тёплых носков, были спички и сигареты.

По вагону прошёлся Титов.

— Сейчас уже поздно. Подкрепляйтесь своим. С завтрашнего дня встанете на довольствие Министерства Обороны, и питаться будите в ресторане.

Мне подкрепляться — разве что сигаретами. Скинул обувь и полез на свою полку дожидаться того часа, когда распахнёт двери вагон-ресторан и изящная официантка…. Снизу запахло копчёным и жареным. Представить изящность женской фигурки не дала чья-то лапа. Бесцеремонно постучала по краю полки, а её хозяин (Вовка Постовалов) возвестил:

— Вставай, братан, рубать будем.

Глянул на столик внизу. Всё, что там было выставлено, мне, конечно, понравилось, а запах просто с ума сводил, но….

— Всё, что могу добавить к сервировке, это сигареты.

— Добавляй! — махнул рукой Захар (Сашка Захаров), единственный курящий в этой компании.

Я спустился вниз и наелся до отвала, как давно не трапезничал в беспокойной (если не сказать, бесприютной) своей студенческой жизни. Потом мы с Захаром покурили в тамбуре, и все дружно присели на спину — завязывать жирок. Жить, как говорится, хорошо. Но…. С соседней средней полки подал голос Постовалов, а для убедительности ещё постучал кулаком по моей:

— Э-эй! Не спать. С тебя история. Зря, что ль кормили? Расскажи что-нибудь.

Подумал — справедливо. Посмотрел в окно.

— Что вам рассказать?

Мелькнул освещённый перрон Еманжелинского вокзала.

— А вот послушайте….

Это случилось примерно год назад. Ехал с картошки — документов полные карманы (от паспорта до зачётки), а денег — ни копья. Контроль. Подловили, высадили. На вокзале в линейном посту протокол оформили. Главное — не соврёшь: документы на руках.