Империя Зла

Кречет кивнул Краснохареву:

– Как продвигается бюджет?.. Хотя бы вчерне?.. А, Виктор Александрович! Давненько вас не видели. Чем порадуете в это хмурое утро?

Я развел руками. Видел меня Кречет позавчера, но при нашем темпе это в самом деле давно. Краснохарев бросил на меня просительный взгляд: займи пока этого зверя, а я подготовлю бумаги, у меня их тут целый чемодан, разберусь. Я начал негромко:

– Закон об оружии… даже не закон, а пока только ваш указ… уже действует! Я утром видел, как сегодня один мужик чуть не застрелил другого. Тот раньше его пытался пролезть к прилавку.

Кречет зыркнул из-под тяжелых надбровных дуг, больше приличествующих неандертальцу, чем президенту:

– Да вы же ратовали горячее всех за свободу продажи оружия!.. Вот такая у нас интеллигенция: чуть своего добьется, тут же поворачивает оглобли. Но меня вы ж убедили? Хотя во все времена правители были против вооружения народца. Понятно, безоружных грабить проще. Даже те, кто к власти рвался под лозунгом разрешить свободную продажу хоть пулеметов, тут же запрещали продажу даже детских рогаток, едва опускали жирный зад в царское кресло.

Коган оглянулся на кресло Кречета:

– Но вы вроде бы уже опустили…

– Черт… – сказал Кречет уже спокойнее, – наверное, я все еще чувствую себя в оппозиции к власти. А интересы страны пока что… пока что!.. перевешивают личные. Да и хорошо знаю, что как только в какой-либо стране – примеров сотни! – принимали закон о свободной продаже оружия, то количество преступлений сразу падало в три-четыре раза.

Сказбуш усмехнулся саркастически:

– Я часто бывал по работе в Штатах. Вся их хваленая вежливость и предупредительность, все их улыбки – это следствие того, что у каждого в кармане может оказаться заряженный пистолет. Никто никого не толкнет, не нахамит, не облает. Улыбаются издали!.. А я прошел вчера вечером по Тверской: ни одного улыбающегося лица! Одни угрюмые рожи, даже у красивых женщин. Да какие они красивые, если угрюмые?

Коган сказал мечтательно:

– Да, ради этого стоит… Так и запишем: вооружим народ, чтобы разугрюмить наших женщин.

Сказбуш буркнул:

– Не надо умничать, Сруль Израилевич. Когда у женщины в дамской сумочке пистолет, она сможет носить юбки еще короче, а декольте глубже. И никакая пьяная тварь не рискнет свистнуть вслед. А уж протянуть лапы… Такие быстро протянут ноги.

Кречет сказал:

– А суд присяжных ее тут же оправдает.

Коломиец воскликнул в ужасе:

– Как вы можете… Как вы можете говорить такие ужасные вещи?

– Вслух, – вставил Коган ехидненько.

– Нужно только, – продолжал Сказбуш невозмутимо, – подбирать присяжных из мужчин. Ну, не слишком в преклонном… чтобы реагировали.

Справа от него словно взорвалась граната, это мощно кашлянул Краснохарев. Все умолкли, уставились на премьера, а глава правительства оглядел всех правительственным взором и сказал внушительно:

– Так вот, о подготовке бюджета на следующий год. Работа проделана следующая…

Я некоторое время слушал, но вскоре тягучий монотонный голос начал действовать усыпляюще, я смотрел то поверх головы Краснохарева, то рассматривал членов кабинета. Мысль тоже блуждала вроде бы бесцельно, подбирая какие-то незримые крохи, что-то вынюхивая, перепрыгивая через обломки очевидных фактов, яростно роясь на пустом месте, земля летит из-под задних лап, как из трубы земснаряда, снова длиннющий прыжок через темное место, пусть Краснохарев продвигается шажок за шажком…

Черногоров с раздражением перебирал бумаги, вдруг сказал среди тишины:

– В Штатах нет преступлений, потому что там всяк страшится за жизнь. Они покупают оружие, хранят в особых несгораемых шкафах… а стреляют на пикнике только по бутылкам из-под пепси-колы!.. А если оружие пойдет так же широко у нас, то… не знаю – не знаю! Русские не станут тратить патроны на пустые бутылки.

Сказбуш выпрямился, и без того прямой, как телеграфный столб, светло возразил:

– А Чечня? Там жизнь не ставят и в грош, но все равно никто не шмаляет друг в друга. Я бывал там, бывал. Никто не стреляет в другого только за то, что тот наступил на ногу или посмотрел косо.

Черногоров огрызнулся еще злее:

– Не знаю! Может быть, страшатся кровной мести. Но у русских нет сдерживающего страха за свою жизнь, нет мести со стороны родни убитого. У нас такое начнется!

– Чечня нам не указ, – сказал Краснохарев раздраженно. – В такой крохотульке даже коммунизм можно было отгрохать за пару недель!.. А нашу махину попробуй раскачай!.. А когда указы из Москвы дойдут до, скажем, Сибири, то во что они превратятся?

Коган сказал задумчиво:

– Вот бы научиться и расстреливать по факсу…

Сказбуш холодно посмотрел на чересчур умного министра финансов:

– Что-что?

– По сотовому телефону, – поспешно поправился Коган. – Говорят, у билайновцев связь лучше.

Сказбуш потыкал пальцем в клавиши ноутбука, бормоча:

– Так… проверить правительственных чиновников… независимо от ранга… ага… на предмет скрытой рекламы богатеньких фирм…

Клавиши щелкали, словно затвор именного «нагана». Коган втянул голову в плечи, уменьшился, а стул, на котором он только что сидел, опустел.

Кречет молча поставил на бумаге размашистый росчерк, передал Мирошниченко:

– Закон вступает в силу с момента подписания. Раз оружейные магазины оказались не готовы… или кто-то тормозит нарочито, то вот это дает право военным продавать оружие прямо со складов. Разумеется, устаревшее. И только пистолеты и винтовки. Конечно, при наличии всех справок о здравомыслии и несудимости.

Я видел, что против этого резкого решения Кречета рвется возразить не только Черногоров, ему, как министру МВД, расхлебывать все случаи незаконного применения оружия, но и такой голубь, как Коломиец, хитрая ворона Коган и даже откровенный ястреб Сказбуш.

Один Краснохарев пропустил мимо ушей указ президента с полнейшим равнодушием. Глаза в набрякших веках просматривали бумаги с гербовыми печатями, мясистое лицо выражало откровенное неодобрение. Перехватив мой взгляд, сказал суховато:

– Я, простите, экономист. А законы экономики одинаковы для всех стран и народов. Меня не убеждает ваша гипотеза… ладно, ваша теория о чести и нечести для подъема благосостояния. Сейчас, когда освободились от ига коммунизма, можем соревноваться с американцами на равных. Не привлекая такие понятия, которые нельзя просчитать с помощью логарифмической линейки. Ладно, пусть на ваших чертовых компах! А если учесть, что у нас намного больше нефти, газа, золота…

Он говорил чуть ли не просительно, уже замечая меня, хотя в предыдущие дни осторожно игнорировал. То ли, как опытный политик, сперва прощупал, насколько мое положение в правительстве прочно, то ли в самом деле начинал со мной считаться.

Сердце мое тревожно и радостно екнуло. Склонить Краснохарева или хотя бы качнуть слегка на свою сторону – за это стоит побороться. Я ответил тихо, стараясь не привлекать внимания других:

– Иллюзию, что можно соревноваться с американцами на их поле и по их правилам, распространяют сами американцы. И даже что их можно побить на их поле. Конечно же, это брехня.

– Почему?

– Потому, что на наших ногах всегда будут висеть остатки цепей нравственности, чести и других понятий, что в Старом Свете существовали тысячелетиями, а в Новом Свете их не было изначально! А бизнес не терпит нравственности. Потому мы в бизнесе всегда окажемся в проигрыше, если будем играть с американцами. Они всегда смогут поступить подлее, бесчестнее, гаже… что мы все-таки не сможем, несмотря на приобщение к их ценностям. У нас все-таки во все века существовало правило: не бить лежачего, не бить в спину, не бить ниже пояса… А американцы сразу приняли все эти штуки вроде карате, где бьют и в спину, и ниже пояса, а лежачего даже ногами, а то и вовсе впятером одного! Понятно, на чьей стороне будет победа, когда один соблюдает какие-то правила, а второй – нет!