Я – сингуляр

У дальнего конца стенда девушка в строгом сером платье, с короткими волосами, блестящими, как звериный мех. Она сняла с полки альбом большого формата так изящно и строго, что я залюбовался отточенными движениями и дальше неотрывно смотрел, с какой сосредоточенностью углубилась в рассматривание картинок. Платье скрадывает фигуру, но сразу видно, что вторичные половые признаки либо развиты слабо, либо совсем не развиты, но, когда, поворачиваясь ближе к лампе, обратила лицо в мою сторону, сердце дрогнуло от восторга. Именно такими в детстве я представлял персидских царевен и сказочных пери…

Альбом в ее руках отсвечивает блеском ламп, бросает в глаза мне зайчики, иногда блики пробегают и по ее лицу, немножко несовременному, что ли, неземному, слишком уж одухотворенному…

Она всматривалась в глянцевую фотографию, мне альбом показался настолько красочным, что решил было, рассматривает картину Валеджи, у него масса таких изображений космоса, сказал благожелательно:

– Вот там, в отделе «Изобразительное фэнтези», еще три альбома Валеджи. И Ройо там же…

Она взглянула на меня с удивлением, тонкие дуги бровей приподнялись, в глазах непонимание.

– Простите…

Альбом в ее руках качнулся, блеск перестал раздражать мне глаза, я узнал фото Крабовидной туманности, снятой в гамма-лучах.

– Это вы простите, – сказал я поспешно, лицо мое опалило жаром. – Я сглупил, простите… Не рассмотрел рисунок, решил, идиот, что рассматриваете картины фэнтезийных художников. Еще раз простите идиота!

Она несколько мгновений пытливо рассматривала меня, красиво очерченные губы раздвинулись в легкой улыбке.

– Ничего, ошибка понятна. Снято в самом деле очень красиво.

– Теперь видно, – сказал я, – что это Крабовидная туманность, но тогда я решил… господи, что за дурак!

– Да не казните себя так, – мягко сказала она, перевела взгляд на подпись, кивнула. – Да, это в самом деле Крабовидная. Вы астроном?

– Нет, что вы.

– Но вы сразу ее узнали…

Я развел руками:

– Если бы сразу.

Она улыбнулась шире:

– Да не казните себя так. Я бы не узнала. Хотя я на факультете звездной астрономии. Правда, только на первом курсе.

– Вы счастливый человек, – вырвалось у меня.

Ее глаза округлились, а брови поднялись еще выше.

– Почему?

– Занимаетесь таким увлекательным делом! В смысле, изучаете, но потом займетесь… и будете раскрывать тайны темной материи, темной энергии, пространственных струн и даже спин-трейдов…

Народ, я имею в виду интеллигентный народ, про остальных из политкорректности умолчим-с, все еще полагает, что Вселенная расширяется, так сказать, линейно. Совсем недавно наблюдения показали, что Вселенная почему-то расширяется с немалым ускорением. Ничем не удавалось такой феномен объяснить, пока ряд ученых не сошлись во мнении, что во Вселенной существует некая неизвестная субстанция и что этой субстанции не меньше чем семьдесят пять процентов! Ее назвали «темной энергией». Именно она и дает основную плотность энергии Вселенной.

Еще двадцать два процента состава Вселенной приходится на «темную материю», еще одна таинственная форма вещества, о которой не имеем никакого понятия, кроме того, что она есть… Еще не обнаружена приборами, но открыта «на кончике пера», как были открыты самые дальние планеты Солнечной системы.

И только три процента приходится на то, из чего, как нам казалось всегда, и состоит Вселенная: протоны, нейтроны, античастицы, фотоны, нейтрино…

Она смотрела с таким уважением, что даже хорошенький ротик слегка приоткрылся. Но тут же овладела собой, лицо снова стало классически строгим.

– Любители обычно проникают дальше профессионалов, – сказала она, но я уловил в ее голосе нотки превосходства, все-таки любители – это любители, а профи – это профи. – И, кроме того, сразу видно, что вы астрономию любите. А по мне этого не скажешь. Я, может быть, иду в астрономы ради каких-то меркантильных целей.

Я сказал недоверчиво:

– Мне трудно представить, что меркантильность может привести в астрономию… Там много не наваришь. Кстати, если вы только начинающий астроном, то я в самом деле могу чем-то помочь. Что вы ищете?

Она мягко улыбнулась:

– Еще сама не знаю.

– Как это?

Она посмотрела на меня искоса.

– Удивлены?

– Ну, все идут за чем-то определенным.

Она покачала головой:

– Я просто шла мимо.

– Я тоже, – вырвалось у меня. – Простите, не хочу брякнуть какую-то банальность, но… вы зашли в книжный магазин, а не в ювелирный!

Она улыбнулась, я смотрел, как артистически грациозно кладет альбом на место. Нет, фигура у нее в порядке, когда вот так вытягивается, заметно, что есть и две маленьких груди, и длинные ноги.

– Я тоже зашел в книжный, – сказал я, – и тут встретил вас. А сейчас дрожу от ужаса, что мог бы пройти мимо.

Ее губы чуть-чуть дрогнули в усмешке.

– В самом деле?

– В самом, – заверил я. – Можно мне предложить вам чашку кофе? Вот в том углу даже столики. А то от книжной пыли горло пересыхает.

Она посмотрела на меня серьезно и немножко удивленно:

– В самом деле? А я не заметила…

– В самом, в самом, – заверил я. – Вы искали что-то определенное?

Она кивнула:

– Мне сказали, что здесь можно отыскать фотографии черных дыр.

– Черных… дыр?

– Ну да, – сказала она сердито и посмотрела на меня с подозрением, – а вы что имели в виду?

– Нет-нет, – сказал я поспешно, – я именно черные дыры в виду и… имел.

– Тогда почему такая ехидная улыбка?

– Простите, – сказал я с великим раскаянием. – Просто я подумал, что это обычный розыгрыш старшекурсников над нубами. Дело в том, что фотографии черных дыр не могут существовать в природе. Тем более, по последним данным, черных дыр нет вообще.

Она возразила тихо, но я ощутил протест в ее мягком шелковом голосе:

– Как это нет? Есть же снимки!

– На которых ничего не видно, – сказал я. – Получены они сложнейшими методами фотографирования в различных спектрах отраженных волн и наложениях их на другие шумы Вселенной. На этих снимках можно увидеть все, что угодно. В том числе и черные дыры. В универе все еще их преподают?

Она ответила несколько растерянно:

– Ну, есть на третьем курсе пара лекций…

Я развел руками:

– Простите, что сообщаю такую неприятную весть, но Джордж Чаплин, а это крупнейший авторитет, доказал недавно, что коллапс массивных звезд создает не черные дыры, как все еще утверждает нынешняя астрофизика…

Я сделал паузу, она спросила недоверчиво, но уже попавшись на крючок:

– А что?

– Коллапс создает особый тип звезд, содержащих темную энергию. А самих черных дыр, увы, не существует, хотя с ними какие только надежды не связывали! Вплоть до мечты, что через них можно будет попадать в другие вселенные.

Она задумалась, глядя на меня исподлобья, а я тихо любовался ее нездешней красотой, строгой и филигранной, словно она не человек, а нечто из другого мира, более продвинутого и одухотворенного.

В самом деле, во всех учебниках, теперь уже быстро устаревающих, трактуется, что когда нарушается равновесие и звезда начинает неудержимо сжиматься, то стискивается до тех пор, пока не превратится в точку, чуть ли не микроскопическую, хоть и с прежней массой. Сила тяготения становится такой, что даже электромагнитное излучение не может вырваться, и такая звезда становится абсолютной невидимкой. Но сейчас в этой истине уже не так уверены.

Она сказала с неуверенностью:

– Но как же… Именно черные дыры лучше всего подтверждают правоту теории относительности Эйнштейна.

– В чем?

– Что гравитация – это свойство пространства-времени, а массивные тела его деформируют…

Я сказал с улыбкой:

– Жаль только, что сам Эйнштейн в существование черных дыр не верил.

– Почему? – спросила она недоверчиво.

Я пожал плечами:

– Наверное, потому, что их существование противоречит квантовой механике, которую Эйнштейн тоже разрабатывал.