Благословение

— А не легче ли для вас усыновить другого ребенка вполне законным путем?

— Может быть, вы и правы, — грустно сказала Эмили, — но вы понимаете, мы хотим, чтобы это был его ребенок. Дело в том, что я, к сожалению, не могу иметь детей, мисс Грэхем. — Это было сказано так, будто женщина сознавалась в совершении ужасного" преступления, и Пилар стало ее жаль. Да, случай был действительно сложный и необычный, но самое необычное во всем этом, как казалось Пилар, было фанатичное желание этой пары во что бы то ни стало иметь ребенка. — Мы уже опоздали с законным усыновлением, — продолжала женщина, — мне — сорок один, а Ллойду — почти пятьдесят. Мы многие годы стремились к этому, но сначала нам не позволял доход, а потом Ллойд получил травму и несколько лет не мог работать. Теперь наконец-то дела пошли на лад. Но нам все равно пришлось продать машину и целый год работать каждому на двух работах, чтобы заплатить Мишель за ребенка. А остальное мы истратили на адвокатов. И в результате остались ни с чем.

Она говорила сущую правду, но Пилар интересовало не это. Ее все больше поражала ситуация, в которой оказались эти люди. Она изучила характеристику социального работника на чету Робинсонов, и, по мнению окружающих, это была самая обыкновенная супружеская пара. Сложность для них заключалась лишь в том, что они не могли иметь детей, но страстно хотели ребенка. И в отчаянии готовы были пойти на все. Да, отчаяние может заставить человека наделать много глупостей. Эти двое, по мнению Пилар, уже наделали их достаточно.

— Будете ли вы добиваться права на посещение ребенка? — спросила она, пытаясь оставить им хоть какую-то надежду.

Эмили тяжело вздохнула:

— Конечно, если нам не удастся добиться ничего другого. Послушайте, но ведь это же так несправедливо! Мишель родила двоих детей, когда сама была еще почти ребенком, теперь она вот-вот родит еще одного от этого парня, за которым она замужем. Ну зачем ей еще малышка Ллойда? — Голос Эмили звучал жалобно, и они все трое знали, что за этой жалобой стоит отчаяние.

— Но это и ее ребенок тоже. — Пилар постаралась сказать это как можно мягче.

— Скажите, как, по-вашему, право на посещение ребенка — это все, чего мы можем добиться? — Это были первые слова, произнесенные супругом, и Пилар помедлила, прежде чем ответить:

— Вполне возможно. Но, принимая во внимание сегодняшнюю позицию суда, это, несомненно, будет большим шагом вперед. А потом, со временем, если, например, Мишель станет недостаточно хорошо относиться к дочери или у нее возникнут проблемы с мужем, тогда, может быть, вам удастся отвоевать девочку. Но, как вы сами понимаете, ничего конкретного я вам обещать не могу, кроме того, что это может длиться годы и годы. — Пилар никогда не обманывала своих клиентов.

Предыдущий адвокат сказал, что, может быть, она вернет нам Жан-Мари через шесть месяцев, — робко произнесла Эмили, и Пилар не стала поправлять ее, объясняя, что о возвращении ребенка речи вообще быть не могло, так как прежде всего он никогда им и не принадлежал.

— Я не думаю, что он был честен с вами, миссис Робинсон. — Скорей всего они были того же мнения, иначе не сменили бы адвоката. Супруги молча покачали головами и в отчаянии посмотрели друг на друга. Тоска и одиночество, появившиеся в их глазах, никого не смогли бы оставить равнодушными.

У Пилар с Брэдом было несколько знакомых пар, воспитывающих приемных детей. Чтобы усыновить ребенка, многие из них ездили в Гондурас, Корею и даже в Румынию. Но таких необдуманных поступков никто из их знакомых никогда не совершал и не выглядел так нелепо, как эти двое. Да, у Робинсонов был шанс, но они упустили его, и им это было совершенно ясно.

Пилар еще немного побеседовала с ними, сказав, что обязательно будет заниматься их делом, если они этого захотят. Она обещала разыскать аналогичные случаи в практике других штатов и дать им знать. Но супруги попросили ее пока ничего не предпринимать и обещали позвонить, если им понадобится ее помощь.

Но когда они ушли, Пилар уже знала, что они больше не позвонят. Им нужен был кто-то, кто пообещал бы прыгнуть выше головы, она же им не подходила, потому что не сделала этого. После их ухода Пилар сидела несколько минут и размышляла над их поведением. Они так беспокоились, так заботились о ребенке, которого не знали. Они ни разу даже краем глаза не видели малышку, и все-таки она была для них Жан-Мари, они о ней думали, переживали из-за нее и любили ее. И хотя инцидент был исчерпан, Пилар сожалела, что не может помочь этим людям. Дело весьма заинтересовало ее, и она в задумчивости смотрела в окно, когда ее коллега, Алиса Джексон, заглянула в дверь офиса и воскликнула, загадочно улыбаясь:

— Пилар… У тебя все в порядке? Я не видела тебя такой озабоченной с тех пор, как ты ушла из городского суда. Тогда тебе приходилось ломать голову над защитой очередного преступника. Интересно, кто убийца на этот раз?

— Никто. — Пилар улыбнулась, вспоминая то время, когда работала адвокатом в городском суде.

Другой ее коллега, Брюс Хеммингс, тоже работал с ними. Они с Алисой были женаты уже многие годы и воспитывали двоих детей. Пилар и Алиса всегда были в дружеских отношениях, хотя Пилар никогда бы не доверила ей того, что она с легкостью доверяла Марине. Но работать с Алисой было легко, и за десять лет совместной службы они не имели друг к другу ни малейших претензий.

— Нет, это не кровавое убийство. — Пилар натянуто улыбнулась, отошла от окна и опустилась в кресло. — Просто странная житейская история.

Она вкратце изложила суть дела, и Алиса сочувственно покачала головой.

— Да, уже давно пора принять новый закон, касающийся этих проблем. Сейчас самое большее, чего ты можешь добиться, это права посещения. Помнишь, в прошлом году Тед Мерфи вел похожее дело? Тогда женщина, носившая ребенка, отказалась отдать его в самый последний момент. Это дело рассматривал государственный верховный суд. Отца тогда обязали к материальной помощи, но ребенка оставили матери, и все, чего он добился, было право посещения.

— Да, я помню это дело, но эти люди показались мне такими… — Пилар не закончила мысль, пожалев, что вообще произнесла это вслух, но ей действительно казалось, что эта пара заслуживает сочувствия.

— Я помню только один случай, о котором когда-то читала, когда судья был на стороне приемных родителей. Тогда женщине ввели в матку уже оплодотворенную яйцеклетку. Яне помню, где это было, но, если хочешь, могу найти описание процесса, — сказала Алиса серьезно. — Тогда судья заявил, что суррогатная мать не имеет никаких родственных связей с плодом, потому что и сперма, и яйцеклетка были взяты у посторонних людей уже оплодотворенные. И ребенка отдали супругам-донорам. Но в твоем случае обстоятельства, конечно, совсем другие, да и вообще; надо быть совершенным идиотом, чтобы связаться с несовершеннолетней девчонкой.

— Да, конечно. Но иногда люди делают ужасные глупости, лишь бы заиметь детей.

Она будет мне рассказывать! — Алиса села на стул и усмехнулась: — Я два года пила гормональные таблетки, которые, казалось, меня доконают. Я себя чувствовала ужасно, мне казалось, что я прохожу курс химиотерапии, а не принимаю препараты, чтобы зачать ребенка. — Она даже передернула плечами, вспоминая все свои давние ощущения. — Но зато у меня двое прекрасных детей, и я считаю, что овчинка выделки стоит. Да, что верно, то верно. А вот Робинсоны не получили девочку, которую они называют Жан-Мари, которую никогда не видели и скорее всего никогда не увидят.

— Зачем люди идут на такие жертвы, Али? Иногда, особенно если ты не в силах помочь, это просто удивительно. Да, я знаю, твои мальчики — просто замечательные, но… но если бы у тебя не было детей, неужели это было бы так уж страшно?

— Конечно. — Ответ прозвучал очень тихо. — Это было бы ужасно и для меня… и для Брюса. Мы же с самого начала решили создать семью. — Она перекинули ногу через ручку кресла и посмотрела прямо в глаза подруги. — Большинство людей совсем не такие храбрые, как ты, Пилар. — Она сказала это искренне. Ее всегда восхищало отношение этой женщины к жизни, ее прямота и твердость характера.