Скала Таниоса

Держите, вот текст, который вам надо будет перевести. Чтобы потом прочитать в его присутствии.

Таниос ушел, стал бродить по палубе один, ветер бил ему в лицо. Что еще за новую дикую шутку хочет сыграть с ним судьба? Он, бежавший из страны, спасаясь от ужасного эмира, он, чей отец казнен по его приказу, теперь направляется во дворец Бейтеддина, чтобы возвестить тирану о том, что его ждет изгнание! Ему, Таниосу, в свои девятнадцать лет надо предстать перед эмиром с его длинной седой бородой, с его лохматыми бровями, и сказать властителю, перед которым вот уже полвека трепещет весь Горный край от поселян до шейхов: «Мне поручено выгнать вас прочь из дворца!»

«Я дрожу уже здесь, на английском корабле. Что же со мной будет, когда я окажусь с ним лицом к лицу?»

Когда корабль причалил в Сайде, город находился в полном смятении. Египтяне ушли, но их противники еще не заняли их место. Рынки закрылись, торговцы боялись грабежей, да и жители редко высовывали нос на улицу. Появление «Отважного» было воспринято как исключительно важное событие. Выходцы из-за границы вместе со своими консулами, сановники в тюрбанах, все то, что осталось от властей, и немалая часть простых горожан — все сбежались, чтобы встретить делегацию. И когда оттоманский дипломат объяснил, что они здесь не для того, чтобы прибрать город к рукам, что они всего лишь завернули сюда по пути в Бейтеддин, многие, похоже, были разочарованы.

Присутствие молодого человека с седыми волосами, по всей видимости, здешнего уроженца, не осталось незамеченным, тем паче что он шагал в окружении представителей союзных властей как равный, с высоко поднятой головой. Все вообразили, что это предводитель повстанцев, и его юный возраст только увеличивал восхищение, с которым теперь взирали на него.

В Сайде они высадились в послеполуденный час, а ночь провели в резиденции представителя английского консульства, расположенной на вершине холма, что возвышался над городом и его морской цитаделью. По просьбе Вуда Таниосу раздобыли новую одежду вроде той, что в этих краях обычно носили знатные персоны: шаровары, белую шелковую рубаху, алый вышитый жилет, колпак землистого цвета, зато с черным шарфом, который полагалось накручивать поверх.

На следующий день они пустились в путь и добрались береговой дорогой до реки Дамур, где сделали остановку, сменили упряжь, потом горными тропами направились к Бейтеддину.

В эмирском дворце пахло разгромом. Его аркады еще хранили холодное величие, но мулы доверху общипали деревца в парке. Посетители стали редки, в коридорах царило безмолвие. Делегацию встретили сановники из эмирского дивана.Они были предупредительны, поскольку знали, что имеют дело с представителями союзных правительств, но держались со скорбным достоинством.

У Таниоса создавалось впечатление, будто он сделался невидимкой. Никто к нему не обращался, никто не просил его соблаговолить последовать за ним. Но когда он зашагал за Вудом, едва не наступая ему на пятки, никто и не предложил ему держаться в отдалении. Два его спутника по временам обменивались то взглядом, то парой слов, с ним — никто. Было похоже, будто и они его знать не знают. Может быть, ему следовало одеться по-другому, в европейском стиле. Теперь он сам себе казался ряженым в этой горской одежде, какую носил всегда, да и люди, встречавшиеся им по дороге, в большинстве были одеты так же. Но разве его роль в делегации посланцев союзных держав не состояла именно в том, чтобы создать видимость представителя страны, перерядившись в ее наряд, говоря на ее языке?

Посланец Оттоманской империи шел впереди всех, облеченный правом внушать опасливое почтение: султаны стали хозяевами Горного края более трех столетий назад, и если вице-король Египта ненадолго их потеснил, то ныне, по всей видимости, власть возвратится к ним: чтобы убедиться в том окончательно, достаточно посмотреть, какими подобострастными поклонами встречают этого господина.

Однако и вокруг другого эмиссара суеты было не меньше. Англия, по всеобщему мнению, являлась первой среди членов союзной коалиции, а Вуд, сверх того, и сам по себе пользовался авторитетом.

Высокопоставленный придворный сановник, который от самого крыльца шел рядом с турком, пригласил его к себе в кабинет отведать кофе, пока эмир готовится принять гостей. Другой сановник таким же образом предложил Вуду посетить другой кабинет. И тут они оба почти одновременно исчезли. Таниос напрягся. Встревоженный, нахмуренный, в растерянности. Но тут третий чиновник, рангом пониже (да какая разница), приблизился и просил соблаговолить последовать за ним. Польщенный тем, что к нему впервые проявляют интерес, он поспешил по коридору вслед за этим человеком и очутился в маленьком кабинетике, где через минуту уже сидел один с горячей чашкой в руке.

Предполагая, что, видимо, такова процедура всех официальных визитов, он принялся смаковать свой кофе, втягивая его с шумом по обычаю поселян, как вдруг дверь отворилась, и на пороге появился человек, столкнуться с которым он боялся больше всего на свете. Короче, вошел Селим.

Таниос вскочил с места, расплескав половину кофе. Ему хотелось броситься наутек по коридорам, вопя что есть мочи: «Мистер Вуд! Мистер Вуд!» — как во сне, спасаясь от кошмара! Но что-то — то ли ужас, то ли чувство собственного достоинства — пригвоздило его к месту.

А тот ухмыльнулся по-котовьи:

— Значит, ты в конце концов решился покинуть свой остров и навестить наш прекрасный край.

Таниос переступил с ноги на ногу раз, потом другой. Возможно ли, чтобы он в свой черед тоже угодил в ловушку?

— Твой бедный отец! Он стоял там, где ты сейчас, в точности на том же месте. И я велел принести ему кофе, такой же, как этот, что ты пьешь сейчас.

Ноги уже не держали Таниоса. Все это не могло быть реальностью. Однако же как предположить, что делегаты от европейской коалиции, английский корабль, торжественная встреча в Сайде — только комедия, разыгранная затем, чтобы заманить его в сети! Даже подумать смешно, он это понимал, снова и снова повторял себе. Но ему было страшно, нижняя челюсть у него прыгала, да и сознание колебалось и мерцало.

— Сядь, — обронил Селим.

Он сел. Тяжело плюхнулся. И только после этого взглянул на дверь. Там стоял на страже солдат, удрать бы ему не удалось.

Как только Таниос уселся, Селим без единого объяснительного слова вышел через единственную дверь, а второй солдат, напротив, вошел — можно было подумать, что это брат-близнец первого: те же усы, те же мощные квадратные плечи, тот же кинжал за поясом — обнаженный.

Взгляд Таниоса задержался на нем лишь на миг. Потом он засунул руку во внутренний карман своего жилета, чтобы достать текст, который на корабле так прилежно переводил с английского и вскоре должен был «зачитать». Он порылся в кармане. Еще раз пошарил. Встал. Стал хлопать себя по груди, по бокам, по спине, даже ноги прощупал до самых каблуков. Ни следа документа.

Тут уж он вконец потерял голову. Как будто эта бумага придавала реальность его миссии, а ее исчезновение превращало все в чистую иллюзию. Он разразился проклятиями, завертелся на месте, стал расстегивать пуговицы… Солдаты разглядывали его, упершись ладонями в свои широкие пояса.

Потом дверь отворилась, появился Селим, держа в руках пожелтевшую влажную бумагу, свернутую трубочкой.

— Я нашел это в коридоре, ты ее обронил.

Таниос стремительно протянул руку. Этот детский жест, схвативший пригоршню воздуха, вызвал только презрительную усмешку. Как же он мог потерять эту бумагу? Или, может быть, Селим держал у себя на службе агентов с особо проворными пальцами?

— Я пришел от нашего эмира. Я сказал ему, кто ты и при каких обстоятельствах мы познакомились. Он отвечал: за убийство патриарха мы воздали, как должно, и более не питаем враждебности к семье виновного. Скажи этому молодому человеку, что он может уйти из этого дворца так же свободно, как вошел.