Нежные кузины

«Вчера утром, — писал Эдуар, — наша разведка захватила двух немцев на велосипедах (вот и вся кавалерия, какой располагают эти бедняги!). При них не было оружия, что подозрительно, и они утверждали, будто заблудились, возвращаясь из отхожего места. Хитрость, шитая белыми нитками: в этом секторе есть только французские отхожие места. Я велел доставить этих шпионов в штаб полка, чтобы их допросили, расстреляли и т. д.».

Каждое утро Аньес перед всеми домашними читала вслух письма Эдуара с описанием его подвигов. Клер в это время вязала Шарлю варежки на зиму. Закончив чтение, Аньес с головой уходила в счета и неприятные хлопоты с ипотекой. Дела обстояли неважно, кредиторы становились все наглее. Аньес пожаловалась на них своему нотариусу, который ответил ей, что упомянутые кредиторы — евреи, а стало быть, франкмасоны, и что не следует доверять этим людям, особенно если не можешь вернуть им долги.

Клементина больше не пекла пироги с ежевикой — ягода сошла. Красавица-актриса располнела от всех этих сладостей и теперь сидела на диете: она хотела опять сниматься в кино, когда кончится война. Поздно ночью в комнате забытой звезды граммофон играл танго. Клементина засыпала, мечтая о будущей славе, о будущей молодости, а старенький фонограф с хрипением и урчанием завершал свою серенаду.

Целомудренная Жюлиа возмущалась тем, что происходило в замке, однако возмущение не помогало ей заполнить образовавшуюся в сердце пустоту. Она могла сколько угодно изображать оскорбленную добродетель, встречаясь с Жюльеном, но от этого ей не становилось веселее. Горько было вспоминать, чем кончилась ее безумная любовь к Шарлю, горько было видеть, как ведет себя кузен! А главное, ей было до смерти скучно.

Она оказалась не у дел. Заготовка консервов закончилась. Она начала было вязать носки дяде Эдуару, но Клер отобрала у нее шерсть и спицы, чтобы связать варежки для жениха.

Правду говоря, Жюлиа не заставила бы себя долго просить, если бы Жюльен предложил ей поучаствовать в сельскохозяйственных работах. Она могла бы поменять подстилки коровам, которых предстояло перевести на зиму в коровник. Могла бы помогать в курятнике собирать яйца, насыпать в кормушки зерно, это ведь нетрудно! Но Жюльен ни о чем ее не просил. Может быть, именно поэтому она испепеляла его взглядом и в душе поносила за непристойное поведение.

Однажды она не выдержала. Она чувствовала себя слишком одинокой, слишком бесполезной, слишком далекой от жизни, которая кипела вокруг.

Женщины стирали в реке белье. Там были Жюстина, Анжель, мадам Лакруа и толстая старуха, которую звали матушка Дени. Они стояли на коленях у воды и, склонившись над доской, изо всех сил намыливали белье простым черным мылом. Жюльен тоже был у реки. Он наблюдал за стиркой, он болтал и смеялся с женщинами, охотно и непринужденно играя здесь главную роль.

И вот однажды Жюлиа спустилась к реке с корзиной белья. Она прошла мимо Жюльена, не взглянув на него, встала на колени у воды рядом с Анжель и достала из корзины кружевные платочки.

— Не надо, мадемуазель Жюлиа! Не ваше это дело!

— Нет, мое! Мое! Я тоже хочу работать!

— У вас даже доски нет, — заметила матушка Дени.

— А что, нужна доска? — удивилась Жюлиа.

Женщины расхохотались. Жюльен с улыбкой следил за этой сценой.

— Я дам вам свою, мадемуазель Жюлиа, — предложила Анжель.

Матушка Дени показала, как надо раскладывать белье на доске, как надо намыливать его размашистым движением руки и всей верхней половины туловища.

— Сильнее, мадемуазель Жюлиа! Трите сильнее!

Жюлиа старалась, как могла. Хотелось бы знать, хорошо ли она смотрится. Конечно, ее движениям недоставало гибкости, они должны были выглядеть неуклюжими. И зачем только она сюда пришла? Жюльен не сводил с нее глаз. Женщины тоже смотрели на нее. Казалось, все издеваются над ней. Что ж, пускай! Пускай издеваются! Она будет тереть изо всех сил, и белье у нее будет чище, чем у самой матушки Дени!

И тут она упала в реку.

Жюльен проводил ее домой. Ее хорошенькое платьице в бело-розовую полоску совсем промокло, юбка закручивалась и липла к ногам. Жюлиа всю трясло от унижения. Разумеется, они нарочно подстроили, чтобы она упала в воду.

— Да нет же! — возразил Жюльен. — Ты упала в воду потому, что ты девушка из хорошей семьи.

Пока она приводила себя в порядок, он ждал за дверью. И зачем это случилось? Теперь она его никогда не простит. Конечно, она была смешна! Маленькая задавака, которой только и нужно, что обратить на себя внимание, которая думает только о себе! Но разве это имеет значение? Он любил ее и такой.

— Можешь войти! — сказала она из-за двери.

Он сел на кровать рядом с ней. Она надела шерстяной халатик и закатала рукава, чтобы удобнее было вытирать волосы.

— Послушай, Жюлиа… Давай помиримся…

Она взглянула на него из-под руки. И улыбнулась.

— А мы и не ссорились!

Жюльен тоже улыбнулся.

— Верно! Мы не ссорились!

Жюлиа отложила полотенце и стала расчесывать волосы щеткой. При этом она склонила голову набок. Открылась ее белая нежная шея.

— Ты все еще думаешь о Шарле? — спросил он немного погодя.

Жюлиа замерла со щеткой в руке. Потом с силой дернула за волосы, чтобы расчесать спутавшуюся прядь. Ее лицо скривилось от боли.

— Можешь не отвечать, — сказал Жюльен.

Жюлиа отложила щетку и взяла гребенку. Она наклонилась и перебросила волосы вперед. И за этой шелковистой завесой тихо, как будто говоря сама с собой, произнесла:

— Я тоже иногда с грустью вспоминаю прошлый год.

Дни шли за днями. Осень увенчала деревья остатками листвы.

Аньес получила письмо из коллежа, где учился Жюльен: там наняли новых учителей, и в конце октября должны были начаться занятия. Жюльен стал трудиться на полях и в комнатах с удвоенной силой. Вот так и вышло, что в день, назначенный для отъезда, он лежал в постели с высокой температурой.

— Все-таки он еще очень молод, — размышляла вслух мадам Лакруа, которая каждый вечер необманывала мужа с этим молодым человеком. — Рано или поздно это должно было случиться, — мрачно заключила она.

— Он из-за нас перенапрягся, — подхватила Жюстина, потерявшая счет украшениям из жемчуга.

— Побыстрее бы он выздоравливал, — заметила Анжель, складывая простыню вдвое.

Жюльен трясся от озноба под толстой периной. Глаза у него лихорадочно блестели.

Сидевшая у изголовья Аньес проверяла у него пульс. Жюльен стучал зубами и тихо стонал.

Вошла Клементина с подносом, на котором дребезжали медицинские банки.

— Как он? — шепотом спросила она.

— Температура держится.

Аньес погладила пылающую щеку Жюльена тыльной стороной ладони.

— Жюльен, деточка, наша Клементина сейчас поставит тебе банки.

— Банки? — слабым голосом повторил Жюльен.

— Это очистит тебе бронхи.

Аньес и Клементина помогли ему приподняться и сняли с него пижамную куртку. Клементина села на кровать и поставила поднос себе на колени.

— Повернись на живот, малыш! — сказала она.

Жюльен с трудом повернулся. Клементина подожгла кусок ваты и засунула его в банку.

— Давай! Только расслабься!

И она ловко поставила банку ему на спину.

— Ох!

Аньес вдруг вся побелела.

— Ах! Как вы можете?..

— Я играла сестер милосердия в нескольких фильмах.

И поставила вторую банку.

— Ох!

— Ах! — опять вскрикнула Аньес и вышла из комнаты за секунду до того, как упасть в обморок.

— Не волнуйтесь, все будет хорошо!

И она поставила третью банку.

— Ох!

— Ну-ну! Это не больно!

Жюльен приподнялся на локтях и пристально взглянул на Клементину.