Страница 9 из 46
— У нас нет выбора, месье Тальбо. Надеюсь, вы не очень дорожите своими туфлями.
Карлик распахивает дверцу ударом колена и высовывает наружу крошечный зонтик, который тут же уносит ветер. Тогда он прикрывает голову полой своего желтого дождевика и бросается к замку, не разбирая дороги, прямо по лужам. Я сую ранец под куртку и бегу следом за ним.
В просторном холле нас встречает бледный долговязый юнец унылого вида, со свечой в руке. Услышав от Пикара о падении липы, он испуганно крестится, затем помогает мне стащить мокрую куртку. Сообщив, что его зовут Луи, что он близкий друг Джонатана Прайса и сочувствует моему невезению, он добавляет, что электричество вырубилось, но у них есть газовая плита, сейчас для меня поставят прибор. Я вяло возражаю, совсем закоченев от ледяного дождя, промочившего меня до нитки.
— Входите и обсушитесь у огня, — приглашает юнец, с печальной грацией увлекая меня за собой в столовую.
Я бормочу, что должен позвонить. Но он сокрушенно отвечает, что гроза повредила телефонные провода, а мобильная связь внутри замка не работает. Когда я согреюсь, он отведет меня в офис Green War, откуда можно будет связаться с городом. В ответ я чихаю.
— Будьте здоровы! — раздается женский голос.
Обернувшись, я вижу перед собой давешнюю почтальоншу, но уже в «штатском», то есть в черных кожаных брюках и цветастом блузоне; она криво держит канделябр с семью свечами.
— Я полагаю, вы знакомы с нашей почтовой феей, — вставляет юнец жеманным голоском хозяйки дома.
— Нет, но я в восторге от нашей встречи, — сурово говорит дама, настойчиво сверля меня глазами. — Вы простудитесь насмерть, если не примете горячий душ.
И она многозначительно щурит глаза за толстенными линзами очков, словно подчеркивая, что между нами существует безмолвное соглашение. Не знаю почему, но она явно не хочет выдавать меня, скрыв от хозяев Green Warмое незаконное вторжение в их жилище вчера днем. А, может, напрочь забыла о взрыве ярости, в которую я поверг ее своим отказом расписаться на почтовой квитанции.
В смятении, я иду следом за ней вверх по монументальной лестнице, мысленно подводя итог ловушкам, в которые непрерывно попадаю в этом доме: нарушение процедуры проверки, голословное обвинение налогоплательщиков в злостном умысле, а теперь еще и участие в сговоре и личные связи с теми же людьми, чью деятельность обязан проверять…
Грузная цветастая фигура мерно вышагивает передо мной, в тусклом мерцании свечей в канделябре, по длинному коридору, чьи стены увешаны портретами предков. Любопытная деталь: большинство дам этого семейства, с их бледными тоскливыми лицами, напоминают компаньона Джонатана Прайса, словно все поколения владельцев замка обладали схожими вкусами; а, может, их так обесцветил какой-то летучий ген.
Мы уже миновали две ванные комнаты, а почтальонша знай себе топает дальше, как заведенная, по истертой ковровой дорожке. Не могу понять, что ее связывает с обитателями замка. Она не значится среди акционеров, но ведет себя здесь, как завоевательница в побежденной стране.
Внезапно она останавливается и, вернувшись чуть назад, отворяет скрытую в деревянной панели дверь. Вот сюрприз, так сюрприз: я попадаю в другую эпоху, — блеклая позолота Ренессанса уступает место суровой простоте Средневековья. Почтальонша ведет меня к винтовой лестнице донжона из серого камня, мы спускаемся на один этаж вниз, огибая шлепки голубиного помета, подходим к какой-то приоткрытой двери, и тут она уступает мне дорогу. Непонятный страх пронизывает меня в тот миг, когда я вхожу в круглую комнату с тремя узкими бойницами в стене, набитую всяким хламом — ни дать, ни взять, чердак антиквара. Чего тут только нет: кровать под балдахином, деревянная квашня, школьная парта, секретер времен Луи-Филиппа, пустой посудный шкафчик, низкие разлапистые кресла, монастырский аналой… Я выглядываю в узкое оконце с частым переплетом — оно выходит на хозяйственные постройки, — и думаю: уж не его ли стекла поблескивали вчера, когда у меня возникло ощущение, что за мной следят?
— Вот здесь очень-очень сильно чувствуется, — хрипло шепчет «почтовая фея». — Да, это здесь… здесь вас ждут!
У меня перехватывает дыхание. Значит, она не только не забыла нашу вчерашнюю встречу, но, судя по ее тону, намерена продолжать свои бредни с того самого места, где прервала их накануне.
Неожиданно включается электричество, залив башню желтым светом прожекторов, установленных на крепостном валу. Почтальонша торопливо ставит канделябр на каминную полку и, прерывисто дыша, садится к секретеру с откинутой крышкой:
— Мне нужна бумага! Скорей… для вас есть послание… от женщины!..
Я так поражен, что застываю на месте. Она выдвигает один из ящичков секретера, достает из него блок почтовой бумаги, срывает колпачок с ручки и начинает что-то судорожно писать. Я непроизвольно подхожу ближе. Это несомненно то, что называют автоматическим письмом: она не следит за движением пера, пишущим вкривь и вкось, и вообще не смотрит на бумагу, ее тело сотрясают конвульсии, глаза бешено вращаются в орбитах. Все это якобы спонтанное действо продолжается довольно долго и очень походит на заранее спланированную мизансцену. В секретере не меньше дюжины ящичков, а она нашла бумагу в первом же из них. Вероятно, она часто проводит время за этой игрой в посредничество между невидимым миром и случайными, на один вечер, гостями. Почтальонша неприкаянных душ… Весь этот спектакль должен был бы вызвать у меня усмешку, однако что-то мешает моему скепсису: скрип пера по шершавой бумаге, неизвестно почему, вызывает мысли о растревоженной ране, о проснувшейся боли… Почтальонша стонет, не теряя улыбки, корчится, тужится, словно роженица, в сладких муках исторгающая дитя.
Я дрожу, меня знобит в мокрой, прилипшей к телу одежде, но я не решаюсь прервать ее вопросом насчет обещанного душа. Воздух в комнате стал неприятно разреженным, температура ощутимо понизилась, и я вдруг чувствую себя вконец обессиленным, как будто почтальонша высосала из меня всю энергию, чтобы вложить ее в самостоятельно мечущееся по листку перо.
Ну, здрасьте, теперь и я уже начал бредить! Нет, даже если эта женщина впала в транс и не контролирует свои действия, я обязан сохранять присутствие духа и помнить о том, что она, может быть, не так уж и одержима, а попросту дурачит меня, хуже того, — пытается внушить, что это я визионер, и мне шлют послания с того света. Каковой факт рискует стать еще одним отягчающим обстоятельством в списке жалоб на мои незаконные действия, который наверняка уже составляют ее дружки.
Внезапно почтальонша испускает шумный, как тюленье фырканье, вздох и откидывается на спинку жалобно скрипнувшего стула. Ее лицо выражает облегчение. Она протягивает мне листок, шепнув:
— Вот!..
Я бросаю взгляд на ярко-синие каракули: слова написаны подряд, без интервалов и знаков препинания. Почтальонша встает с неожиданной для ее тучного тела легкостью, бесшумно подходит в своих «Найках» на воздушной подошве к платяному шкафу, достает два полотенца, брюки, пуловер и пару мокасинов и раскладывает все это на кровати. Вслед за чем покидает комнату, не удостоив меня взглядом и только напомнив — совершенно обыденным тоном! — что меня ждут здесь вот уже шесть веков, а внизу, за столом, через пятнадцать минут.
6
Я остался один в тягучем безмолвии донжона. Дождь утих, и только отдельные его капли падали из прохудившихся желобов в илистую воду крепостного рва. Меня вдруг бросило в жар, руки взмокли, горло пересохло. Я начал было раздеваться, но тут же остановился и опять подошел к секретеру.
Включив лампу под матовым абажуром, я поднес листок ближе к свету и принялся с трудом разбирать части фраз, связанных одной непрерывной чертой, которая шла зигзагом от строки к строке.
Счастье в замке — столь долгое ожидание — где же ты был, мой рыцарь — почему они мешали мне встретиться с тобой — держали в каменном мешке, но теперь я вновь нашла моего возлюбленного и верного влюбленного — освободи же меня — увези отсюда — люблю как прежде и навсегда — Изабо…