Страница 45 из 46
Он вводит меня в просторный холл, затворяет двери и начинает расстегивать на мне рубашку. Я отталкиваю его с возмущением, в котором тут же раскаиваюсь, — вдруг он примет мою боязнь щекотки за гомофобию.
Отпустив меня, он идет к витрине, висящей над детскими игрушками, и я вижу, как он достает из нее короткую шпагу английского солдата времен Столетней войны, нашедшего свою могилу в трапезной замка. Внезапно он делает резкий выпад, и шпага упирается мне под ребра. Обеспокоенный странным блеском в его глазах, я пытаюсь обратить дело в шутку:
— Надеюсь, вы не собираетесь меня убивать?
На что он отвечает с полнейшей серьезностью:
— Думаю, это уже свершилось.
Повернув меня лицом к большому зеркалу, он раздвигает волосы у меня на груди, чтобы обнажить мою родинку. Затем приставляет к ней острие шпаги.
— Я не намерен протыкать вас насквозь ради доказательства моей правоты, но если бы проткнул, то вот это украшение — круглая шишечка на гарде — оставило бы на вашем теле именно такой след, на том же расстоянии от квадратной ранки.
Выпустив меня, он отступает на три шага и с легкой злорадной ухмылкой любуется моей реакцией. Затем продолжает:
— Согласно исследованиям Яна Стивенсона, [57]двадцать процентов людей, прошедших реинкарнацию, сохраняют на своем теле следы смертельной раны под видом родинки. Хотите знать, что я думаю? Муж Изабо убил вас, а потом выдал за английского солдата, и это вы были погребены под полом нашей трапезной.
Я судорожно пытаюсь удержаться над пропастью, которая разверзалась во мне по мере того, как он говорил. Нет, это всего лишь игра ума, и я не желаю верить в нее, превращая тем самым в реальность! Но, с другой стороны, такая гипотеза выглядит более почетной, чем вариант с трусливым бегством. Неужели Куртелен де Гренан простер свою супружескую месть до убийства? Неужели он внушил Изабо, что любовник бросил ее, а затем вынудил жену уморить себя голодом в башне?
Англичанин не спускает с меня глаз, наслаждаясь моей растерянностью.
— Почему вы не сказали мне об этом раньше?
— Да чтобы заставить вас действовать именем Гийома. Вы должны были очистить замок от своего присутствия, — вот в чем состояла главная цель. Теперь с уборкой покончено.
Я застегиваю рубашку, пристально глядя на него. Он сует мне за пояс шпагу с торжественной миной, в которой явно таится коварный замысел.
— Она ваша!
— По какому праву? Как вещественное доказательство?
— Как долг памяти.
Подходя к машине, я бросил прощальный взгляд на башню Изабо и подумал, что никогда уже не вернусь сюда, разве что на бумаге. Опишу или нарисую все это, а, может быть, даже и то и другое.
Накануне, следуя удивительному совету Жюльена, я отыскал в нашей электронной картотеке координаты Лидианы Ланж. Нищая художница, которую я некогда проверял по жалобе UURSAF, значилась теперь в списке самых состоятельных налогоплательщиков. За истекшее пятилетие ее творчество стало пользоваться бешеным успехом во всем мире, от Токио до Дубая, и она с великой радостью приветствовала меня по телефону. Ее картина «Небесная фантазия», которую я купил когда-то за восемьсот франков в галерее Аннеси, была последней из серии, принадлежавшей одному из ее друзей-коллекционеров; если бы я согласился ее продать, он с радостью заплатил бы за нее сто тысяч евро.
Я моментально предложил Коринне позволить себе роскошь — купить яхту и совершить кругосветное путешествие. Однако эта перспектива увлекала ее так же мало, как меня самого. Ее больные нуждались в ней, и едва перед ней открылись широкие возможности отъезда, как она полюбила здешнюю жизнь. Тогда я решил вложить деньги в покупку букинистического магазина, который собирался преобразовать в мастерскую художников-миниатюристов. Жюльен будет обучать меня этому искусству в мои свободные часы. А сам я намеревался уйти из налоговых органов и посвятить себя литературе, по советам моего начальника, господина Кандуйо, и моего психотерапевта. В конечном счете, как намекнул мне этот последний, моя творческая разработка образа Изабо и иллюзия, что она писала моей рукой, возможно, были всего лишь бессознательным проявлением писательского призвания, той тяги к слову, которую я частично удовлетворял библиофильством.
Я распрощался с людьми из замка и пустился в дорогу, к родному дому.
Коринна бросилась ко мне в объятия и жадно расцеловала, спрашивая, как прошла свадьба. Я обнял ее изо всех сил, со всем пылом моей любви, разбитой новым союзом средневековых любовников, которых только что вернул друг другу. Заразившись от нее желанием, я схватил ее в охапку и понес наверх, в спальню, но она со смехом вырвалась из моих рук и объявила:
— Нет-нет, господин Тальбо, держите себя в рамках! Было же сказано: только посленашей свадьбы!
Я положил ее в ногах постели. Она с недоумением взглянула на шпагу, торчавшую у меня из-за пояса, потом вдруг посерьезнела, посмотрела мне в глаза и медленно, озабоченно произнесла:
— Не мешало бы нашей Изабо существовать на самом деле.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что, если опираться на факты, мой будущий муж только что заключил брачный союз с бельгийцем-священником.
24
«БЕРРИ РЕПЮБЛИКЕН»
Номер от 8 июля
(Прэль-су-Шатору.) Мы с огорчением узнали о несчастном случае, постигшем жителя нашего города, налогового инспектора Жан-Люка Тальбо вчера вечером, когда он упражнялся со старинной шпагой у себя дома, по адресу № 43, улица Пюи-Фандю.
Господин Тальбо был срочно доставлен в больницу Жорж Санд с проникающей раной в области солнечного сплетения и в настоящее время находится в коме. Врачи, с которыми нам удалось связаться, не могут с уверенностью сказать, выживет он или нет. Мы выражаем родным и друзьям Жан-Люка Тальбо наше сочувствие и желаем им мужества, а ему самому скорейшего выздоровления.
25
Сидя на берегу Серого пруда, я изобразил сцену, которая не давала мне покоя со вчерашнего дня. Мы с Куртеленом охотились на болотах Пюи-Фандю, как вдруг взрослый, семилетний олень, которого мы долго преследовали, свалил на бегу молодой кедр. Запутавшись рогами в ветвях, он рухнул в болотную жижу. Муж Изабо спешился, чтобы прикончить его, согласно безжалостному обычаю. Слушая предсмертный стон жертвы, я глядел на молоденькое, сломанное пополам деревце, вросшее в соседний ясень, который и задержал падение своего юного собрата, послужив ему опорою. Затем выпрямил тонкий стволик, соединил сломанные половинки и привязал их в дереву-спасителю, дабы уберечь одну жизнь, когда другая только что оборвалась.
Изабо, вернувшись с собранными ягодами и ежевикою, чей сок она употребляет вместо красок, разглядывает кедр, коему мои кисти придали мощь и почтенный возраст. Однако под моими пальцами явилась нежданно, в тени пышной древесной листвы, юная белокурая дама — та, что в моих снах неизменно носит имя Коринны, в честь греческой поэтессы, возлюбленной и соперницы Пиндара, первого, кто пробудил во мне восторг своею книгой, которую я прочел в возрасте пятнадцати лет; и с тех пор тщетно пытаюсь я достичь сего чувства, идя от успеха к успеху.
Изабо повержена в гнев и уныние при виде другой женщины, появившейся в ее отсутствие на нашем полотне, писанном в четыре руки. Завладев картиною, она швыряет ее в водослив пруда. Я гляжу, как Коринна, моя идеальная возлюбленная, уплывает по течению к тем временам и местам, в которых, я уверен, она будет ждать меня. Поистине, вот странное чувство — испытывать ностальгию по будущему!
Вскоре мои ласки и любовные речи заставляют Изабо отринуть свою ревнивую печаль. Страстные лобзания уносят нас далеко от земных забот, души трепещут в экстазе, как и всякий раз, когда она спешит открыть мне свое тело.
Но внезапно появляется Куртелен, он грубо отшвыривает меня от Изабо. Пошатнувшись, она падает, ударяется головой о камень и теряет сознание; тем временем, ее муж бросает меня наземь у самой воды, и его шпага вспарывает мой камзол в том месте, где бьется сердце.
57
Стивенсон Ян (1918–2007) — канадско-американский психиатр, занимавшийся исследованиями памяти детей о прошлой жизни и проблемой реинкарнации.