Страница 2 из 5
Как только мы приподняли скатерть, огоньки во всех окнах внезапно исчезли. Света никто не гасил, просто раздражённо хлопнули жалюзи. Это произошло мгновенно. Ни я, ни Джеки не разглядели, кто (или что) опускал жалюзи.
Я выпустил чехол из рук, отошёл в сторонку и потянул за собой Джеки.
— К-кукольный домик, Эдди!
— И там внутри куклы?
Я смотрел мимо неё, на закрытую клетку.
— Как ты думаешь, можно выучить канарейку опускать жалюзи?
— О господи! Эдди, слушай.
Из клетки доносились тихие звуки. Шорохи, почти неслышный хлопок. Потом царапанье.
Я подошёл к клетке и снял кретоновую скатерть. На этот раз я был начеку и наблюдал за окнами. Но не успел глазом моргнуть, как жалюзи опустились.
Джеки тронула меня за руку и указала куда-то пальцем.
На шатровой крыше возвышалась миниатюрная кирпичная труба. Из неё валили клубочки бледного дыма. Дым все шёл да шёл, но такой слабый, что я даже не чувствовал запаха.
— К-канарейки г-готовят обед, — пролепетала Джеки.
Мы постояли ещё немного, ожидая чего угодно. Если бы из-за двери выскочил зелёный человечек и пообещал нам исполнить любые три желания, мы бы нисколечко не удивились. Но только ничего не произошло.
Теперь из малюсенького домика, заключённого в птичью клетку, не слышалось ни звука.
И окна были затянуты шторами. Я видел, что вся эта поделка — шедевр точности. На маленьком крылечке лежала циновка — вытирать ноги. На двери звонок.
У клеток, как правило, днище вынимается. Но у этой не вынималось. Внизу, там, где его припаивали, остались пятна смолы и наплавка темно-серого металла. Дверца тоже была припаяна, не открывалась. Я мог просунуть указательный палец сквозь решётку, но большой палец уже не проходил.
— Славный коттеджик, правда? — дрожащим голосом спросила Джеки. — Там, должно быть, очень маленькие карапузы.
— Карапузы?
— Птички. Эдди, кто-кто в этом доме живёт?
— В самом деле, — сказал я, вынул из кармана автоматический карандаш, осторожно просунул его между прутьями клетки и ткнул в открытое окно, где тотчас жалюзи взвились вверх. Из глубины дома мне в глаза ударило что-то вроде узкого, как игла, луча от миниатюрного фонарика. Я со стоном отпрянул, ослеплённый, но услышал, как захлопнулось окно и жалюзи снова опустились.
— Ты видела?
— Нет, ты все заслонял головой. Но…
Пока мы смотрели, всюду погас свет. Лишь тоненькая струйка дыма из трубы показывала, что в доме кто-то есть.
— Мистер Генчард — сумасшедший учёный[1], — пробормотала Джеки. — Он уменьшает людей.
— У него нет уранового котла, — возразил я. — Сумасшедшему учёному прежде всего нужен урановый котёл — иначе как он будет метать искусственные молнии?
Я опять просунул карандаш между прутьями, тщательно нацелился, прижал грифелем звонок на двери и позвонил. Раздалось слабое звяканье.
Кто-то торопливо приподнял жалюзи в окне возле входной двери и, вероятно, посмотрел на меня. Не могу утверждать наверняка. Не успел заметить. Жалюзи встали на место, и больше ничто не шевелилось. Я звонил и звонил, пока мне не надоело. Тогда я перестал звонить.
— Можно разломать клетку, — сказал я
— Ох, нет! Мистер Генчард…
— Что же, — сказал я, — когда он вернётся, я спрошу, какого черта он тут вытворяет. Нельзя держать у себя эльфов. Этого в жилищном договоре не было.
— Мы с ним не подписывали жилищного договора, — парировала Джеки.
Я все разглядывал домик в птичьей клетке. Ни звука, ни движения. Только дым из трубы.
В конце концов, мы не имеем права насильно вламываться в клетку. Это всё равно что вломиться в чужую квартиру. Мне уже мерещилось, как зелёные человечки, размахивая волшебными палочками, арестуют меня за квартирную кражу. Интересно, есть у эльфов полиция? Какие у них бывают преступления?
Я водворил покрывало на место. Немного погодя тихие звуки возобновились. Царап. Бух. Шурш — шурш — шурш. Шлёп. И далеко не птичья трель, которая тут же оборвалась.
— Ну и ну, — сказала Джеки. — Пойдём-ка отсюда, да поживей.
Мы сразу легли спать. Мне приснились полчища зелёных человечков в костюмах опереточных полисменов — они отплясывали на жёлтой радуге и весело распевали.
Разбудил меня звонок будильника. Я принял душ, побрился и оделся, не переставая думать о том же, что и Джеки. Когда мы надевали пальто, я заглянул ей в глаза и Спросил:
— Так как же?
— Конечно. Ох, боже мой, Эдди! Т-ты думаешь, они тоже идут на работу?
— Какую ещё работу? — запальчиво осведомился я. — Сахарницы разрисовывать?
На цыпочках мы прокрались в комнату мистера Генчарда, из-под кретона — ни звука. В окно струилось ослепительное утреннее солнце Я рывком сдёрнул чехол. Дом стоял на месте. Жалюзи одного окна были подняты, остальные плотно закрыты. Я приложил голову вплотную к клетке и сквозь прутья уставился на распахнутое окно, где лёгкий ветерок колыхал ситцевые занавески.
Из окна на меня смотрел огромный страшный глаз.
На сей раз Джеки не сомневалась, что меня смертельно ранили. Она так и ахнула, когда я отскочил как ошпаренный и проорал что-то о жутком, налитом кровью, нечеловеческом глазе. Мы долго жались друг к другу, потом я снова заглянул в то окно.
— Ба, — произнёс я слабым голосом, — да ведь это зеркало.
— Зеркало? — захлебнулась Джеки.
— Да, огромное, во всю противоположную стену. Больше ничего не видно. Я не могу подобраться вплотную к окну.
— Посмотри на крыльцо, — сказала Джеки.
Я посмотрел. Возле двери стояла бутылка молока — сами представляете, какой величины. Она была пурпурного цвета. Рядом с ней лежала сложенная почтовая марка.
Пурпурное молоко? — удивился я.
— От пурпурной коровы. Или бутылка такого цвета Эдди, а это что, газета?
Это действительно была газета. Я прищурился, пытаясь различить хотя бы заголовки «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС», — гласили исполинские красные буквы высотой чуть ли не в полтора миллиметра. «В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС ФОЦПА НАСТИГАЕТ ТЭРА». Больше мы ничего не разобрали.
Я мягко набросил кретон на клетку. Мы пошли завтракать к Терри — всё равно надо было ещё долго ждать автобуса.
Когда мы вечером ехали домой, то знали, чем займёмся прежде всего.
Мы вошли в дом, установили, что мистер Генчард ещё не вернулся, зажгли в его комнате свет и стали вслушиваться в звуки, доносящиеся из птичьей клетки.
— Музыка, — сказала Джеки
Музыку мы едва слышали, да и вообще она была какая-то ненастоящая. Не знаю, как её описать. И она тотчас смолкла. Бух, царап, шлёп, в-ж-ж. Потом наступила тишина, и я стянул с клетки чехол.
В домике было темно, окна закрыты, жалюзи опущены. С крыльца исчезла газета и бутылка молока. На двери висела табличка с объявлением, которое предостерегало (я прочёл через лупу): «КАРАНТИН! МУШИНАЯ ЛИХОРАДКА!»
— Вот лгунишки, — сказал я. — Пари держу, что никакой лихорадки там нет.
Джеки истерически захохотала.
— Мушиная лихорадка бывает только в апреле, правда?
— В апреле и на рождество. Её разносят свежевылупившиеся мухи. Где мой карандаш?
Я надавил на кнопку звонка. Занавеска дёрнулась в сторону, вернулась на место; мы не увидели… руки, что ли, которая её отогнула. Тишина, дым из трубы не идёт.
— Боишься? — спросил я.
— Нет. Как ни странно, не боюсь. Карапузы-то нас чураются. Кэботы беседуют лишь с…[2]
— Эльфы беседуют лишь с феями, ты хочешь сказать, — перебил я. — А чего они нас, собственно, отваживают? Ведь их дом находится в нашем доме — ты понимаешь мою мысль?
— Что же нам делать?
Я приладил карандаш и с неимоверным трудом вывел «ВПУСТИТЕ НАС» на белой филёнке двери. Написать что-нибудь ещё не хватило места. Джеки укоризненно зацокала языком.
— Наверно, не стоило этого писать. Мы же не просимся внутрь. Просто хотим на них поглядеть.
1
Сумасшедший учёный — традиционный персонаж голливудских «фильмов ужаса», делающий вредные, преступные открытия.
2
«Кэботы беседуют лишь с богом» — строчка из четверостишия-тоста американского поэта Джона Коллинса Боссиди (1860-1928), тост посвящён Гарвардскому университету Кэботы — одно из старейших родовитых американских семейств.