Страшила

Как уже говорилось выше, у Фаулер имелся свой кабинет, но она предпочитала, по ее собственному выражению, «толкаться среди людей» и сидела за столом в том же секторе, где за аналогичными письменными столами располагались ее заместители. Этот сектор на сленге новостного зала назывался «запрудой» — так близко друг к другу стояли в этой части помещения столы и прочие предметы канцелярской мебели.

Все городские репортеры были приписаны к тому или иному заместителю, или заму, отвечавшему за определенный аспект жизни города. Я состоял в команде Алана Прендергаста — зама, начальствовавшего над всеми журналистами и репортерами, писавшими на полицейские и криминальные темы. Как зам по криминалу он работал в основном во вторую смену, то есть приходил в отдел не ранее полудня, поскольку большинство криминальных новостей официально обнародовались правоохранительными органами и прокуратурой во второй половине дня. Это не говоря уже о том, что большинство противоправных действий осуществлялось с наступлением темноты, то есть вечером или ночью.

Таким образом, если иметь в виду начальство, то в начале рабочего дня я первым делом встречался с Дороти Фаулер или главным заместителем редактора отдела городских новостей Майклом Уорреном. Обычно я старался предстать пред светлые очи Дороти. Во-первых, потому что она здесь самая главная, а во-вторых, потому что я не ладил с Уорреном. У нас не сложились отношения еще с тех давних, почти заповедных времен, когда мы оба работали в провинциальной газете «Роки-Маунтин ньюс» в Денвере и конкурировали за место ведущего репортера. В этой конкурентной борьбе Уоррен, на мой взгляд, позволял себе не совместимые с журналистской этикой поступки. По этой причине, должно быть, я не доверял ему и как редактору.

Дороти гипнотизировала дисплей компьютера, и мне, чтобы привлечь внимание к своей особе, пришлось окликнуть ее по имени. Мы не разговаривали с ней с прошлой пятницы, когда я получил в розовом конверте «черную метку» и она, повернувшись, одарила меня сочувственным взглядом, обычно приберегаемым для знакомых, у которых диагностировали, скажем, рак поджелудочной железы.

— Пойдем со мной, Джек, — сказала она, выбираясь из-за стола в «запруде» и направляясь в свой редко посещаемый кабинет.

Там она села за рабочий стол. Я же остался на ногах, поскольку знал, что мое дело займет всего несколько минут.

— Прежде всего я хочу сказать, что мне и всему нашему отделу будет очень недоставать тебя, Джек.

Я склонил голову в знак благодарности.

— Надеюсь, Анджела наилучшим образом впишется в коллектив.

— Она очень умная девушка и рвется работать, но проблема заключается в том, что у нее нет ни хватки, ни опыта. Ведь пресса, если разобраться, должна быть цепным псом общества, защищающим его интересы. Но нам во имя экономии на эту роль присылают щенков. А ведь наша газета в годы расцвета большой журналистики разоблачила такое множество коррупционеров и злоупотреблявших властью чиновников, что и сосчитать невозможно. Уместен вопрос, как эти проблемы будут решаться теперь — во времена, когда денег на прессу отпускают все меньше и многие печатные издания низведены до уровня жалких листков. И кто их будет решать — правительство? Сильно сомневаюсь. Тогда, быть может, телевидение? Или блоги в Интернете? Никогда в это не поверю. Один мой приятель из Флориды, которого, между прочим, тоже сократили, сказал, что без зоркого ока газетчиков коррупция расцветет в этой стране махровым цветом и станет новой огромной отраслью индустрии.

Она сделала паузу, словно желая тем самым подчеркнуть печальное положение вещей.

— Впрочем, не пойми меня неправильно. Это все проклятая депрессия так на меня действует. На самом деле я уверена, что Анджела покажет себя на этой работе с лучшей стороны и года через два-три даже до некоторой степени сравняется с тобой. Но дело в том, что в промежутке между нынешним временем и тем будет упущено множество возможностей и останутся ненаписанными множество статей, которые могли бы послужить обществу. Я уж не говорю о серьезных материалах, которые за это время мог бы написать ты!

В ответ на ее прочувствованную речь я лишь пожал плечами. Теперь это были ее проблемы, не мои. Через двенадцать дней я покину газету навсегда.

— Ладно. Что сделано, то сделано, и теперь уже ничего не изменишь, — сказала она после паузы. — Но повторяю, мне жаль, что ты уходишь. Мне всегда нравилось работать с тобой.

— Ну, у меня еще есть немного времени. Возможно, за оставшиеся две недели мне удастся раскопать какой-нибудь интересный материал и произвести сенсацию, которая и будет сопровождать мой уход.

Она вся засветилась от улыбки.

— Это было бы великолепно!

— Кстати, что-нибудь любопытное сегодня в сводках по городу проходило?

— Ничего особенного, — произнесла Дороти уже без прежнего энтузиазма. — Намечается встреча шефа полиции с чернокожими лидерами по поводу убийств на расовой почве. Но такие встречи происходят регулярно и всех уже задолбали.

— Ну, раз так, отправлюсь-ка я с Анджелой в Паркер-центр. Вдруг нам удастся зацепить там что-нибудь вкусненькое?

— Очень хорошо.

Несколькими минутами позже мы с Анджелой уже сидели в кафетерии газеты с полными стаканчиками горячего кофе и разговаривали. Кафетерий находился на первом этаже, и в начале прошлого века, когда журналистов не разводили еще по отдельным помещениям и клетушкам, именно здесь от начала и до конца создавалась и версталась «Лос-Анджелес таймс».

Беседа у нас с Анджелой поначалу не заладилась. Повторяю, я слишком мало ее знал. Видел несколько минут, когда шесть месяцев назад Фаулер водила эту девушку, только что поступившую к нам на работу, по новостному залу, знакомя с сотрудниками. Но с тех пор я ни строчки вместе с ней не написал, ленчем ее не кормил, кофе не поил и в питейные заведения, которые посещали наши редакционные зубры, не водил. Если разобраться, я с ней даже парой слов не перекинулся.

— Вы откуда приехали, Анджела?

— Из Тампы. Училась в Университете Флориды.

— Хороший университет… Факультет журналистики посещали, да?

— Диплом уж точно писала по журналистике.

— А криминальные или полицейские репортажи вам писать не приходилось?

— Прежде чем приступить к диплому, я два года проработала в печатных изданиях Сент-Пита. И год из этих двух посвятила писанию статей о преступлениях.

Я глотнул кофе, почувствовав, как он теплой волной растекся у меня по желудку. Мне обязательно следовало подкрепиться, поскольку последние двадцать четыре часа мой организм категорически отказывался принимать пищу.

— Вы работали в Сент-Питерсберге? Говорят, там бывает не более двух-трех дюжин убийств в год.

— Бывает и меньше. Если год удачный.

Сказав это, она улыбнулась, почувствовав заключавшуюся в ее словах иронию. Как известно, криминальному репортеру нужно, если так можно выразиться, хорошенькое убийство, чтобы написать хороший репортаж. И удача криминального репортера почти всегда сопряжена с большой человеческой неудачей, обыкновенно именуемой трагедией.

— Здесь все по-другому, — сказал я. — Удачным считается год, когда количество убийств не превышает четырех сотен. Очень удачным. Так что Лос-Анджелес — ваш город, если хотите писать об убийствах и преступлениях. Серьезно писать, а не в ожидании того, что вам подвернется другая тема — более перспективная. Если так, тогда, конечно, это вам вряд ли понравится.

Анджела покачала головой:

— Меня мало волнуют другие темы. Я хочу заниматься только этим. То есть писать репортажи об убийствах. Более того, я хочу писать об этом книги.

Мне показалось, что она говорила искренне. Я тоже был молодым, искренним и преданным своему делу. Когда-то, целую вечность назад.

— Ну что ж, — произнес я. — Предлагаю вам прогуляться по Паркер-центру. Там встречаются интересные типы. В основном детективы. И они вам помогут. Но только в том случае, если вам удастся завоевать их доверие. Если же нет, то единственное, на что вы можете рассчитывать, — это пресс-релизы.