Страшила

— То и значит, что она сидит и пишет ее. Вернувшись с пресс-конференции, Кук сообщила мне, что вы работаете над этой статьей вместе. Она и Тречеру уже позвонила и узнала у него кое-что любопытное.

Я едва не брякнул, что мы с Кук не договаривались, что будем работать вместе. Это была моя история, и я так прямо ей об этом и сказал.

— Итак, что ты раскопал, Джек? Я правильно понимаю, что этот твой большой репортаж имеет отношение к сегодняшним событиям?

— В определенном смысле, — пробормотал я. Надо сказать, что действия Кук меня весьма озадачили. Конечно, в конкуренции репортеров нет ничего необычного, но я не ожидал, что она будет лгать, чтобы влезть в дело, которым занимался я.

— Конкретнее, Джек. У меня мало времени.

— Конкретнее? Хорошо. Да, мой репортаж повествует об убийстве Дениз Бэббит, но я собираюсь разрабатывать эту тему, сосредоточив основное внимание на подозреваемом. Хочу рассказать во всех подробностях, почему полиция обвиняет в этом убийстве шестнадцатилетнего парня по имени Алонзо Уинслоу.

Прендо кивнул.

— Ты в теме?

Прендо осведомлялся, насколько глубоко я влез в это дело. Его не интересовал материал, где на каждом шагу будут встречаться фразы типа: «по мнению компетентных источников» или «полиция считает, что…» Чтобы представить новый проект руководству, ему требовалось нечто более существенное, нежели обтекаемые «возможно» или «очень может быть». Он хотел получить криминальную историю из гущи реальной жизни, которая шла бы куда дальше сегодняшней дежурной статьи, описывавшей уже известные всем события, и могла бы потрясти воображение читателя. Иными словами, ему были нужны перспектива, глубина суждений и точность в описаниях и оценках, которыми всегда славилась «Лос-Анджелес таймс».

— Я завязан с этим делом напрямую и уже договорился о сотрудничестве с бабушкой подозреваемого и его адвокатом. Вероятно, завтра я отправлюсь в тюрьму, чтобы проинтервьюировать этого парня.

Сказав это, я ткнул пальцем в толстенную пачку бумаг, лежавшую у меня на столе:

— Это настоящий клад. Исповедь подозреваемого на девятистах страницах. Вообще-то мне не положено владеть этим документом, тем не менее удалось его заполучить. И никто, кроме меня, не смог бы этого сделать.

Прендо снова кивнул, на этот раз одобрительно. Судя по выражению его лица, он в данный момент напряженно размышлял, как лучше продать эту историю руководству. Выйдя на секунду из ячейки, он схватил первый попавшийся стул и вернулся с ним ко мне.

— У меня есть идея, Джек, — сказал он, усаживаясь рядом и наклоняясь к вашему покорному слуге. Интересное дело: сегодня он слишком часто называл меня по имени, слишком близко наклонялся ко мне, нарушая мое личное пространство, и вообще держал себя со мной так, как прежде никогда себе не позволял. Все это казалось мне странным и, надо сказать, приятных чувств не вызывало. Что-то за всем этим крылось.

— И в чем она заключается, Алан?

— Что, если в своем репортаже ты расскажешь не только о том, как этот парень стал преступником? Что, если присовокупишь к нему историю, как эта девушка стала жертвой убийства?

Я с минуту обдумывал это предложение, после чего медленно наклонил голову. И совершил ошибку, поскольку, когда начинаешь с кем-то соглашаться и говорить «да», сказать потом «нет» гораздо труднее.

— Разделенное внимание потребует больше усилий и времени.

— Нет, не потребует, поскольку у тебя в фокусе по-прежнему останется только этот парень. А ту часть истории, которая будет повествовать о жертве, возьмет на себя Кук. Ну а потом, Джек, ты пройдешься по материалу рукой мастера и свяжешь обе эти линии воедино. И тогда, Джек, у нас на руках окажется убойный репортаж, достойный первой колонки.

Первая колонка первой страницы ежедневно резервировалась для главного материала номера. Она считалась визитной карточкой газеты, и туда попадали, не побоюсь этого слова, выдающиеся материалы, привлекавшие всеобщее внимание. Если история была безупречно написана, имела тщательно проработанный, лихо закрученный сюжет и интересных героев, то она попадала в эту самую колонку и по выходе номера мгновенно становилась хитом. Интересно, подумал я, знает ли Прендергаст, до какой степени он искушает меня? За семь лет работы в «Таймс» я не написал ни одной истории, которая заслужила бы чести быть опубликованной в первой колонке. Подумать только! За две тысячи рабочих дней мне так и не удалось стать автором «материала номера». И вот теперь Прендо предлагал такую возможность, позволявшую мне покинуть газету с гордо поднятой головой. Более того, он водил ею у меня перед носом словно здоровенной красной морковкой.

— Это она подкинула тебе эту идею?

— Кто?

— Как кто? Кук, конечно.

— Нет, парень. Эта мысль пришла в голову мне. Причем только что. Ну и что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю, кто займется текущими делами, пока мы с Кук будем трудиться над созданием совместного шедевра.

— Вы же и займетесь. В паре-то удобнее. А в случае необходимости я постараюсь прислать вам в помощь ребят из группы широкого профиля. Брось, Джек; даже если бы ты работал над материалом один, мне бы все равно пришлось привлекать тебя к текущей работе.

Я вспомнил о репортерах так называемого широкого профиля, чьи криминальные репортажи и статьи отличались поверхностностью, легковесностью и дилетантизмом. Так писать на нашу тему нельзя. С другой стороны, что я так беспокоюсь об этом? До ухода из газеты мне осталось доработать жалких одиннадцать дней.

Если честно, я ни на секунду не поверил в россказни Прендергаста и его посулы опубликовать мой репортаж на первой полосе. Но не мог не признать, что его предложение — не важно, он был его инициатором или Кук, — пошло бы работе только на пользу. При таком раскладе я получал куда больше шансов добиться поставленной перед собой цели.

— Репортажу можно дать общее название «Коллизия», — сказал я. — Он будет повествовать о том, как и при каких обстоятельствах встретились эти двое — убийца и жертва — и как они, повинуясь судьбе, шли по жизненному пути навстречу друг другу.

— Отличное название! — вскричал Прендергаст. Потом поднялся и одарил меня широкой улыбкой. — Мне пора на встречу с нашими газетными бонзами. Почему бы вам с Кук, пока я буду отсутствовать, не объединиться и не набросать ближе к вечеру общий план работы? Я собираюсь поставить руководство в известность, что репортаж выйдет полностью еще до конца недели.

Я обдумал его слова. Времени, конечно, маловато, но успеть можно. Кроме того, я знал, что при необходимости всегда сумею выторговать день или два.

— Договорились.

— Вот и хорошо, — сказал Прендо. — Ну, я побежал…

С этими словами он торопливо вышел из ячейки и отправился на заседание. Я же сел к компьютеру и, старательно подбирая слова, отправил Анджеле Кук электронное сообщение, предлагая встретиться в кафетерии и поговорить за чашкой кофе. В моем послании не содержалось ни единого намека на то, что я огорчен сложившейся ситуацией или держу на нее зло. Она ответила мне почти мгновенно, написав, что спустится в кафетерий через четверть часа.

Поскольку сегодняшний репортаж взялась писать Анджела и у меня до встречи с ней оставалось пятнадцать минут, я пододвинул к себе толстую пачку листов и стал читать признание Алонзо Уинслоу.

Интервью с ним проводили работавшие по этому делу детективы Гилберт Уокер и Уильям Грейди из полицейского управления Санта-Моники. Оно началось в воскресенье, 26 апреля, в 11 часов утра, примерно через три часа после того, как Уинслоу был доставлен в Санта-Монику и заключен в камеру. При интервью использовалась стандартная форма «вопрос-ответ», содержавшая очень мало описаний. Читать его было легко, поскольку и вопросы, и ответы поначалу отличались лапидарностью. Все это чем-то напоминало игру в пинг-понг.

Детективы начали с того, что зачитали Уинслоу его права и, принимая во внимание шестнадцатилетний возраст подозреваемого, заручились подпиской с его стороны относительно того, что он понимает, о чем идет речь. Потом детективы задали ему серию стандартных вопросов, какие обычно задают при интервьюировании несовершеннолетнего. Означенные вопросы предназначались для выяснения, понимает ли несовершеннолетний разницу между добром и злом в широком смысле этого слова. Когда с этим было покончено, начался собственно допрос, который я бы скорее назвал своеобразным словесным поединком.