Страница 3 из 4
– Очень просто: свяжу наши жилы, по которым течет кровь, в одно замкнутое кольцо и перекачаю образовавшийся во мне алкоголь к тебе. В науке это называется телепатической трансфузией. Гляди!
Перед моим мысленным взором возникла посланная па схема. Действительно, все было очень просто. Просто для Хогбенов, разумеется. Но я еще больше разозлился.
– Не заставляй, па, своего любящего сына терять последнее уважение к родителю и называть его старым пнем. Не щеголяй этими теперешними словечками, я же знаю, что ты ни разу книги в руках не держал, а просто читаешь чужие мысли и хватаешь верхушки.
– Да ты выпей, выпей! – твердил па.
– Кражи мудрости прямо из чужих голов, – хихикнул папин па. – Я тоже иногда так делал. А еще я могу быстренько состряпать у себя в крови возбудителя мигрени и подбросить его тебе, бездонная ты бочка!.. Теперь, Сонк, твой проказник па не будет нас прерывать.
– Слушаю тебя, – ответил я. – Как у вас там?
– Мы отлично устроились.
– А малыш?
– И он тоже. Но, Сонк, тебе придется поработать. Оказывается, все наши нынешние беды от печки, или… как ее теперь называют?.. От ядерного реактора.
– Я тоже догадался.
– Кто бы мог подумать, что они раскусят нашу печку? Такими печками пользовались во времена моего деда, у него я научился их делать. От этих ядерных печек и мы сами, Хогбены, получились, потому что в них… как же теперь это называется?.. Здесь, в Пайпервиле, есть ученые люди, пошарю-ка я у них в головах…
При моих дедах, – через некоторое время продолжил папин па, – люди научились расщеплять атом. Возникла радиация, подействовала на гены, и в результате доминантных мутаций появилось наше семейство. Все Хогбены – мутанты.
– Про это нам вроде еще Роджер Бэкон[1] говорил?
– Ага! Но он был наш приятель и с другими про нас не распространялся. Если бы в его время люди узнали о наших необыкновенных способностях, они бы постарались нас всех сжечь. Даже теперь нам небезопасно являться людям… Со временем, конечно, мы насчет этого что-нибудь предпримем…
– Я знаю, – прервал я. (Мы, Хогбены, не имеем тайн друг от друга.)
– А пока у нас получилась закавыка. Люди снова научились расщеплять атом и догадались, какую такую печку соорудили мы в курятнике. Нужно ее уничтожить, чтобы от нас отстали. Однако малыш и я без электричества не обойдемся, и придется получать его не от ядерной печи, а более сложным путем. Вот что ты устроишь…
Скоро я принялся за работу.
У меня есть способность поворачивать глаза так, что становится видна сущность вещей. Глянул я, к примеру, на оконную решетку, и вижу – вся она состоит из крошечных смешных штучек, которые трясутся, бестолково топчутся на одном месте и вообще суетятся, будто верующие, собирающиеся к воскресной обедне. Теперь их, слышно, называют атомами. Усыпив предварительно мистера Амбрустера, я начал строить из атомов, как из кирпичиков, нужные мне комбинации. Вначале, правда, я ошибся и превратил железную решетку в золотую, но тут же поправился и растворил ее в воздухе. Очутившись снаружи, я загнал атомы на старые места, и в окне опять возникла решетка.
Камера моя находилась на седьмом этаже здания, половину которого занимала мэрия, а другую – тюрьма. Уже стемнело, и я вылетел незамеченным. Увязавшуюся за мной сову я сбил плевком.
Атомную печку охраняла стража с фонарями, пришлось застыть сверху и все делать на расстоянии. Вначале я испарил черные штуковины – графит, как их окрестил мистер Амбрустер. Потом взялся за дрова, или, по его словам, за уран-235, обратил его в свинец, а свинец – в пыль, и ее быстро сдуло ветром.
Покончив с реактором, я полетел к истокам ручья. Вода бежала по его дну тоненькой струйкой, в горах тоже оказалось сухо, а папин па говорил, воды нам нужно полное русло. Тут как раз он сообщил мне, что малыш хнычет. Надо бы, конечно, сперва отыскать падежный источник энергии и уже потом ломать печку. Оставалось одно – дождь.
Однако раньше я слетал на мельницу, сотворил и поставил электрогенератор.
Поднявшись в облака, я начал охлаждать одно из них, разразилась гроза, и хлынул ливень. Но у подножия гор ручей был по-прежнему сух. После непродолжительных поисков я заметил провал в дне ручья. Вот отчего пятьдесят лет тут и воробей не мог напиться!
Я быстренько заделал дыру, на всякий случай отыскал несколько подземных ключей и вывел их на поверхность, а затем полетел на мельницу.
Дождь лил как из ведра, и стража, очевидно, ушла сушиться, подумал я. Но папин па сказал, что, когда захныкал наш младенец, они позатыкали уши пальцами и с воплями разбежались кто куда. Он приказал мне осмотреть мельничное колесо. Починка требовалась небольшая, да и дерево за несколько веков сделалось мореным. Ну и хитроумная штука было это колесо! Воды в ручье все прибывало, а колесо вертелось, и хоть бы хны! В старину умели строить! Но папин па сказал, что я еще не видел Аппиеву дорогу, сделанную древними римлянами, – мостовая до сих пор как новенькая.
Устроив его с малышом, как птенчиков в гнездышке, я полетел к Пайпервилю. Занималась заря, и теперь за мной увязался голубь. Пришлось и на него плюнуть, а то нас бы обоих заметили.
В тюрьме-мэрии по всем этажам бегали служители с растерянными физиономиями. А ма сообщила мне, что, обратившись невидимками, они с па и Лемуэлем собрались посовещаться в большой камере на краю тюремного блока. Да, забыл сказать, что я тоже сделался невидимым, когда проник в свою камеру взглянуть, не проснулся ли мистер Амбрустер.
– Папин па известил нас, что все в порядке, – сказала ма. – Нам, кажется, можно отправляться домой. А дождь сильный?
– Ливень что надо. Чего это они тут так суетятся?
– Никак не поймут, куда мы подевались и где ты. Полетим на мельницу, когда разойдутся тюремщики.
– Все устроено, как велел папин па, – начал рассказывать я, но вдруг на другом конце коридора раздались изумленные возгласы.
Затем к дверной решетке нашей камеры вперевалку подошел заматерелый жирный енот с пучком веточек, уселся на задние лапки и стал раскладывать костер. Глазки у зверька были удивленные-удивленные. Должно быть, наш Неотразимчик загипнотизировал его, не просыпаясь.
Перед решеткой собралась куча любопытных, но глядели они, разумеется, не на нас – мы оставались невидимы, а на енота. Мне лично уже случалось наблюдать, как еноты разжигают костер, но хотелось поглядеть, не заставляет ли Неотразимчик зверей самих сдирать с себя шкуру. Однако только енот приготовился свежевать себя, один из полицейских сграбастал его в сумку и унес.
К этому времени совсем рассвело. Откуда-то донеслись крики, а потом завопил голос, показавшийся мне знакомым.
– Ма, – сказал я, – мне бы нужно посмотреть, что делают с бедным мистером Амбрустером.
– Нет, нет, пора вытаскивать малыша и деда из пещеры! – приказала она.
– Говоришь, мельничное колесо вертится?
– Еще как вертится! Электричества теперь хватит.
Ма нашарила рядом с собой па и дала ему тычка:
– Вставай, живо!
– Может, сперва выпьем? – заикнулся было па, однако ма поставила его на ноги и сказала, что хватит, надо спешить домой.
Я тем временем уничтожил оконную решетку. Хотя дождь еще не перестал, ма сказала, мы не сахарные, не растаем. Они с па подхватили храпевшего Неотразимчика под мышки и полетели. Все трое оставались невидимыми, так как перед тюрьмой-мэрией зачем-то собралась громадная толпа.
– Марш за нами! – крикнула мне ма. – А то нашлепаю!
– Сейчас! – ответил я, но остался.
Оказалось, что мистера Амбрустера снова отвели на допрос в зал. У окна опять стоял мистер Ганди и сверлил беднягу своими змеиными глазками, а двое типов закатали мистеру Амбрустеру рукав и готовились проткнуть ему руку какой-то стеклянной штукой с тонким наконечником. Ах, подонки! Я вышел из состояния невидимости и крикнул им:
– Не смейте трогать этого человека!
В ответ кто-то завизжал:
1
великий английский ученый XIII века; предполагают, что он изобрел, в частности, очки, микроскоп, телескоп; ему приписывают иногда создание пороха; он сделал немало открытий в химии, физиологии и ряде других областей науки; призывал к внедрению математики во все науки